Страница 11 из 34
— Вам, милые дети, не понять его рвения. Ведь в вас не горит пламень научных открытий. А если ты, Ярослава Андреевна, так уж беспокоишься, то носи ему еду в лабораторию. Вот и все проблемы!
Так мы и стали делать. Роська наливала суп в банку, делала целую гору бутербродов, заливала в термос чай с лимоном, и мы несли всё это в Ангар.
Максим смущённо говорил:
— Ну, что вы… зачем?
Но на еду налегал. В общем, вёл себя, как типичный учёный, в котором горит этот… «пламень».
Сидели мы у Максима недолго. Шуршунчики оказались очень беспокойными зверьками. Нас они давно уже не стеснялись, становились видимыми, сновали под ногами, забирались на колени, прыгали на плечи, а шум от них стоял такой, что через десять минут Роська начинала стонать:
— Как ты их выдерживаешь? Не мог открыть что-нибудь поспокойнее?
Максим улыбался, а мы спешили уйти. У нас были свои открытия.
На Берегу Каменных Крокодилов мы однажды увидели лису. Она тревожно понюхала воздух и ускользнула в камни. Мы бросились за ней и нашли нору, где было пять пушистых рыжих лисят. Мы не стали их трогать, просто посмотрели и всё. (Роська тут же захотела иметь ручного лисёнка.)
В одной из бухт мы отыскали грот и играли в пиратов. Роська учила меня нырять с высоты, но у меня ничего не получалось, потому что я не мог перебороть свой страх. Роська щурила насмешливо свои глаза цвета морской волны и качала головой. Но я её не стеснялся: что такого? Она тоже многого боится.
А однажды… Однажды мы нашли Запретную Зону.
В тот день мы с Роськой решили углубиться в Холмы — может быть, удастся разгадать их тайну. Мы шли от Зелёного Холма по еле заметной тропинке, в траве шуршали змеи, но на тропинку не выползали, и страшно не было, ветер гнал лёгкие облака в высоком небе. Один я никогда не уходил в Холмы так далеко.
— Смотри, — сказала Роська, — тропинка стала шире.
И правда: раньше мы шли друг за другом, а теперь могли пойти рядом, взявшись за руки.
Скоро тропинка переросла в дорогу, по которой не только ходили, но и ездили: огромные колеи темнели с обеих сторон.
— Листик, откуда здесь это?
В траве вдоль дороги лежали в метре друг от друга телеграфные столбы. Что угодно ожидали мы увидеть здесь: второй маяк, старинный замок, потухший вулкан, лошадиные черепа. Но откуда здесь телеграфные столбы?!
— Может быть, Посёлок хотели расширять? — предположила Роська.
— Почему тогда так далеко? Посёлка-то уже и не видно. И почему следы машин только здесь появляются? Будто с воздуха приземлились…
— Инопланетяне? — распахнула Роська жёлтые от степной травы глаза.
— Ага, пришельцы, — скептично усмехнулся я, потому что в пришельцев не верил. И тут я увидел ЭТО.
Между Холмами росли деревья. Издалека не было видно, какие именно, но большие, настоящие. Подойдя поближе, мы различили заросли кустарника и высокую некошеную траву. Зелёный оазис в степной пустыне, обнесённый высоченным забором. Я покрепче взял Роськину руку:
— Пойдём, Рось. Надо разведать.
Роська сдержанно кивнула, и на секунду мне показалось, что я слышу, как стучит её сердце. Ну и что? Мне самому было страшно.
На распахнутых воротах висела покосившаяся табличка с облупившейся краской: «Не входить! Запретная Зона!»
Мы, конечно, вошли. Раньше здесь было, наверное, что-то вроде парка: белели в разросшихся кустах акации две скульптуры (мальчик-рыбак с удочкой и ведром и девушка с караваем), торчал покосившийся турник, виднелись остатки клумб, в щелях дорожек, выложенных плитками, росла трава. Тишина стояла такая, что мурашки по коже бегали.
В гуще деревьев показались два дома — длинные одноэтажные бараки. Мы с Роськой переглянулись. Вообще-то, я бы с удовольствием рванул отсюда и вернулся бы потом… с Петушковым и Лёшей Смелым. Но, во-первых, неизвестно, что скажет (а ещё хуже, что подумает) по этому поводу Роська. А во-вторых… ну, неужели я правда такой уж трус? Трусливее девчонки? И ведь в самом деле надо разведать. Потому что в Посёлке ничегошеньки об этом не знают, иначе были бы слухи и разговоры. Может быть, мы тоже сделаем сейчас открытие не хуже Максима? И для нас соберут конференцию, будут спорить…
Вдруг протяжно завыла… Нет, не собака. Голос пронзительней, тоньше, совсем одичалый какой-то, жуткий. У меня волосы встали дыбом.
В общем, одно мы с Роськой поняли безоговорочно: бегать мы умеем. Больше мы никогда не углублялись в Холмы и про Запретную Зону никому не говорили, как по уговору. Иногда только вспоминали между собой. Решили, что это связано с оружием. Наверное, раньше там проходили исследования. Может быть, даже ядерное оружие здесь придумывали? Нет уж, лучше туда не соваться.
3
Так мы и жили целый месяц. Максим — в Ангаре-лаборатории со своими шуршунами, мы с Роськой — на вольной-воле. Закончилось всё в тот день, когда Максим показал нам «Ласточку».
После двенадцати в понедельник мы принесли ему обед, но, открыв двери Ангара, застыли, как вкопанные. Почти весь Ангар, потеснив Роськины горшки с цветами и полки для будущих научных трудов Максима, занимал самолёт. Он был маленький, но совсем настоящий, только не железный. Каркас деревянный и обтянут той самой парусиной: фюзеляж синей, а крылья — белой. Блестел настоящий пропеллер, а между верхними и нижними крыльями примостились два кресла.
— Что? Это? Такое?! — Роськины глаза готовы были выскочить из орбит.
— Самолёт, — невозмутимо отозвался Максим, как о самой простой вещи. — Биплан. Раньше такие были. «Ласточка», — добавил он дрогнувшим голосом.
— Ласточка… — растроганно прошептала Роська. Из её рассказов я знал, что «Ласточкой» их отец любя называл свою машину.
— Нравится? — спросил Максим, будто такое может не понравиться.
— Где ты его взял? — спросила Роська.
— Ну… тут, знаете, столько всего было… Материал этот, не парусина, а перкаль, оказывается, специально для самолетов… потом ещё мотор, а потом я чертежи нашёл и всё остальное: детали, крепления. Будто кто-то собирался строить самолёт, всё приготовил, но передумал.
— Или не успел, — не знаю почему брякнул я и подумал об Игоре Онтове, хотя зачем ему самолёт, и вообще при чём тут он?
— Или не успел, — согласился Максим. — И знаете что? Такие чертежи подробные, чёткие… Дядя Фаддей как посмотрел…
— Дядя Фаддей?!
— Ну да… — смутился Максим. — Он же бывший лётчик, вы разве не знали? Я к нему часто захожу, ему скучно одному, Ксюша всё время на работе, и Лёша тоже… Он мне много чего про самолёты рассказывал и про то, как летал. А тут эти чертежи… Я ему показал, он и говорит: «Грех не построить». А у самого аж глаза загорелись. Он ведь и авиаконструктором работал, только что-то случилось у него… по партийной линии. Раньше ведь знаете, как с этим. Уволили и всё. Вот он и пошёл в маячники. Это Ксюша его пристроила, она на Степанова влияние имеет. Я сначала не хотел показывать эти чертежи, но потом…
— Вожжа под хвост, — откомментировала Роська.
— Дура, — всё также невозмутимо отозвался Максим, и я первый раз услышал, что он может ругаться, да ещё на Роську. — Дядя Фаддей начал мне помогать, а сам каждый раз: «Обещай, что летать не будешь. Это опасно». Я молчу. Что я, ненормальный, такое обещать?
Максим рассмеялся. — А дядя Фаддей тоже: чем дальше строит, чем ближе к концу, тем всё горестнее вздыхает: «Такой мотор, такая конструкция, тебе бы в небо… Максим! Обещай, что никогда! — Ах, бедная ты моя, „Ласточка“ — никогда не полетишь на нём! Мало ли, что мы с тобой тут напортачили…» А уж когда построили, он вытряс из меня клятву, что я один не полечу и что дальше Холмов не сунусь. Мы и не сунемся, верно? Тебе же, Листик, Холмы разведать надо…
— Мы что, всерьёз полетим? — с большим сомнением в голосе спросила Роська.
И я сказал недоверчиво:
— Неужели вы сами его построили? Вот так просто, взяли и построили?
— Ну, не просто. Дядя Фаддей ведь опытный.