Страница 3 из 16
– Свою? – не понял урядник.
– На бойне! Там же можно рога с копытами прихватить, тоже сгодятся. Прокалите все с поташем и железными опилками. Получатся кристаллы ярко-желтого, скорее лимонного цвета, по-научному – желтая кровяная соль. Киньте их в серную кислоту – и образуется синильная. Полученная таким способом отрава никаким миндалем не воняет!
– Почему? – спросил Терлецкий.
– Точно не известно! Предполагаю, что кислоту из косточек пока не умеют отделять от какого-то пахучего вещества.
Тоннер достал из несессера баночку. Выдернув плотно пригнанную крышку, он достал щепотку зеленоватого порошка и разболтал в склянке с холодной водой. Получившийся раствор осторожно добавил в каждый из бокалов. В "глазьевском" жидкости стали лениво перемешиваться. В бокале "покойницы" на дно стали быстро падать неизвестно откуда взявшиеся ярко-синие хлопья.
– Железный купорос! – потряс баночкой с зеленоватым порошком Тоннер. – Идеальная "ищейка" синильной кислоты! Что ж, господин урядник, ваши надежды на банальный угар на дне этого бокала выпали в осадок!
– Шарлатанство, понимаешь, алхимия! – Киросиров и не думал сдаваться. – Никакой суд, как говорится, не поверит!
– В высочайше утвержденном в этом году "Наставлении, как врачи должны поступать при исследовании мертвых тел", – тоном профессора за кафедрой спокойно начал вещать Тоннер, – также рекомендуется в подобных случаях провести испытания с селитро-кислой медью. В этом случае цвет осадка получится темно-бурым. Возможен эксперимент с сернокислым цинком – окраска будет белой. Если купорос не убедил, что ж, извольте смотреть далее.
Денис Угаров обернулся: не улетели ли вверенные ему бумаги? И обнаружил на столе рядом с покойной старую ворону. Она нашла вскрытый желудок и с упоением клевала его. Возмущенный святотатством, Угаров громко хлопнул в ладоши. Все обернулись, он кивком указал на птицу. Ворона не улетела, только подняла голову и внимательно посмотрела на Дениса. Мол, чего шумишь? Угаров нагнулся за камнем, но в эту секунду ворона неожиданно завалилась на бок и стала судорожно хватать клювом воздух. Потом несколько раз дернулась, и через несколько мгновений количество покойниц на столе удвоилось.
– Еще доказательств желаете-с? – ехидно спросил урядника Тоннер. Тот помотал головой. – Тогда я зашью усопшей брюхо и закончу диктовать протокол.
Со стороны усадьбы приближался пожилой военный.
– Генерал вернулся, – заметил Терлецкий.
– Судя по лицу, – констатировал Тоннер, – хороших новостей он не привез.
Часть первая
Глава первая
Днем ранее…
– Доброе утро!
Дремавший смотритель встрепенулся, взглянул на Тоннера и тут же широко зевнул, продемонстрировав редкие желтые зубы.
– Доброе, доброе! Раненько прибыли, семи еще нет. Не изволите ли подорожную-с? И в пачпорт дозвольте глянуть.
Доктор подал документы и, пока старик рассматривал их подслеповатыми глазами, оглядел станцию, впрочем, ничем не отличавшуюся от тысяч таких же, раскиданных по необъятной стране. Разделенная русской печкой изба, в рабочей половине – конторка смотрителя да лавки для проезжающих.
– Хорошо, что по казенной надобности, – тщательно записывая сведения в гроссбух, сказал смотритель и кивнул на лавку, где уже дремали сидя двое мужчин. – Поперед их отправитесь. Это ж надо! На казенных лошадях по пустому делу едут!
– По какому делу? – переспросил доктор.
– Вон тот худой, – старик указал на одного из сидевших, – иностранец. Из самой из Америки до моей станции добрался. Дел, что ли, дома нет?
– Купец? – предположил Илья Андреевич.
– Кабы купец! Ученый! Приехал, видите ли, нас изучать! А зачем, спрашивается? Что мы, турки какие? – Словоохотливый старичок привстал с места. – Он сам как турка. Русского не знает, нанял в Смоленске толмача. Вот оба и дрыхнут. Документы ваши готовы-с.
Смотритель вернул Тоннеру подорожную и паспорт.
– Могу ехать? – осведомился доктор.
– Можете-с. Только не на чем. Подменных лошадей нету-с. Ваши отдохнут, и поедете.
Илья Андреевич вздохнул. Делать нечего, придется ждать.
– Прикажите-ка еды подать, любезнейший, – попросил он. Последний раз ему удалось перекусить часов восемнадцать назад, и взбунтовавшийся желудок напоминал о себе громким бурлением.
Смотритель закричал:
– Марфа! Барин кушать просят!
Из-за печки, с хозяйской половины раздался старушечий голос:
– Чаво кричишь? Напугал, окаянный. Не готовила еще! Чаю плесни.
Тоннер сел на лавку и устало прикрыл глаза. Нанятый непосредственно перед поездкой слуга оказался запойным. Все попытки привести его в чувство закончились безуспешно. Пусть теперь как хочет выбирается из Смоленска! Жаль только, сам доктор, уезжая оттуда второпях, позабыл запастись провиантом на обратную дорогу. А зря! Это на московском тракте можно пообедать, на остальных – шиш.
– Ну, чаю так чаю. Хоть согреюсь немного.
От крика смотрителя проснулись ученый с переводчиком. С первого взгляда было понятно, кто есть кто. Разве станет наш соотечественник улыбаться во весь рот незнакомцу? Нет, наш будет смотреть исподлобья, подозрительно: что за гусь такой перед ним?
Предполагаемый соотечественник, наигравшись в гляделки, неожиданно сообщил:
– У нас пряники остались. Вы, слышал, проголодались?
– Да, – ответил доктор и решил представиться: – Тоннер Илья Андреевич.
– Терлецкий Федор Максимович. – Мужчины, привстав, обменялись рукопожатием.
Среднего роста, плотный, коренастый доктор был на голову ниже переводчика и вдвое стройнее. Терлецкий широкой лапищей пребольно сжал тоннеровскую руку и пару раз ее тряхнул.
– Не стесняйтесь. – Он вытащил кулек с пряниками и пододвинул к Илье Андреевичу. – Позвольте и особу представить, при которой переводчиком состою. Корнелиус Роос, знаменитый американский путешественник и писатель.
Про такого Тоннер не слышал, но дружелюбно пожал руку и ему. Ростом американец не уступал переводчику, но на путешественника – в представлении доктора обязательно крепкого, жилистого, с обветренным, мужественным лицом – не походил. Скорее книжный червь, каких в университетах Германии, где когда-то стажировался, доктор видел немало: тонкая, сутулая фигура, круглые очки на вытянутой физиономии, любопытные глаза.
Доктор достал из дорожного саквояжа пакетик конфект – весь имевшийся у него провиант – и, пододвинув к пряникам, спросил у Терлецкого:
– Давно подмены ждете?
– Часов в восемь вечера приехали, после поляка. Не встретили? Он перед вашим приездом выехал.
– Это вы, барин, задремали-с, – сказал смотритель, подавая в больших глиняных кружках чай. – С полчаса прошло.
– Наших лошадок забрал почтовый курьер, а почтовых – поляк. Вот теперь и вы впереди. Один Бог знает, когда поедем.
Голодному Тоннеру обжигающий чай показался необыкновенно ароматным, а чуть засохшие пряники – и вовсе манной небесной.
– Вы читали мои книжки? – спросил Роос по-французски.
– Как-то не доводилось, – пожал плечами Тоннер, мало чем, кроме медицины, интересовавшийся.
– О! Много потеряли! Я два года прожил в индейском племени мунси. Сначала было непросто: я приехал их изучать, а они вознамерились снять с меня скальп. Но потом я женился на дочери вождя, и все стало лучше. Почитайте! – Он с легкостью фокусника вытащил откуда-то книжку в кожаном переплете и сунул Тоннеру.
"Дикая жизнь индейцев в Америке", прочел название доктор, но даже раскрыть не успел. Роос продолжал рассказывать:
– По результатам экспедиции я написал эту книжку, она очень хорошо продавалась в Америке, и мой издатель заказал целую серию про жизнь дикарей. Следующие два года я провел в Северной Африке.
Еще один жест фокусника – и перед Тоннером появилась вторая книга американца, "Дикая жизнь бедуинов в Сахаре".