Страница 35 из 42
Хотя Россия никак не была готова к этой новой южной войне (ее войска были в основном сосредоточены в Прибалтике и занимали многие взятые у шведов крепости), и, несмотря на категорическое несогласие некоторых сподвижников государя, Петр предпринимает опасный для России в этот момент поход к Дунаю, надеясь выйти на его берега раньше турецкой армии. Сделать этого не удалось, но Петр не повернул армию назад, хотя собранный им военный совет большинством голосов советовал это сделать. Возможно, и на Петра в какой-то мере подействовала слава: после Полтавы так хотелось верить, что отныне русские непобедимы!
«Возбудив надежды христианского народонаселения, обмануть эти надежды, остановившись на Днестре, было очень тяжело для Петра», — пишет С. М. Соловьев.
Обещанной помощи со стороны населения не последовало: жители Молдавии, Валахии и других областей, по которым двигались русские войска, смертельно боялись турок, чья жестокость была поистине легендарной. Сам поход оказался сложным: жара, недостаток воды и продовольствия, несвоевременный подход и отставание обозов, — все это привело к тому, что, в конечном счете, летом 1711 года русские войска попали в окружение на берегу реки Прут. Стотридцатипятитысячная турецкая армия обступила армию Петра, которая насчитывала всего тридцать восемь тысяч человек.
Но это было уже не стрелецкое войско, это была совершенно другая армия. И когда турки предприняли атаку, воины Петра встретили их и отбили нападение! Итог: потери русских — четыре тысячи восемьсот человек, потери турок — восемь тысяч девятьсот…
На другой день прославленные янычары султана отказались идти в бой. Кому же охота на штыки? А сдаваться эти проклятые русские не собираются…
Но положение войска, не получившего обещанной поддержки населения, почти лишенного продовольствия и даже воды, было отчаянным. Поэтому пришлось вновь идти на переговоры, при этом Петр понимал, что условия, которые будут выдвинуты турками, могут оказаться очень тяжелыми.
Более того, узнав об этом просчете русского царя, зашевелилась и возрадовалась Европа.
Карл XII, нашедший убежище в Бендерах, стал надеяться, что турки, ведя переговоры, потребуют от России уступок и ее северных завоеваний.
Но этого не произошло. Турки, как оказалось, не до конца поняли тяжесть положения русской армии. Петровский дипломат, знаменитый Шафиров, тот самый, что был переводчиком Великого посольства, едва турки попытались заговорить с ним ультимативным тоном, сделал вид, что готов прервать переговоры: «Если так, то мы готовы вновь сражаться!» — преспокойно заявил он. И эта твердость, как обычно, сработала!
Прутский мирный договор оказался достаточно легким. Правда Россия временно потеряла свои южные крепости Азов и Таганрог, но при этом сохраняла право никому не платить дани. А уж о Швеции и ее короле везир турецкого султана даже и не заикнулся! У султана хватало своих проблем, и он отлично понимал, что если попробует слишком «прижать» Петра, тот, уладив свои дела на севере, вернется и рассчитается сполна. Все уже поняли, что этот царь, как никто, умеет учиться на своих ошибках.
Русская армия ушла с Прута под барабанный бой, со всеми своими пушками, развернув знамена. Это заставило Карла XII спешно приехать к Пруту и устроить настоящую истерику везиру Мехмету-паше, командовавшему турецкой армией. Король даже потребовал дать ему отборные турецкие части, чтобы догнать и разгромить русских, но Мехмет-паша спокойно ответил: «Христианин не может командовать правоверными!»
Это было крушением последней надежды проигравшего короля.
Северная война, которая продолжалась после этого еще почти десять лет, тем не менее, вступила в завершающую стадию.
Остальные ее этапы вели к постепенному, но неизбежному утверждению русских позиций.
Шерше ля фам?
Что греха таить — в жизни самых великих, самых знаменитых людей очень часто «слабым звеном» оказываются женщины.
Историки, коих мы здесь так часто поминаем, любят подчеркивать, насколько резвым был Петр Алексеевич по женской части. Читая их рассуждения, невольно задумываешься: что ж это? Такое традиционное ханжество, или историей начинают заниматься не раньше семидесяти лет?.. Уж простите за правду, но то, что написано о «любовных похождениях» Петра I, характеризует вообще-то обычного красивого мужчину, с нормальным физическим развитием. Так, как он вел себя в отношении женщин, ведут себя девяносто девять и девять десятых процента мужчин любого сословия, вероисповедания, любой эпохи. А если прибавить к этому неограниченные возможности, то есть власть монарха, то и реакция на измены, любовные затруднения у Петра была самая обычная. Только купец Калашников проломил сопернику ребра, а Петру драться прилюдно с обидчиком — значило выставить себя, государя, на посмешище. Пришлось посадить на кол. Но об этой (кстати, единственной подобной расправе Петра на любовной почве, не в пример другим монархам!) поговорим чуть позднее.
Более того, если сопоставить свидетельства современников, то получается, что государь был уж никак не Казанова. Конечно, он женщинам нравился. Конечно, в юности не избегал веселых похождений. Потом стало почти не до того… Да и натура у Петра была чувствительная — влюблялся он на удивление прочно, и это, судя по всему, не раз причиняло ему настоящую боль.
Первой женой самодержца стала уже упомянутая Евдокия Лопухина. Невесту подобрала сыну Наталья Кирилловна, и он, как обычно, с нею не спорил. Хотя, скорее всего, жениться не хотел. В 1689 году, когда состоялось венчание, Петру было шестнадцать лет, а Евдокии — девятнадцать. Для людей взрослых разница лет незначительная, но для фактически еще подростка Петра невеста должна была казаться «старой». Да и мысли юного царя на тот момент были заняты совсем не этим.
Все без исключения историки отмечают, что и в церкви, и позднее, во время свадебного пира, Петр был «лицом хмур». Значило ли это, что Евдокия с самого начала была ему так уж немила? Сказать трудно. Очень возможно, что причиной его раздражения была просто длинная помпезная свадебная церемония — Петр их не выносил.
Однако жил он с «Дунюшкой» несколько первых лет вполне мирно, хотя, скорее всего, был не без греха. Евдокия родила ему троих сыновей: Алексея, Александра и Павла, но двое последних умерли в младенчестве.
Историки, все без исключения, настаивают на том, что Петр не любил жену. При этом славянофилы вовсю расписывают, какая она была благочестивая, воспитанная по Домострою, во всех отношениях «правильная» женушка, и каков царь был негодяй. А западники изо всех сил рисуют царицу «глупой бабой», недалекой, ограниченной, вздорной, яростной противницей реформ и т. д.
Если же рассматривать факты без эмоций, объективно, то получается, пожалуй, не то и не другое.
Во-первых, судя по всему, в первые годы, а возможно, и позднее, Петр по-своему был привязан к жене, наверное, даже любил ее. По сохранившимся портретным изображениям видно, что Евдокия была лицом хороша, а домашнее воспитание (она была из боярского, но не знатного рода и воспитывалась в строгости) сделало ее домовитой и, вероятно, достаточно мягкой. Однако характер у нее был совсем не слабый — Дунюшка умела и спорить с супругом (чего никогда, ни в коем случае женщине делать нельзя — или ее брак можно считать не состоявшимся!), и распекать его за пристрастие к веселым пирам в Немецкой слободе (еще одна тактическая ошибка, но это уж грех всех без исключения женщин, как любвеобилие — грех почти всех мужчин).
Взаимопонимания между ними, конечно же, не было. Но называть царицу Евдокию противницей реформ смешно. Как можно быть противником того, чего не понимаешь и не можешь понять? И уж конечно, Петр не искал в жене сподвижницу в делах. Она могла бы, как добрый друг, быть его тылом, нежной, преданной, понимающей без слов, просто любящей, просто верящей во все, что он делает, без доказательств. И тогда, может быть, их брак вообще не распался бы: именно такие (увы, очень немногие) женские образы история сохранила как образец великого женского подвижничества и служения — такие жены всегда надежная опора самым великим мужьям. Но именно великим такие попадаются редко, хотя им-то они более всего и нужны.