Страница 14 из 32
Счастливо прошло детство Гориславы. Когда ей исполнилось семнадцать лет, за нее посватался молодой новгородец Любомир. Он был человек хороший, родителям Гориславы понравился, сама она его тоже полюбила, и все, казалось, должно было быть так хорошо и счастливо. Свадьба была уже назначена, но, к несчастью, Горислава случайно познакомилась и подружилась с одной иноземной гостьей — немецкой купчихой Брунгильдой. С этого знакомства и начались несчастья Гориславы. У немки в доме во всем было богатство и роскошь. Сама она ходила, увешанная жемчугом и самоцветными камнями, в дорогих атласных да бархатных платьях. Она хорошо играла на лютне, пела, говорила на нескольких иноземных языках. У ней тоже был жених, молодой свейский купец Гергард. Они оба любили шутить и смеяться. Часто они смеялись над русскими обычаями, над невежеством и необразованностью новгородцев.
Жениху Гориславы доставалось больше всего от насмешников. Он был человек бедный, ничего, кроме Новгорода, не видел и не мог соперничать с бойкими иноземцами. Ему больно было бывать с Гориславой у чванных немцев, и он часто просил невесту не ходить туда. Но Гориславу влекло в шумную, веселую семью Брунгильды все больше и больше. Уж ей скучным казался бедный, старый родительский домик; ее так и тянуло туда, где постоянно звучала музыка, раздавались веселые, хотя и чужие песни… Ее принимали, по-видимому, радушно иноземцы, но она слышала, как они потихоньку в стороне смеялись над ее неумением танцевать и осуждали ее бедные наряды. И вкрались в сердце Гориславы недовольство своей судьбой и зависть; ей во что бы то ни стало захотелось разбогатеть. Она знала, что Брунгильда не любит своего жениха и тому невеста нравилась не больше других молодых девушек; но оба они были всегда веселы, счастливы. Их соединяли только торговые соображения родителей, но жизнь, ожидавшая их впереди, была все-таки веселая, шумная, богатая. И Гориславе захотелось такой же жизни.
С горестью видели Любомир и родители ее перемену, происшедшую в ней. Их утешала только надежда на то, что после свадьбы Горислава переменится и станет прежней; поэтому они настаивали на скорой свадьбе; но Горислава решила не выходить за Любомира, прежде чем тот не разбогатеет. Родители пробовали уговаривать ее, но все было напрасно; тогда Любомир простился с родным Новгородом и отправился за море наживать богатство. Прошло три года; он не возвращался и не подавал о себе вести. В Новгороде решили, что он не вернется. Горислава, хотя и искренне и горячо любила его и забыть не могла, но под влиянием охватившей ее страсти к богатству решила выйти за богатого иноземного купца. Горько плакали старики-родители, провожая ее на корабль, увозивший ее с мужем на его немецкую родину. Старики как будто чувствовали, что прощаются с единственной любимой дочерью навеки. Действительно, немного прошло времени, и в Новгороде узнали, что корабль, увезший Гориславу, разбился и пошел ко дну Старики недолго плакали: горе, одиночество привели болезнь — и один за другим они сошли в могилу. Дом от старости развалился, сад заглох и соловей улетел.
Вскоре вернулся из своего долгого странствования прежний жених Гориславы. Он не вернулся богатым, но того, что он собрал долгим трудом, могло хватить на безбедную жизнь. Теперь эти заработанные гривны показались ему лишними. Он отнес их в храм святой Софии и велел раздать нищим, сам же взял гусли и отправился странствовать по городам и весям, в игре находя единственное утоление своей печали.
Раз тихой и теплой лунной ночью он проходил по лесу. Шел он издалека, утомился и сел отдохнуть на берегу Волхова. От реки поднималась белая пелена ночного тумана. Наверху ярко светила лупа. У берега чуть звенел камыш, колеблемый легким ветерком.
Неведомая грусть обуяла Любомира. Он взял гусли и под тихий шелест тростника стал напевать о своем утраченном счастье, о любимой погибшей девушке. Он не знал, что находится как раз у того места, где потонул корабль, везший Гориславу; но сердце его чуяло то, чего не знал он сам. Вокруг стояла безмолвная тишь, и далеко разносились скорбные, дрожащие звуки. Часто, когда он играл, то закрывал глаза и весь отдавался музыке и своим мыслям. Так и теперь он закрыл глаза и открыл их только тогда, когда оборвался последний звук. С изумлением видит он, что на воде, у самого берега, стоит Горислава. Она была не совсем такою, какою он помнил ее. Лицо осталось то же, но взгляд был особенный, не прежний. В нем была и грусть особая, и какое-то особенное выражение, какого он не видал у людей. Казалось, она все видит и все понимает так, как Не могут видеть и понимать люди. На ней был чудный прозрачный наряд из тончайших зеленых нитей трав, весь переплетенный жемчугом.
— Как долго ждала я тебя, Любомир, — тихо прозвучал знакомый голос Гориславы. — Знаешь, я нашла на дне речном то, чего искала на земле. Вокруг меня красота и богатство. Целые сундуки и бочки жемчуга, камней самоцветных и золота с погибших кораблей у нас на дне. Золотые и серебряные рыбы блестящими хороводами развлекают нас. По ночам при блеске луны мы, подводные жилицы, любуемся красотой нашей реки и прекрасного вашего неба. Какие чудные у нас чертоги, какие прекрасные витязи и какие красавицы девы у нас! Какая во всем красота, если бы ты мог только увидеть! Но, нет, не желай всего этого увидеть. Красота погубила меня. Как у нас красиво, но, Боже, как все холодно!..Знаешь, когда я вспомню почерневшие старые стены и пол нашего домика, сморщенную руку матери, гладившей меня по волосам, ее старушечьи глаза, с любовью смотревшие на меня; когда я вспомню голос твой, от которого так сильно билось сердце мое, — мне так хочется перестать чувствовать, вполне, совсем, перестать существовать. Но я знаю, что не перестану существовать; знаю, что не покину этого страшного царства красоты и холода, пока горячее человеческое сердце не пожалеет меня.
— Горислава! Кто больше меня может пожалеть тебя? — воскликнул Любомир и бросился к ней, но что-то тонкое, нежное, прозрачное, как туман, обвило его; он упал на траву и потерял сознание…
Ростислав замолчал.
— Разве это конец песни о Гориславе? — спросил Никита. — Или ты прислушиваешься, не слыхать ли разбойников?
— Нет, все тихо, и песню гусляр действительно на этом окончил. Но настоящий конец ее был такой. Гусляр, конечно, пел о себе самом, и одной из моих сестер так жаль его стало, что она упросила родителей оставить его погостить. Все мы скоро к нему привыкли, сестра его полюбила, родители охотно дали свое согласие на брак, и брак их был счастлив. По вечерам мы часто собирались слушать пение нашего нового родственника. Он знал много хороших песен. Одной только никогда больше не пел — это песни о Гориславе. Зато оба они — и он, и сестра — каждый день молились о душе Гориславы; и, должно быть, Господь услышал их молитвы, так как она являлась им во сне всегда светлой и радостной, вместе со своими стариками-родителями.
— Так-то, братец мой, значит, кончилась песнь о Гориславе, — сказал в заключение Никита. — Скоро и наш путь уже кончится. Кажись, довезли мы на этот раз и товары свои, и головы в целости. Вон уже и кресты киевские вдали блестят.
Действительно, вдали на розовом утреннем небе блестели маленькими точками кресты киевских храмов. Уже рассвело, дождь прошел, вставало солнце. И как все изменилось со вчерашней ночи! Купцы плыли по той же реке, те же леса стояли на берегах, но и Днепр был не так мрачен, и леса не так угрюмы. Темные воды Днепра тронулись серебром и розовым светом; то тут, то там всплескивали рыбы, ныряли острокрылые белые чайки.
Лес уже не казался темным приютом разбойничьих шаек. Это был прекрасный, величественный березовый лес, отражающий в темной воде свои белые, мхом покрытые стволы. Это был лес живой, полный птичьего щебетания и таинственного шелеста.
Чем выше поднималось солнце, тем ярче и радостнее становился общий колорит. Подкрепившиеся коротким сном купцы весело разговаривали о благополучном окончании своего путешествия.