Ярослав Мудрый

Горясер ловко выхватил у него нож, взял его за руку и, отведя в сторону, тихо сказал ему:

— Слушай, друг. Ты вовсе не пьяница, как они говорят. Но тебе все-таки нужно иногда подкрепиться. Так вот, я велю дать тебе бочонок меду и вина, а ты мне за это сослужишь службу.

— Целых три службы, — радостно воскликнул пьяница, — за вино, за мед и за ласковые речи.

— Ну вот видишь, друг! Значит, и поладим. Мне нужна только одна небольшая услуга: возьми свой нож, иди со мной и убей того, кого ты сам только что вызывался убить. Мой слуга тем временем пойдет за медом и вином.

— Ладно, убью с радостью, — согласился повар. — Всех, хоть бы и тебя самого, — добавил он про себя.

— Подождите нас тут, — сказал Горясер.

Несколько отроков Глебовых не хотели слушаться и бросились к шатру князя, но слуги Святополковы схватили их, связали, остальных тоже обезоружили и отвели всех вместе к Днепру.

Через несколько минут Горясер и повар вышли из шатра. Все по-прежнему было тихо, но от князя Глеба осталось одно бездыханное тело, одетое в княжескую одежду.

Андрей между тем осторожно пробирался по заросшей густым папоротником и колючим терновником березовой роще, отделявшей стоянку князя от города Смоленска. Шел он осторожно, часто останавливаясь и прислушиваясь. Тишина его успокаивала: значит, не заметили его отсутствия и не послали погоню. А главное, ему казалось, что тишина обозначала и то, что с князем ничего не случилось. Может быть, посланные отвезут князя живым в Киев, хотя и там при Святополке ничего доброго его не ожидало…

Сквозь березовую рощу стали все чаще мелькать огоньки смоленские, вот начались заборы. Андрей провел тут двадцать лет своей жизни, отлично знал все улицы и потому, несмотря на ночную тьму, не шел, а бежал по узким кривым улицам, все поднимаясь в гору На самой вершине одного из холмов стояли большие и богатые хоромы боярские. Тут жили родители Андрея. Еще издали завидел он сидящие на скамье у ворот две фигуры.

«Как хорошо, что отец еще не спит, — подумал он, — посоветуюсь с ним, и может, еще удастся собрать подмогу нашей слабой дружине из людей смоленских и освободить князя. Князь заставил нас поклясться, что для его освобождения мы не будем проливать крови своих единоплеменников; но если много нас соберется, то и без пролития крови мы освободим его».

Так размышляя, он дошел до родительского дома. При его приближении сидящие на скамье фигуры вскочили и хотели бежать Одна уже юркнула в калитку, но другая остановилась на минуту, всматриваясь, и с радостным криком бросилась ему навстречу.

— Андрей, это ты? — сказала она. — А мы с Иришей испугались и хотели бежать в терем.

Андрей обнял сестру и поспешил узнать об отце. Оказалось, его не было дома. И он, и все остальные именитые люди Смоленска были на именинном пиру у богатого боярина Стрелы. С минуты на минуту ждали его возвращения.

— Посидим тут, Андрей, — сказала Всеслава. — Я схожу в горницу и велю принести тебе медку сотового и браги сладкой. Подождем тут батюшку.

Но Андрею пить не хотелось. Сестра заметила его взволнованность.

— Чем ты, братец, так встревожен? — заботливо спросила она.

Но Андрей не хотел выдавать причины своего волнения и постарался отвлечь внимание Всеславы: он заговорил с ней о ее горе.

— Ты была, — проговорил он участливо, — что-то печальна прошлый раз, когда я был у вас. Что у тебя на душе, горе какое?

— Особенного горя нет, Андрей; вот, правда, сватают мне тут жениха одного. Да я сказала уж, что не пойду… Ну, родители и не будут меня неволить.

— А кого тебе сватают, сестра?

— Сына боярина Ивана.

— Василия? — удивился Андрей. — Ведь он красив и богаче всех в Смоленске. Кто же тебе больше его нравится, Слава?

— Никто мне не нравится, — тихо ответила Всеслава. — Я вообще не хочу замуж.

— И это причина твоей грусти? Не понимаю.

— Нет, Андрей. Я никому не говорила об этом, и ты никому не рассказывай того, что я скажу тебе. Мне снился страшный сон. Господи, и теперь страшно вспомнить, — вздрогнув, сказала она. — И снился мне этот сон два раза. Я видела во сне вашего князя Глеба. Снится мне, будто сижу я так, как сегодня, у ворот на скамейке, сижу, как сейчас, вдвоем с Иришей, сидим мы и весело разговариваем. Вдруг прибегаешь ты и говоришь: «Сестра, иди, иди скорее со мной, князь прислал меня за тобой». Я говорю, как, мол, я пойду ночью, теперь? Но ты и слушать ничего не хочешь, хватаешь меня за руку и тащишь. И бежим мы по мокрым папоротникам и по мягким мхам; холодные ветки берез задевают за лицо. Наконец прибежали мы к вашей стоянке; все так тихо, все спят. Темно вокруг. Только из княжеского шатра виден слабый свет. Мы с тобой подошли к княжескому шатру и остановились, и такой на меня ужас напал. «Не входи, Андрей, — говорю я тебе, — не входи, голубчик». Но ты отдернул полог шатра, и мы увидели то, что вот уж несколько дней стоит у меня перед глазами. В углу перед образом теплится лампадка, а на полу на ковре лежит князь Глеб. Лежит он навзничь, с бледным лицом, а вокруг него темная лужа, и от черных волос его как бы слабый свет исходит и отражается в этой луже крови. Над ним стоят два человека: один — воин в кольчуге, со звериным страшным лицом, другой — холоп с рожей красной, пьяной, бородой всклокоченной; у холопа нож кухонный в руке, весь окровавленный. Стоят они и смеются. Как мы вошли, князь Глеб открыл глаза свои светлые и говорит чуть слышно, но каждое его слово до сих пор звучит у меня в ушах: «Прощай, Андрей, и ты, Всеслава. Ты будешь долго жить, Андрей, и будешь счастлив на земле, а ты, Всеслава, иди в обитель: мир готовит тебе лить кровь и горе!». Я проснулась и не могу до сих пор забыть своего сна.

Едва успела Всеслава выговорить эти слова, как на улице показался всадник на взмыленной лошади.

— Князь Глеб убит! — воскликнул он, осаживая коня.

IX

Покуда все это происходило и Святополк хозяйничал в Киеве, в Берестово мало-помалу стекались его противники. Здесь, в хорошо защищенном тереме, под охраной отроков и мужей Владимировых, не пожелавших служить Святополку, жила Предслава; тут жил и Горисвет. Он часто и подолгу беседовал о возникшей смуте с Иларионом. Вскоре после убиения князя Бориса сюда же, в Берестово, прибыл один из самых преданных Борису отроков Моисей Угрин, случайно, как мы уже рассказывали, избежавший смерти.

Святополк не раз замышлял поднять руку на Берестово, но его останавливала мысль о том, что в таком случае киевляне свергнут его. В убийствах Бориса и Глеба, которые совершились далеко от Киева, он мог оправдываться перед людьми, он мог говорить, что эти убийства совершились без его ведома, но Берестово было под самым Киевом, и если бы он посягнул на жизнь любимой народом княжны или глубоко чтимого народом праведного и мудрого Илариона, в этом случае у него не могло бы быть подобных оправданий. А кроме того, Святополк больше Берестова опасался Ярослава. Теперь он ставил себе ближайшей задачей борьбу с братом, а разделавшись с ним, разумеется, постарался бы покончить и с Берестовом. Между тем в Берестове то надеялись, что придет на помощь Ярослав, то теряли эту надежду.

А Ярослав, получив известие от Предславы об убиении Бориса и о том, что та же участь ожидает Глеба, опять созвал народ на вече и сказал: «Святополк убивает братьев, помогите мне против него!». Заволновалось вече новгородское и крикнуло: «Постоим за тебя!». У Ярослава уже было все готово к походу, и через несколько дней он собирался тронуться в путь, но не успел сделать этого, как получил известие из-под Смоленска об убиении Глеба. Это известие еще более укрепило дух в новгородцах, еще более восстановило их против Святополка. Дня за три до выступления в поход, в котором решил принять участие и старец Григорий, он, проходя по берегу Волхова, встретил Скалу.

— Только что, — сказал ему боярин, — мы послали верных гонцов к Предславе, сказать ей, что готовы к выступлению и что, если Бог поможет, на днях выступим.