Страница 12 из 60
Они работали без шума, почти молча. Каждый знал свое дело. Никто не делал ни одного лишнего движения. Только время от времени кто-то называл номер или требовал какой-то предмет.
Майзель также погрузился в молчание. Стефан Кройцц знал, что его шеф старался прочувствовать атмосферу помещения. По его утверждению, это очень важный момент в работе криминалиста. Ни одна фотография, ни одно описание не могли заменить личные, непосредственные впечатления. Нужно подышать воздухом, в котором произошло преступление, вкусить, понюхать и почувствовать невидимые флюиды. И ассистент Кройцц тоже вкушал, нюхал, чувствовал. Но, кроме вони химических реактивов и потока холодного воздуха, который проникал через все еще открытое кухонное окно в прихожую, не ощутил никаких специфических флюидов. Однако и он молчал, напустив на себя рассеянный, задумчивый вид, как у его шефа, и следил за работой коллег.
Пока вдруг Майзель не сорвался со своего места и не совершил необычный для себя поступок. Позабыв о своей парадной одежде, он опустился на мокрый, запачканный землей и песком кафельный пол. Прополз на коленях вперед и почти с головой залез под крышку стола. Через некоторое время Майзель выбрался оттуда. Он держал в носовом платке какую-то вещь, держал словно драгоценную жемчужину, осторожно зажав ее между большим и указательным пальцами. Затем вернулся к дверному косяку, не сделав даже попытки стряхнуть грязь с запачканных брюк. Он не сделал этого и позднее, забыл, и для его сотрудников это было сенсацией.
— Взгляните, Кройцц!
— Старательная резинка, господин главный комиссар?
— Верно, старательная резинка. Круглая, около полутора сантиметров в диаметре, серо-белого цвета, равномерно стертая. А здесь, Кройцц, что вы видите здесь?
— Кровь. Капелька крови.
— Ошибаетесь, милейший, не кровь! Цвет, правда, тот же, красный, но, вероятно, это губная помада.
— Как могла оказаться помада на стирательной резинке? Доктор снимала косметику стирательной резинкой? Весьма оригинально!
Иоганнес Майзель пожал плечами. Он передал находку и носовой платок одному из криминалистов.
— Во всяком случае, это большая удача, — торжественно произнес шеф.
— Большая удача, — подпел ему Кройцц. А про себя подумал: «Не очень-то это похоже на визитную карточку преступника. В конце концов, в этих четырех стенах есть и более ценные улики. Матерчатый ремешок, например, что лежит возле входа. Неужели он менее важен как улика?»
— Господин главный комиссар, там матерчатый ремешок!
— И что же там с матерчатым ремешком, господин ассистент?
Кройцц смиренным, кротким взглядом посмотрел на своего шефа.
— Похоже, это ремешок от дамской сумочки. Такой просто так не потеряешь, видимо, кто-то применил к нему физическую силу. И явно не ради шутки. Думаю, это случилось во время борьбы, которая здесь произошла.
— Браво! Ну и что же дальше?
— Ремешок лежит прямо у двери. Можно предположить, что события развивались следующим образом: доктор Гроллер вошла на веранду, преступник последовал за ней, напал и попытался отнять сумочку. Доктор не уступала, тащила ее к себе, пока наконец ремешок не оторвался.
— Браво, и еще раз браво. Продолжайте, господин Кройцц!
— Возможны два варианта. Борьба велась только за сумку, и все следы, которые мы здесь видим, — следствие этой борьбы. При том беспорядке, который тут произведен, — разбитая цветочная ваза, опрокинутый стул и прежде всего множественные брызги крови, — это кажется маловероятным. Но я скорее предположил бы, что борьба была связана с нападением маньяка. Он преследовал свою жертву, возможно, одолел ее в схватке, а возможно, она бежала от него в спальню. Возможно, он изнасиловал ее…
— Но прежде переодел ее в пижаму, не так ли?
— Ах так… Но я же сказал «возможно».
— Вы три раза подряд употребили слово «возможно». На это нельзя было не обратить внимания. Но пойдем дальше: возможно — и здесь это слово как раз к месту, — я смогу привести несколько таких возражений, которые никак не впишутся в вашу концепцию. На теле умершей не обнаружено никаких признаков насилия, белье аккуратно сложено на стуле возле кровати, верхняя одежда в полном порядке висит на вешалке, а в кухне, на подоконнике и под ним, на полу, лежат мокрые комки грязи, которые в других местах дома и на веранде не обнаружены. Прибавьте к этому другие улики и нашу стирательную резинку. Черновик расписки на письменном столе упоминать не стоит, он мог быть написан и раньше. Пожалуйста, господин Кройцц с одним «к» и двумя «ц»[3], ваша очередь, защищайтесь!
Ассистент ухмыльнулся. Потом двумя руками взъерошил волосы.
— Кое-что можно довольно логично объяснить, но не все. Преступник не преследовал доктора, а поджидал ее. Он забрался в дом через кухонное окно, которое по каким-то причинам оказалось открытым. Затем на веранде произошла борьба за сумку. Преступник завладел ею и бежал. Эрика Гроллер отправилась спать и… Всё. Что дальше, я не знаю.
— Ладно. Еще не все потеряно. Начнем сначала. Прихватите с собой тот ремешок, Кройцц. Давайте-ка побеседуем с доктором Лупинусом. Пошли!
Майзель задумался: где лучше всего провести допрос новоиспеченного вдовца? Тут, правда, у него под рукой всегда был готовый рецепт: родственников или свидетелей, на которых в общем-то не падало подозрение, он предпочитал допрашивать подальше от места события. И таким образом избегал никчемных истерик и стенаний. Предполагаемых преступников, наоборот, старался допросить поближе к месту происшествия. Пользуясь этим приемом, он добивался признаний от некоторых слабонервных. Однако в деле Эрики Гроллер пока еще не было ни тех, ни других. Поэтому главный комиссар Майзель выбрал золотую середину, пригласил доктора Лупинуса в гостевую комнату, находившуюся не близко и не далеко от места происшествия.
В ожидании врача Иоганнес Майзель опустился на стул за квадратным столом. Его ассистент уселся на кровать, застеленную шерстяным покрывалом, и придвинул к себе ночной столик, чтобы удобнее было писать стенограмму допроса.
— Кстати, Кройцц, — вернулся к прежнему разговору Майзель, — несколько предпосылок, высказанных вами, абсолютно бездоказательны.
— Знаю. Матерчатый ремешок, например, необязательно от дамской сумочки.
— О, именно это предположение как раз ближе всего к истине. На нем имеется петля, с помощью которой он крепился к застежке-молнии. В связи с этим напрашиваются два вопроса. Первый: Эрика Гроллер боролась с мужчиной?
— Вы полагаете, что две женщины…
— Почему бы и нет? Современные амазонки могут продемонстрировать великолепный кетч. Вам никогда не доводилось видеть? Только волосы летят в разные стороны, кровь и куски кожи также входят в правила игры. Вы внимательно осмотрели осколки вазы? К ним пристали кусочки кожи, мышечной ткани и кровь. Наши химики кое-что обнаружили. Ценная наука! Да, так что я еще хотел спросить? Ага, относительно второго предположения, высказанного вами, — что сумочка принадлежит покойной. Откуда вы это взяли?
Стефан Кройцц ошеломленно взглянул на шефа:
— Ну, помилуйте, если мы обнаруживаем покойную и одновременно сумочку или деталь от нее…
— …И старательную резинку, и разбитую вазу, и комочки грязи, и… Оставим это. Меня больше занимает другое: разительный контраст между идеальным порядком в спальне и ужасным беспорядком на веранде. Если после этой кровавой рукопашной схватки у Эрики Гроллер достало спокойствия педантично разложить одежду на свои места — она даже прикрепила листы бумаги к внутренним стенкам шкафа, чтобы края вешалок не царапали полировку, — почему тогда она оставила веранду в таком бедламе? Могла бы, по крайней мере, немного ее прибрать.
— Не забывайте, господин главный комиссар, что доктор Гроллер собиралась в Париж. Утренним самолетом. Возможно, поэтому оставила приборку на свою приходящую прислугу.
— Хорошо. Это, как мне кажется, десятое «возможно», которое я слышу от вас за сегодняшнее утро. И давайте на этом закончим. Более того…
3
Игра слов: фамилия ассистента, написанная с одним «ц», по-немецки означает «крест, бремя, мучение».