Страница 10 из 66
Странная у нее все-таки логика. Если, конечно, полное отсутствие таковой заслуживает столь деликатной формулировки.
Ну с чего она решила, что ребята кого-то убили? Или хотя бы ранили? У меня, например, никаких свидетельств их причастности к преступлению не имеется. И зачем они, если собирались с кем-то расправиться, посадили меня в каморку? Чтобы я оказала их жертве экстренную помощь?
Тратить время на уговоры я не стала. Просто напомнила подружке, что если меня все-таки убьют как ненужного свидетеля (совсем не обязательно, чтобы это сделали именно стажеры), то наносить разметку на пришкольный стадион и вешать шторы ей придется самостоятельно.
Вот теперь она запаниковала по-настоящему, и я удостоверилась, что пойдет и сделает все, что скажу. А может, даже проявит собственную инициативу. Во всяком случае, увиливать не станет. Я принялась по новой объяснять свой план.
Мне, наверное, следует подробнее остановиться на причине, по которой Аллочка так боится остаться на трудовом фронте без моей поддержки.
Я уже упоминала, что ее безропотность и неумение противостоять хамству и нахрапистости родного руководства привели к тому, что администрация на ней катается без зазрения совести. Ее то и дело оставляют после уроков на субботники, дежурства, очередные, внеочередные и вообще не запланированные; ставят на всевозможные замены и во всех классах, хотя преподает она биологию. И каждый раз, как ей приходится заменять математику или английский, она впадает в панику.
Понятное дело, если я оказываюсь поблизости, то облагодетельствовать подружку очередным поручением оказывается значительно сложнее. А кроме того, я по возможности стараюсь или остаться с ней и помочь (если уж отбрыкаться никак не получается), или просто делаю сама. Иначе она уже давно бы наложила на себя руки или оказалась там, куда я чуть было не попала вчера, когда собиралась вышибанием железной двери привлечь к себе внимание общественности.
Мы и подружились в тот момент, когда убитая горем молодая специалистка сидела на бордюрном камне пришкольного стадиона и размышляла, каким бы не слишком мучительным способом уйти из жизни. Я как раз бодро чесала мимо, и мысли меня одолевали совершенно прозаические.
Я прикидывала, что надо прикупить по дороге, дабы обеспечить вожделенный калорийный и полноценный ужин своему первому мужу. Результат моих усилий досконально проверялся его матушкой ежевечерне. Как по телефону, так и лично. Посему приходилось к питанию благоверного относиться со всей возможной серьезностью (например, калории я подсчитывала не менее скрупулезно, чем впоследствии обрабатывала результаты экспериментальной части диссертации).
Пройти мимо несчастной оказалось выше моих сил, и с тех пор мы неразлучны.
Мой тогдашний супруг остался не только без калорийного, но и без ужина вообще, а его маман задалась вопросом, не промахнулись ли они с сынулей в выборе ему подруги жизни. Очевидно, я не раз давала поводы для недовольства, потому что, когда через полгода, ошалев от капризов супруга и попреков его родительницы, я выставила родимого за порог, ни он, ни его матушка почти не возражали.
— Ты все поняла? — спросила я по окончании инструктажа.
— Вроде да, — с сомнением протянула Алла. — Я ищу в хирургии стажеров, чтобы взять у них координаты уборщицы Наташи и заодно узнать, почему за нами вчера не пришли.
— Правильно, — похвалила я. — А зачем тебе понадобился Наташин адрес?
— Так ты же просила! — удивилась Аллочка.
Я вздохнула и закатила глаза.
— Я тебе говорила, о моем пребывании в больнице мальчикам пока знать не обязательно. Мало ли кому они об этом ляпнут! На меня ты ссылаться никак не можешь!
— Ну, не знаю, мне ее координаты не нужны, — обиделась Алла и отвернулась.
Пришлось оставить попытки развить в подружке способность к импровизации и разжевать все, что от нее потребуется.
— Тебе нужна работа!
— Вот еще, — фыркнула эта аристократка. — Работы у меня больше чем достаточно. Вот от денег бы я не отказалась, но за так. Ни на какой дополнительный приработок не соглашусь!
Ну что ты с ней будешь делать? Не соображает девка совершенно! Может, зря я ее грудью от замен уроков математики прикрывала? Глядишь, позамещала бы полгодика ушедшую в декрет Маргариту Николаевну, так и в мозгах бы просветлело. Хотя что сейчас сокрушаться о том, что было в прошлом? Надо смотреть в будущее и не повторять своих ошибок. Больше я и пальцем не пошевелю. Замещать будет все. По полной программе.
Вообще-то мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось превратное впечатление об Аллочке как о существе никчемном. Она хорошо знает свой предмет, с удовольствием его преподает, и у нее полное взаимопонимание с детьми. Они, кстати, тоже ее опекают, стараются не расстраивать, и, если бы не потуги администрации навязать молодым учителям, как минимум, две-три дополнительные специальности — уборщиц, маляров и штукатуров, — ей бы было не о чем мечтать.
Так что учитель она хороший. И мне ни разу не приходилось помогать ей в сугубо профессиональном плане. Как, например, пожилой даме бомжевато-нечесаного вида и профессорского звания, вздумавшей ставить у нас в школе творческий эксперимент. Что-то на стыке музыки и литературы.
Я ее тогда первой увидела в учительской, где «убивала» два «окна» за трепотней с физичкой.
Правда, я сначала решила, что это новая уборщица — уж очень у нее было потрепанное платьишко, а на голове и вовсе красовалось воронье гнездо из редких седых прядей. Но тетка оказалась словоохотливой, встряла в нашу беседу и с горящими от творческого экстаза глазами принялась вещать о том, как она понесет нашим детям культуру и подлинное просвещение. По собственной методике и на основе самолично разработанной программы.
Мы с коллегой попытались было объяснить, что приходить в класс надо не столько с программой, сколько с определенным опытом работы с детьми, но дама излучала нечеловеческое свечение и стрекотала так быстро, что вклиниться в ее поток нам не удалось.
Заверив напоследок, что в детях она в силу своих многолетних исследований разбирается значительно лучше нас, профессорша поучительно изрекла, что подлинные знания и культура никого не оставят равнодушными, и с чувством большого самоуважения покинула учительскую, оставив немногочисленную аудиторию в состоянии легкой прострации и тяжелых комплексов неполноценности.
Зато на следующий день я с третьего этажа услыхала дружный рев своего пятого «В». (Я тогда была классным руководителем у этих оболтусов, и как мать узнает голос своего ненаглядного дитятки из сотен посторонних, так и я моментально распознала хор родных луженых глоток.)
Кинув десятиклассникам: «Сидите тихо, сейчас вернусь!» — я за пару секунд преодолела разделявшие нас три этажа и разъяренной волчицей ворвалась в аудиторию, готовая грудью встать на защиту драгоценных чад.
Оказалось, я несколько ошиблась в своих предположениях. Опасность им не угрожала, и издаваемые звуки сопровождали толкание громоздкого черного рояля.
Массивный инструмент кардинально поменял место дислокации и теперь готовился вписаться в противоположный угол.
Пока же означенный угол, куда уже почти что втиснулся рояль, занимала бордовая от напряжения великая педагогиня.
И сколько же времени она противостояла натиску массивного инструмента, направляемого тридцатью пятью оболтусами, по непонятной причине не пожелавшими приобщаться к подлинной культуре?!
По первому же моему слову детки отодвинули инструмент, и профессорша упала мне на руки. Говорить она не могла. Я, впрочем, тоже.
Как можно догадаться, ученая дама у нас не задержалась. И слава богу. Еще не хватало, чтобы кто-то из детей взял грех на душу. Не знаю почему, но присутствие профессорши действовало на ребят самым удивительным образом. Вместо чувств возвышенных и прекрасных она пробуждала самые низменные. Проработай тетка чуть дольше, нам пришлось бы перепрофилироваться в колонию для малолетних преступников!