Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 12



Есть еще один важный вопрос, касающийся уже личности врача: почему некоторые врачи соглашаются совершить эвтаназию, а другие решительно отвергают соответствующие просьбы больных? Когда больной обращается к врачу с просьбой ускорить свою смерть, врач переживает острый внутренний конфликт между высшей оценкой жизни человека и желанием избавить его от страданий. Понятно, что принимаемое решение зависит от философских представлений и общего уровня морального развития личности врача.

Но имеет ли больной «право на смерть»? Позволительно ли просить у врача ускорить свою смерть, таким образом ставя специалиста, призванного лечить и спасать жизнь людей, в состояние тяжелого конфликта?

Сторонники активной эватаназии считают: если больной, находясь и полном сознании и отдавая себе отчет о тяжести своей болезни, неизбежности новых страданий и смерти, добровольно просит ускорить свою смерть, то такой свободный выбор следует уважать: ведь свобода воли и независимость личности — высшие ценности, доступные человеку. По их мнению, болезненному, «невротическому» отношению к жизни и смерти должен прийти на смену мудрый реализм. Вспомним, что В. А. Неговский назвал «ложным гуманизмом» всяческое стремление сохранить жизнь человека, который страдает и неспособен самостоятельно жить.

Сторонники этой точки зрения считают также, что продление жизни страдающего, неизбежно умирающего человека — это жестокость, выражение слепого догматизма, ошибочного представления о том, будто жизнь человека священна и нельзя поднять на нее руку.

Но эта точка зрения, по моему мнению, только внешне выглядит гуманистической. Прежде всего возникает вопрос: в какой мере решение об ускорении собственной смерти является результатом свободного выбора, работы свободной воли? На процесс принятия решения влияет множество факторов, часть которых может не осознаваться. Больной может принять такое решение по разным причинам: потому что нет людей, которые сопереживали бы с ним и заботились бы о нем; поскольку не желает стать обузой для других; может играть роль даже такое обстоятельство, как знание того, каким образом другие люди в прошлом, оказавшись в сходной ситуации, не ждали пассивно, а ускорили наступление собственной смерти. Очевидно, что перечисленные обстоятельства — внешние социальные факторы, и если они оказывают влияние на принимаемое решение, тогда это решение нельзя считать выражением свободной воли человека.

Стоит вспомнить, что с просьбой ускорить свою смерть, т. е. осуществить над собой активную эвтаназию, к врачам обращались также некоторые выдающиеся личности, люди, которые знали эту проблему, размышляли о ней. Так, знаменитый психолог и врач Зигмунд Фрейд после нескольких операций полости рта, находясь в тяжелом физическом и душевном состоянии, просил своего лечащего врача с помощью уколов ускорить его смерть. Врач, насколько нам известно, отказался от соучастия в таком деле.

Как и следовало ожидать, наряду со сторонниками эвтаназии — активной или пассивной — есть много других врачей, для которых она аморальна и неприемлема. Активная эвтаназия несовместима с «клятвой Гиппократа», в которой есть такое выражение: я никому не дам то смертельное средство, которое он у меня просит, и не покажу такие средства, с помощью которых он может осуществить свое намерение умереть. Действительно, как замечают противники активной эвтаназии, способствуя ускорению наступления смерти человека, врачи тем самым способствуют снижению уровня моральной ответственности медицинских работников. Активная и даже пассивная эвтаназия может деморализовать также больных, ослабив в них волю к борьбе за свою жизнь и здоровье. Она приведет к увеличению числа смертельных случаев вследствие ошибочной диагностики.

Однако, мы полагаем, что решение всех этих конкретных медицинских, а также моральных и психологических вопросов и конфликтов обусловлено тем, как решается проблема судьбы человеческого духа, его «Я» после смерти тела. Поскольку люди с различными религиозными и философскими взглядами по-разному решают этот вопрос, то естественно, что и эвтаназию тоже не могут оценить одинаково. Эту задачу следует специально обсудить еще раз после изложения всего того, что нам стало известно в последние годы о судьбе «Я» умирающего человека.

§ 2. Феномен «Доктора Смерти» и другие сходные случаи

Чтобы конкретизировать часть рассмотренных выше вопросов, в частности проблему конфликта, переживаемого врачом перед необходимостью (или просьбой) осуществления эвтаназии, приведем следующий, многим известный пример. Он, насколько мне известно, впервые был описан в американском еженедельнике «Юнайтид Стейтс Ньюз энд Уорлд Рипорт» 27 февраля 1991 года.

Вот что пишет журналистка Глориа Бюрджер в очерке «Имя „Доктора Смерти“ — у всех на устах».



Имя Джека Геворкяна вновь у всех на устах: о нем говорят и пишут. Полгода назад он помог своей пациентке, страдающей болезнью Альцгеймера, совершить самоубийство, и вот теперь против этого человека, которого называют «Доктор Смерть», возбуждено обвинение в убийстве. Геворкян утверждает, что это странное обвинение лишено оснований, так как никакое убийство он не совершил: убийство — это лишение жизни человека против его воли, а Дженет Адкинс предпочитала смерть, потому что болезнь превратила ее жизнь в страдание. Что касается Геворкяна, то он всего лишь предоставил орудие, которое помогло несчастной женщине уйти из жизни. Дженет нажала кнопку, получила транквилизатор, а также смертоносный хлорид калия. Вот так в старом гараже, который специально для этой цели оборудовал добрый доктор и даже собственноручно сшил для окон зеленые шторы, чтобы скрыть от мира свою пациентку, умерла 54-летняя женщина.

Однако не удалось скрываться от мира ни врачу, ни его смертоносному изобретению. Далеких от медицины людей не заботит то, что Геворкян стал страшным символом загадки права на смерть. Объяснением приписываемого ему символического значения является то, что он подарил Адкинс власть над смертью. Врачи вполне обоснованно могут обвинить его, однако в общественной поддержке, оказываемой Геворкяну, находит свое выражение «бунт потребителей». Больные, которые прежде обращались к врачам только с надеждой на выздоровление, теперь требуют уже нечто иное: они желают, чтобы врачи помогли им умереть с достоинством[26].

Отмечая, что такое требование противоречит клятве Гиппократа, автор статьи продолжает: однако широкое распространение способов искусственного дыхания и питания, внутривенных впрыскиваний, так называемых «чудо лекарств» порождают новую мораль и, следовательно, новые критерии. Те чудесные орудия, которые делают невозможное возможным и спасают нас, могут превратить людей в своих заложников. Странная перспектива! И пока суд и законодатели спорят, разрушая клубок сложностей, связанных со смертью и эвтаназией, врачи не могут ждать: больные хотят определенных ответов. Врачи должны облегчить участь больных, помочь им умереть легкой смертью.

И журналистка рассказывает о своих личных впечатлениях, полученных в связи со смертью своего отца. Ее умирающему отцу подключили прибор искусственного дыхания. Врачи утверждали, что он находится в предсмертном бессознательном состоянии. И в комнате присутствующие разговаривали так, как будто человека уже нет «Мы больше страдаем, чем он», — утверждали они, успокаивая нас. Но искаженное от страданий лицо и вздрагивающие веки, из-под которых текли слезы, взывали к помощи, он просил избавления. Но чтобы освободить его от этого прибора, самое малое нужен консилиум, причем рядом с каждым врачом должен находиться адвокат.

Желание врача дать возможность больным умереть достойной смертью порождает страшные юридические баталии, которые еще больше запутывают задачу права человека на смерть.

А врачи, стоя в стороне от этих споров, готовы идти на еще большие крайности, лишь бы помочь страждущим. У них нет времени, чтобы ждать судебного решения.

26

Известия. 1994. — № 83.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.