Употребитель

Когда такой парень, как Джонатан, живет рядом с вами — это благодать или проклятие? Горе нам, девушкам, говорю я; подумайте о том, какое впечатление Джонатан производил на нас в маленьком городке, где так мало людей, где так трудно не встречаться с ним. Он представлял собой непрерывное, неизбежное искушение. Его то и дело можно было встретить в городе. То он выходил из продуктовой лавки, то скакал на лошади через поле по какому-то делу — но скорее всего сам дьявол подсылал его к нам, чтобы ослабить нашу стойкость. Ему даже не нужно было находиться рядом, чтобы завладевать нашими мыслями: сидишь, бывало, с сестрами или подругами за шитьем или вышиванием, и одна непременно прошепчет, как недавно видела Джонатана. И потом все разговоры только о нем. Пожалуй, мы были отчасти околдованы. Девочки были готовы говорить о Джонатане в любую минуту. Стоило кому-то из нас случайно встретиться с ним — и тебя засыпали вопросами: «Он с тобой говорил?», «Что он сказал?» Если же одна из девочек просто видела его в городе, она рассказывала все до мелочей, вплоть до того, какого цвета жилет был на Джонатане. Но втайне каждая думала о другом. Одна — о том, как Джонатан смерил ее с ног до головы наглым взглядом. Другая — о его задумчивой усмешке. И все до смерти мечтали о том, чтобы хотя бы раз оказаться в его объятиях. И не только юные девушки питали к нему такие чувства. Когда Джонатану было лет пятнадцать-шестнадцать, рядом с ним другие мужчины в нашем городке казались кто слишком тощим, кто слишком толстым, кто грубым, кто болезненным, и даже добропорядочные жены начали поглядывать на Джонатана иначе. Это было видно по тому, как они его хвалили, какие страстные взгляды на него бросали, как алели их щеки, как они нервно кусали губы, как они вздыхали, тая надежду…

От Джонатана исходило ощущение опасности. К нему хотелось прикоснуться — так безумный голос, звучащий в твоей голове, уговаривает тебя прикоснуться к раскаленному утюгу. Ты прекрасно понимаешь, что обожжешься, но устоять не можешь. Просто ты должна испытать это, и всё тут. И ты забываешь о том, что будет потом. Забываешь о том, как страшно болит обожженная плоть и какую боль ты будешь испытывать всякий раз, случайно прикасаясь к ране. Ты не думаешь о том, что на всю жизнь останется шрам — шрам на твоем сердце. Урок на всю жизнь. Больше ты таких глупостей никогда не совершишь.

Мне и завидовали, и посмеивались надо мной. Завидовали из-за того, что мне удалось столько времени пробыть рядом с Джонатаном, а посмеивались потому, что я не скрывала: ничего романтического между нами не произошло. И для других девочек это было неоспоримым доказательством того, что мне недостает женских чар, что я не могу привлечь к себе внимание мужчины. Но я не отличалась от своих подруг. Я знала, что Джонатан способен спалить меня огнем своего внимания, как клочок бумаги. Мгновение любви божества может погубить девушку. И весь вопрос в том, стоит ли она того, эта любовь?

Вы можете спросить, полюбила ли я Джонатана за его красоту, и я отвечу: это бессмысленный вопрос, ибо его великая, неземная красота была неотъемлемой частью целого. Красота давала ему спокойную уверенность, которую другие могли назвать надменной наглостью, а также то, как легко и обезоруживающе он вел себя с прекрасным полом. И если красота Джонатана отвлекала меня от его наглости, я не стану извиняться за это. Не стану стыдиться и своего желания назвать Джонатана своим. Когда видишь такую красоту, непременно хочешь ею обладать. Любому коллекционеру знакомо это желание. И в этом желании я была не одинока. Почти все, кто знакомился с Джонатаном, пытались им завладеть. Это было его проклятием и проклятием для всех, кто его любил. Но это было то же самое, как если бы вы любили солнце: оно яркое и теплое, находиться рядом с ним приятно, но вы не можете целиком забрать его себе. Любить Джонатана было безнадежно. И так же безнадежно было не любить его.

И меня поразило проклятие Джонатана, меня повлекло к нему, и из-за этого мы оба были обречены на страдания.

Глава 3

В детстве, после того случая, между нами возникла дружба. Мы встречались по воскресеньям после церковной службы, а также на свадьбах и даже на похоронах. Мы стояли позади толпы скорбящих и перешептывались. Порой мы уходили погулять в лес, чтобы никто не мешал нам разговаривать. Горожане неодобрительно качали головами. Некоторые наверняка сплетничали, но наши семейства этой дружбе не препятствовали. По крайней мере, я ни о чем таком не слышала.

В это время я начала мало-помалу осознавать, что Джонатан куда более одинок, чем мне казалось. Другие мальчики не очень стремились с ним дружить. Если во время свадьбы к нам приближалась компания ребят, Джонатан предпочитал уйти от них. Мне вспоминается один случай после весеннего собрания в церкви. Мы шли по лесу и увидели группу сверстников Джонатана, идущих нам навстречу. Джонатан поспешно увел меня на другую тропу. Я не знала, как это понять. Промучившись несколько минут, я решилась задать вопрос.

— Почему ты решил пойти другой дорогой? — спросила я. — Потому что стесняешься меня? Не хочешь, чтобы нас видели вместе?

Джонатан насмешливо фыркнул:

— Не говори глупостей, Ланни. Все видят нас вместе.

Так все и было, и на сердце у меня полегчало, но я не могла удержаться от расспросов.

— Значит, эти мальчишки тебе просто не нравятся?

— Да нет, я бы так не сказал, — уклончиво ответил Джонатан.

— Тогда почему…

Джонатан не дал мне договорить:

— С какой стати ты меня допрашиваешь? Поверь мне на слово: у мальчиков все по-другому, вот и всё.

Он зашагал быстрее, и мне пришлось подхватить подол юбки, чтобы поспеть за ним. Он не объяснил, что именно у мальчиков по-другому. «Что же он имел в виду?» — гадала я. Вообще-то у мальчиков по-другому было почти всё. Им дозволялось ходить в школу, если их семья могла позволить себе платить учителю. Девочек же всяким премудростям обучали только их матери — шитью, уборке, приготовлению еды. Ну, может быть, кого-то из девочек немного учили чтению Библии. Мальчики могли затевать дружеские потасовки, они могли бегать и играть в салочки легко и быстро, потому что им не мешали длинные юбки. Мальчики могли ездить верхом на лошадях. Да, конечно, им приходилось заниматься тяжелым трудом и очень многому учиться. Однажды, как рассказал мне Джонатан, отец заставил его подновить фундамент ледника. Пришлось поработать с камнями и раствором, чтобы кое-что узнать о труде каменщика. И все же, на мой взгляд, у мальчиков жизнь была намного свободнее, чем у девочек. А Джонатан на что-то жаловался.

— Жаль, что я не мальчик, — пробормотала я, еле поспевая за ним.

— Ничего тебе не жаль, — бросил Джонатан через плечо.

— Никак не пойму, о чем ты…

Джонатан резко развернулся:

— Да? Тогда скажи мне про своего брата, Невина! Я ведь ему не больно-то нравлюсь, верно?

Я остановилась на месте как вкопанная. Да, Невин всегда терпеть не мог Джонатана. Я хорошо помнила их драку. Помнила, как он вернулся домой с запекшейся кровью на лице, и то, что наш отец им явно гордился.

— Как ты думаешь, почему твой брат так меня ненавидит? — требовательно спросил Джонатан.

— Не знаю.

— Я никогда не давал ему никаких поводов, а он все равно меня ненавидит, — проговорил Джонатан, всеми силами стараясь сдерживать обиду. — И все мальчишки такие. Они все меня ненавидят. И даже некоторые взрослые. Я знаю, я чувствую. Вот почему я стараюсь держаться от них подальше, Ланни. — Его грудь тяжело вздымалась и опускалась. Было видно, что он устал мне объяснять. — Ну вот, теперь ты все знаешь, — сказал он, отвернулся и быстро ушел прочь. Я долго изумленно смотрела ему вслед.

Всю неделю я думала о том, что он сказал. Я могла бы спросить Невина о том, откуда у него такая ненависть к Джонатану, но тогда мы бы с братом непременно поссорились. Ясное дело, он ужасно злился из-за того, что я подружилась с Джонатаном. Я отлично все понимала, не стоило спрашивать. Мой брат считал, что Джонатан — гордец и выскочка, что он кичится своим богатством и думает, что все к нему должны относиться по-особому. Я знала Джонатана лучше, чем кто бы то ни было, кроме его родни — а может быть, и лучше его родни, а потому понимала, что все это неправда… Все, кроме последнего. Но разве Джонатан был виноват в том, что все вокруг относятся к нему по-особому? И еще… Хотя Невин не пожелал бы в этом признаться, я видела: когда он с ненавистью смотрит на Джонатана, он жаждет испортить его красоту, он хочет оставить на этом прекрасном лице печать уродства, унизить любимого сына нашего города.