Тайна двух медальонов

— Спасибо, — буркнул Майзель. — Какие действия вы еще предприняли?

— Доктор Лупинус взят под охрану ефрейтором Клампфелем. В саду виллы найдены отчетливые отпечатки обуви. Вахмистр Штрёзельман охраняет их, можете осмотреть.

— Пусть он отведет полицейских во внешнее оцепление. Так будет лучше. Поставьте своих людей охранять вход. Вахмистр должен избавить нас от домогательств прессы. Кройцц, — обратился Майзель к своему ассистенту, — возьмите весь участок под контроль и позаботьтесь о том, чтобы ни один газетный пройдоха не помешал нашей работе.

Стефан Кройцц повернулся кругом и пошел обратно к калитке. Отойдя на пару шагов, молодой криминалист скривил лицо, будто только что проглотил большую ложку рыбьего жира. «Началось», — с горечью подумал он. О неприязни Майзеля ко всему, что было связано с типографской краской и ротационными машинами, знал в полицейском управлении буквально каждый. Это стало постоянной темой для шуток, однако молодому ассистенту, веснушчатому и рыжеволосому парню, было не до смеха. Он чувствовал себя заложником этой причуды шефа. «Это чудачество старика, — говорил сам себе Кройцц, — со временем превратится в манию».

Сорокавосьмилетний главный комиссар Иоганнес Майзель действительно жил в постоянной вражде с прессой. «Газетчики и болтливые бабы — моя смерть», — говаривал он обычно. По доброй воле он газет не читал. И, подбирая в свой штат сотрудников женского пола, вел себя так же, как избалованная кинозвезда при выборе ролей. Его нынешняя секретарша была четырнадцатой по счету за последние три года. Она вроде бы пока держалась. Никто и никогда не слышал от нее ни одного лишнего слова. Того же он требовал и от своей жены. Как он склонил ее к замужеству, для всех так и осталось загадкой. До брака она работала диктором на радио.

Иоганнес Майзель выглядел как английский аристократ. Высокий и стройный, скорее даже худой, с короткими светлыми волосами и голубыми глазами, лицо несколько угловатое, тонкая шея словно труба торчала из жестко накрахмаленного воротничка белоснежной рубашки. Его осанка, манеры и одежда были подчеркнуто элегантными. И если бы его профессия это позволяла, он не расставался бы с тростью-зонтом. В разговорах он часто делал акцент на аристократизм и радовался, когда других это сердило. Он вообще любил выводить людей из себя.

Свое время, свободное от погонь за убийцами или работы за письменным столом, — Майзель был одним из немногих криминалистов, кто держал чрезвычайно много папок с делами и другими бумагами, исключая газеты, — он посвящал спорту. По выходным дням Майзель сновал между футбольными стадионами и ипподромами. Играл во всевозможные лотереи и на тотализаторе. Но поскольку никогда не читал газетных комментариев, то ставил, полностью полагаясь на собственный вкус. Если ему нравилось имя лошади или лицо жокея, то, не задумываясь, рисковал пятью марками, иногда чуть большей суммой. Выигрывал он редко.

В сопровождении старшего вахмистра Фридриха Майзель первым делом обошел участок. Бросил взгляд на чистенький садик и оценил аккуратную подрезку кустов самшита, росших по обе стороны центральной дорожки.

Майзель не торопился. «Для всякого дела нужно время», — любил повторять он. И для работы его сотрудников и для исследований полицейского врача. Зачем подгонять людей или мешать им? Пожертвуешь лишним десятком минут при первом осмотре места преступления, а впоследствии сбережешь для себя, может быть, многие месяцы труда. Примеров тому он знал немало.

Майзель обошел все помещения дома от погреба до чердака. На веранду бросил лишь беглый взгляд. Убедился в верности того, что сообщил ему старший вахмистр. Но скрупулезное изучение обстановки требовало большего времени. Он решил оставить это занятие напоследок.

В доме умершей особое внимание главного комиссара привлекли три обстоятельства. Кухонное окно было распахнуто. На подоконнике и на кафельной плитке под ним лежали комки грязи и частицы песка. На верхнем этаже балконная дверь была заперта. Ключ валялся возле нее на коврике. Майзель оставил все без изменения. Но несомненно самой интересной была, по-видимому, третья находка. В рабочем кабинете, расположенном напротив кухни и рядом с просторной гостиной, стоял светлый, изящной работы дамский письменный стол, на тщательно вытертой поверхности которого лежал лист бумаги. Сверху в левом углу типографским способом было напечатано: «Доктор Эрика Гроллер», в правом — «Берлин — Далем…», за этим следовало место для числа и ниже — адрес. Далее от руки, большими, округлыми буквами было написано несколько слов. Не касаясь бумаги, Майзель прочел:

«Господину… доверяется…» Эта строчка была дважды зачеркнута. Под ней стояло: «Господин… правомочен на……..»

За последним словом, в отличие от других мест, следовали не три, а семь или восемь точек. Было ли это написано перьевой или шариковой ручкой, главный комиссар не смог установить.

Затем Майзель отправился наверх, чтобы осмотреть спальню. На лестничной площадке он повстречался с ассистентом.

— Ну? — протянул главный комиссар и приветливо улыбнулся.

— Все в порядке! Я поставил вахмистра у въездных ворот. Войти на участок можно только со стороны улицы. По остальному периметру он граничит с участками других вилл.

— Ну, это просто замечательно, — провозгласил Майзель и расплылся в еще более приветливой улыбке. — Ах, господин Кройцц, признайтесь, какие оценки вы получали по немецкому в школе? Полагаю, одни пятерки?

Кройцц дипломатично промолчал. Чувствуя какой-то подвох, он боялся попасть в смешное положение.

— Наверняка вы были отличником, — заключил главный комиссар. — Тогда поразмыслите над тем, в каких случаях говорят: «Ему доверяется» — и в каких: «Он правомочен»? Согласитесь, ведь это не одно и то же. Как вы полагаете?

— Готов еще подучиться в народном университете культуры, — насмешливо отозвался молодой человек.

— Да, видимо, вам это не помешало бы! Но тогда у меня к вам другая просьба: будьте добры, позвоните в полицейский участок, где прописана доктор Гроллер. Раздобудьте побольше информации о ней. Возможно, там знают место ее работы. Телефон находится в рабочем кабинете умершей, первая дверь налево. Но будьте осторожны, не сотрите следы.

— Я уже не новичок, — буркнул себе под нос Стефан Кройцц, спускаясь по лестнице, но буркнул так тихо, что его шеф не имел удовольствия услышать это.

В спальне Эрики Гроллер Майзеля уже поджидали. Его помощники и полицейский врач закончили обследование. Главный комиссар добродушно оглядел свою команду и приветственно кивнул каждому в отдельности. Затем он подошел к кровати, на которой лежал труп. Откинул простыню.

Покойная была одета в желтую пижаму. Правая штанина брюк задрана выше колена. Кофта навыпуск едва прикрывала пояс брюк, ее три верхние пуговицы были расстегнуты. Руки свободно лежали вдоль тела. Голова была отклонена в сторону, глаза открыты. На лице и обнаженных частях тела Майзель увидел синефиолетовые трупные пятна.

Он прикрыл труп простыней и перевел взгляд на прикроватный коврик. У изголовья кровати виднелась лужица из слюны, слизи и рвоты. От нее исходил кисловатый запах.

— Доктор, как могло случиться, что женщину стошнило именно сюда? На подушке, где лежит ее голова, нет никаких следов.

Доктор Хангерштайн ответил не сразу. Он протер очки кончиком галстука, не выказав при этом ни малейшего беспокойства. Он всегда размышлял, обстоятельно обдумывал каждое слово, прежде чем дать ответ, а главному комиссару — особенно.

— Положение тела умершей было изменено, — решительно сказал он после паузы и, подойдя к Майзелю, мотивировал свое заявление: — Умершая пролежала на спине непродолжительное время. На плечах и в определенных местах ягодиц имеются трупные пятна. Однако в местах опоры трупа на поверхность обычно трупные пятна отсутствуют. Это совершенно очевидно, поскольку уже относительно небольшого давления достаточно, чтобы вытеснить кровь из капиллярной сети. На данном теле обнаруживаются блеклые зоны, то есть места, где трупные пятна отсутствуют: на правой стороне икр, на протяжении всего бедра, вплоть до верхней его части, и только затем переходят на внутреннюю сторону запястий и на лоб.