Страница 22 из 62
Не случайно еще Богдан Хмельницкий, сам обладавший живым умом, изворотливостью и природным артистизмом, ценил Выговского, отмечая его хитрость и смекалку. В самом начале августа гетман закрылся в своем кабинете с генеральным писарем Грушей, не велев себя беспокоить. Чем они там занимались, никто не знал, но на следующий день генеральный писарь лично отправился в Киев к полковнику Яненко – Хмельницкому, с которым имел долгую конфиденциальную беседу.
Вскоре после его возвращения в Чигирин, к Выговскому прискакал гонец от Яненко‑Хмельницкого с донесением о том, что его казаки задержали плывшего по Днепру царского посланника к киевскому воеводе. Он, по словам Яненко, оказал сопротивление и был убит, но при нем обнаружена грамота, в которой воеводу извещали о том, что Выговский изменник. Ему было приказано тайно схватить гетмана и под стражей доставить в Москву.
Эту грамоту гетман огласил на спешно собранной раде в Чигирине с участием черни, добавив от себя, что это еще не все: «перебежчики из московского войска сказывали, что царь хочет послать на нас свои силы и истребить все казачество, оставить всего на все только десять тысяч».
Эти слова вызвали в толпе ропот. «Чого ще маемо ждати? – раздались гневные голоса. – Ходимо до громади i до оборони самих себе и старшини, присягаймо один другому лягти, рятуючи панiв полковникiв и старшину».
Энтузиазм казацкой черни пришелся гетману по душе. Он приказал выкатить собравшимся несколько бочек горилки, а на следующий день, 11 августа, дал команду собравшимся полкам выступать из Чигирина. В тот же день царские посланники Портомоин и Тюлюбаев, а также все прибывшие с ними люди, были взяты под стражу, закованы в кандалы и помещены на гетманском подворье в темницу.
Выговский же, сбросив маску преданного слуги московского царя, двигался с войсками на Левобережье. Одновременно во все концы Малороссии устремились гонцы с гетманскими универсалами, возбуждая народ против Москвы. Эти гетманские послания явились сигналом к выступлению против великороссов. Во все времена встречалось немало всякого рода человеческого отребья, готового грабить и убивать ближних, а тут они для этих действий получили высочайшее разрешение. Не было ни прохода, ни проезда: «и твоих государевых проезжих всяких чинов людей по дорогам черкасы побивают, а иных задерживают и отсылают к гетману Ивану Выговскому», – доносили в Москву пограничные воеводы.
Конечно, немало здравомыслящих людей с сомнением отнеслись к оглашенной на раде грамоте, обнаруженной при убитом царском гонце.
– И с чего бы это, – говорил казак Карась, сидя у костра, на привале, – царскому посланцу сопротивляться казакам?
– Тем более, – задумчиво пыхнул люлькой его приятель Мотузка, – никто не видел его мертвым.
– Сомнительно, – согласился запорожец Водважко, шевеля обгоревшей веткой угли костра, – чтобы с такой важной грамотой к воеводе послали только одного гонца.
– А я так думаю, – помолчав, сказал Карась, – нечисто тут что‑то. Кроме гетмана да Груши, никто и грамоты этой царской не видел.
– А слыхали, – сменил тему Водважко, – что с кошевым Барабашем учинилось?
– Так его вроде у князя Ромодановского в Прилуках под стражей держат. – удивился Мотузка. – А что с ним приключилось?
– Он был в Прилуках, – уточнил старый запорожец, – да гетман все требовал выдать его на свой суд. Вот кошевого и переправили в Киев на суд воеводы, москали понимали, что гетман его просто казнит без всякого разбирательства.
– И что же решил боярин Шереметев? – заинтересовался Карась.
– В том и дело, что не довезли его до Киева. По дороге на москалей напали казаки черкасского полка, побили конвой, а кошевого захватили и по приказу гетмана отправили в Переяславль, где его ждет суд рады.
Казаки умолкли и задымили люльками, задумавшись каждый о своем.
Глава семнадцатая
Подготовив общественное мнение к разрыву отношений с Москвой, Выговский решил осуществить свой план захвата Киева. Овладев этим важным плацдармом царских войск на правом берегу Днепра, гетман получил бы возможность перенести военные действия на Левобережье, не опасаясь за свой тыл. С тактической точки зрения эта задача была вполне решаема. В распоряжении Шереметева находилось не так уж много войск, а Выговский для захвата Киева выделил Белоцерковский, Паволоцкий, Брацлавский и Поднестрянский полки, а также отряды татар. Кроме того, в самом Киеве находился полк Яненко – Хмельницкого. Общее руководство выделенными для захвата Киева войсками гетман возложил на наказного гетмана брата Данилу.
Однако, шедшим в авангарде полковникам: белоцерковскому Ивану Кравченко, брацлавскому Ивану Сербину и поднестрянскому Остапу Гоголю не повезло и на подступах к городу им не удалось сохранить секретность, так как передовые казацкие отряды 16 августа наткнулись на разведчиков Шереметева. В ходе быстротечного боя часть солдат и драгун погибли, но остальным удалось добраться в Киев и сообщить воеводам о приближении к городу крупных казацких сил. Встретившись с Яненко‑Хмельницким, боярин Шереметев под присягой получил от него заверения, что киевский полк сохранит верность царю. Не особенно надеясь на это Шереметев, предпочел рассчитывать на свои силы и имел время подготовиться к приходу гетманских войск.
Через несколько дней Белоцерковский, Брацлавский и Поднестрянский полки подошли к городу и стали в двух верстах от речки Лыбеди. Вскоре с ними соединился Иван Богун с Паволоцким полком, а 23 августа и Данила Выговский с основными силами казаков и татар. Всего под его командованием находилось около 20 тысяч человек.
Опасаясь удара из Киева со стороны пока что сохраняющего нейтралитет Яненко‑Хмельницкого, Шереметев оставил свои основные силы у Лыбеди, а сам с частью войск укрылся в киевской крепости. Предусмотрительность воеводы сослужила ему хорошую службу. Когда Яненко‑Хмельницкий, перешедший на сторону гетмана, попытался захватить крепость, стрелецкий голова Иван Зубов отразил его атаку и заставил отступить, а основные силы Шереметева отбили Выговского от Золотых ворот. В ночь на 24 августа Данила Выговский перегруппировал свое войско, сосредоточив его у Печерского монастыря. Однако, он не успел окопаться и возвести шанцы, чем воспользовался Шереметев. На рассвете московская пехота во главе с полковником фон Стаденом сильным натиском нанесла Выговскому решительное поражение. Казаки обратились в бегство, многие утонули в Днепре. Весь обоз, знамена, пушки, бунчук достались победителю, а раненый брат гетмана едва сумел скрыться на лодке. Во время этого же боя был разбит и Яненко‑Хмельницкий, наступавший со своим полком от Щековицы. Много его казаков утонуло в Почайне, обоз достался пехоте Сафонова и рейтарам князя Юрия Борятинсклого. В конечном итоге, к Шереметеву попало в общей сложности 12 орудий, много пороха и провианта. Захваченные в плен казаки показали, что они пришли к Киеву не по своей воле, а лишь опасаясь мести старшины в случае отказа. Многие жаловались, что за отказ выступить против Шереметева их даже избивали.
Как бы то ни было на самом деле, но сражение за Киев наглядно продемонстрировало преимущество московских полков по сравнению с казацкой вольницей. Возможно, чернь и не очень охотно воевала против царских ратных людей, однако неоспоримо, что боевая выучка и моральный дух московского войска был достаточно высоким. Киев остался в руках Шереметева, а к царю Алексею Михайловичу понеслось донесение об измене гетмана Выговского с изложением подробных обстоятельств происшедшего. Отец гетмана успел скрыться из Киева и уехал в Чигирин, а и без того подозрительный Шереметев, стал еще более жестко относиться к местным жителям, опасаясь новых измен.
Не сумев овладеть столицей южнорусского края, Выговский со всеми имевшимися в его распоряжении силами перешел на левый берег Днепра под предлогом преследования оставшихся сторонников Пушкаря. С ним двигались татарские и польские отряды, а также королевские послы Беневский и Евлашевский, готовившие условия будущего гадячского договора. Юрий Немирич, его идейный вдохновитель, ехал вместе с ними.