Нью-Йорк и обратно

Извини, я тут на несколько часов прерывался: бродили с приятелем по улицам, отходили себе все ноги в поисках «дружеского лица», то бишь кого-нибудь, кто одолжил бы четвертак или полдоллара на обед. Как же! В этой стране на улицах не найдешь даже пустых бутылок, которые можно было бы сдать. Когда ты на мели, лучше сразу пойти и повеситься. А теперь, затянув пояс потуже, расскажу тебе об Америке еще немного…

Я вот думаю, как же хорошо просто жить на Земле и не болеть, иметь здоровый аппетит и полный комплект зубов. Если доведется вернуться сюда, постараюсь проскочить Нью-Йорк и направлюсь в захолустье. Достали эти интеллектуалы — что художники, что коммунисты, что евреи. Нью-Йорк — большой аквариум, я уже говорил? Куда ни глянь — одни баламуты, хариусы, беззубые налимы, алчные акулы со свитой, и все такие жирные, обрюзгшие! Вокруг шныряет плотвица, бычки, чухонь и прочая мелочь. Рыб-клоунов тоже хоть отбавляй. Но больше всего слизняков и мерзких зеленых мурен, извивающихся в расщелинах скал и лижущих собственные хвосты. Зайди когда-нибудь в закусочную к Стюарту, где стайки инфантильных паралитиков с круглыми, как луна, мордами пожирают капустные листья и засохшую блевотину с тарелочек с бесплатными закусками — живописное зрелище! Кряхтят, обливаются потом, будто рабы на галерах, а все-таки лопают.

… Кстати, это напомнило мне о пляже Сейдлера. Дело было так. Весь день мы провели на маленькой ферме у мистера Ричарда — ели и пили. Мистер Ричард — это нееврей, с которым Борисnote 29 и Кронстадтnote 30 достигли понимания, другими словами, развалились на его лужайке и устроили пикник, притворившись, будто бы намереваются купить участок дней, скажем, через десять. С наступлением вечера мы спустились по склону к океану. Я не имел ни малейшего понятия, куда мы направляемся, да и не очень беспокоился. Помню, миновали Нью-Брунсвик, который очаровал меня, полупьяного, своим псевдосредневековым романтическим ореолом. Еще припоминаю пляж Сейдлера и большое казино, где не оказалось ни души. И еще Атлантический океан — многие, многие мили простора, до самого горизонта! Стоит ночь, и я прогуливаюсь по дощатому настилу, хочу выветрить из головы остатки интеллектуализма… Должен добавить, Джои, весь день напролет меня истязали «расовой логикой». Это новая тема, увлекшая Бориса по возвращении с Аляски. Начиная с обеда, он беспрерывно ныл из-за того, что я не согласен быть психом по жизни, только в книгах. Я отвечаю, что не готов свихнуться, по крайней мере пока. А он возражает, дескать, поселись один, и сам не заметишь, как это случится. «Не сейчас», — отрезаю я. И мы молча, в полусне, продолжаем путешествие. Ред-Бэнк, Скеонк, и далее на восток… Разок затормозили у телеграфного столба — отлить. Одна очаровательная пожилая пара держит у дороги палатку с содовой шипучкой и всякой всячиной. Достаем, значит, пару бутылок виски, требуем льда и зельцерской. Бабулька — полоумная, кстати — говорит, что ничего не имеет против смерти, но хотела бы, чтоб ее «забрали быстро». Да, спохватывается Борис, мы же торопимся на пляж Сейдлера! Почему именно туда, никому не ясно, однако программа такова, и все тут. Общение со старичками, даже слегка тронутыми, здорово успокаивает нервы. Нам приносят аспирину и бромзельцера, смешиваем все с виски и содой… Ты понимаешь, Джои, о чем я? О том, как чудесно вырваться из городской суеты, стряхнуть паутину с волос, глядеть на звезды, слушать тишину, вдыхать запах соленой воды и жевать мерланга. Очень бодрит и освежает, особенно после «расовой логики».

Казино на пляже Сейдлера чисто и вылизано, как собачья кость. Мы сразу же чувствуем себя непрошеными гостями. Moi попplus, parce диеavec ces gens-l'a pourquoi pas. Onmeprendpourunsalejuifaussi. note 31 Улавливаешь мысль? Я, конечно, притворяюсь, будто не заметил холодного приема, бросаю пятачок в щель музыкального автомата, а сам беспечно выхожу прогуляться, вдохнуть океанского воздуха полной грудью. Пусть себе другие заказывают угощение. Желая показать себя бывалыми путешественниками, они требуют Макона — «да не какого-нибудь, настоящего», а получив охлажденную бутылку, отсылают вино обратно — «пусть слегка подогреется». Затем интересуются, хороша ли еда, ибо им нужно только лучшее. И непременно желают знать имя официантки. Кронстадт, в своей игривой манере, представляется поэтом, Борис — издателем, меня тоже кем-то объявляют, но я не прислушиваюсь или просто делаю вид. Ну их к лешему, этих липовых знаменитостей! Ужин состоит из красной капусты и расовой логики. Джинсаnote 32 и Эддингтонаnote 33 подают с гарниром из пары ложек жареных соплей. Шпенглерnote 34 охлажден до комнатной температуры. Борис толкует о расовой логике и контактах. Кронстадт хохочет до слез. До меня юмор не доходит. Официантка сердито косится. Ясно: нас тут не ждали. Внезапно Джилл вспоминает, что давно не делала по-маленькому, выходит на песчаный пляж и присаживается на корточки. Снаружи ярко светят звезды, качаются на якорях шлюпы, сторожевые корабли — охотники за подлодками, и фрегаты, сохнут сети для вылавливания устриц. Смотрю я на бутылки Макона — и не верю своим глазам. Когда три такие милашки красуются прямо перед тобой, это значит, ты во Франции. А я сижу с тремя жидами, рассуждающими о расовой логике и красной капусте. Положим, был бы я в обществе трех неевреев — Эмиля Шеллокаnote 35, к примеру, Джо О'Риганаnote 36 и Билла Девара; положим, каждый из нас когда-то небезуспешно сдал школьный грамматический тест; и вот перед нами три бутылки Макона, и за окном при звездном сиянии ревут волны — думаешь, мы стали бы гробить такую ночь расовой логикой и красной капустой? Я-то уж точно нет! Представляю, как в это же самое время мы бы уже распевали, а чуть позже, наверное, вышли бы любоваться ночным небом. И увидели бы вдоль кромки океана трехфутовую стену из моллюсков, и каждый пел бы для нас из глубины разбитого сердца. Я мог бы вообразить все что угодно и кое-что похуже, но только не расовую логику!

Ну как, получил четкую картинку американской действительности? Если нет, сейчас я протру твои линзы. А ты сядь и послушай.

В Нью-Йорк-Сити есть просторная территория, расстилающаяся вплоть до Тихого океана. Владеет ею компания «Атлантик энд Пасифик». Подручными туда нанимают исключительно ирландцев, причем желторотиков. По всему Линкольновскому хайвэю понатыкали ларьков с хот-догами. Заправляешься каждую сотню миль, согласно природе твоей машины. Приезжая в Альбукерк, попадаешь в заросли мескитовых деревьев и полыни; здесь к твоим услугам столовые горы, плоскогорья и, если уж так угодно, свежий шпинат, поставляемый с овощных ферм вместе с громадными арбузами и гроздьями дикого винограда. По ночам слышно койотов, поутру — фабричные гудки вперемежку со звоном каторжных цепей. На другой стороне Миссисипи, прямо под сердцем Соединенных Штатов, на ранчо разводят буйволов, а в сумерках ковбои в шелковых рубашках и десятигаллоновых шляпах распевают сельские песни для радио. Двигайся далее на юг — и угодишь на плато Озарк, в центре которого расположен рабочий колледж Мены. Добравшись до Юты, можешь раздеться и поплавать в Соленом море. Покачайся на волнах и жми на север, к пустыне Мохаве, где сплошь кактусы и лунный свет. Кое-где встретишь призрак бизона или же караван из двух десятков мулов, везущий груз борового мыла. В Нидлесе стоит спешиться и сварить в песке яйцо вкрутую. Затем плавно перемещайся в Юму, хотя бы ради красивого названия, — и продрогнешь до костей. Наконец попадаешь в Империэл-Сити, процветавший во времена древних римлян. Надумал взглянуть на остатки былой роскоши — держись проторенной туристами тропы, вдоль которой тянутся увитые плющом полуразрушенные стены старинной крепости, основанной, как утверждают, еще до прихода римлян выходцами с пропавшего континента Mieux (читай: «My»). В городе Талса по сей день находят древние следы обитания исчезнувшей расы — когда бурят нефтяные скважины или просто копают уборную во дворе. Истинный житель Талсы до сих пор говорит, прищелкивая языком, как и в стародавние времена.

Note29

Герой из романа Г. Миллера «Тропик Рака»; настоящее имя Френкель Майкл — американский книготорговец и писатель.

Note30

Герой из романа Г. Миллера «Тропик Рака»; настоящее имя Лоуэнфельз Уолтер — американский писатель и поэт.

Note31

Включая и меня, потому что в этой компании меня тоже принимают за грязного еврея (фр.).

Note32

Джинс, сэр Джеймс Хопвуд (1877 — 1946) — английский математик и астроном.

Note33

Эдципгтон, сэр Артур Стенли (1882 — 1944) — английский астроном, изучавший движение звезд с точки зрения релятивистской теории.

Note34

Шенглер, Освальд (1880 — 1936) — немецкий философ-идеалист. В главном своем сочинении «Закат Европы» утверждает взгляд на историю как на сменяющие друг друга циклы, состоящие из возникновения, расцвета и гибели отдельных, замкнутых культур.

Note35

Шнеллок Эмиль (1891 — 1959) — американский художник-график, учитель; друг детства и однокашник Миллера по 85-й школе в Бруклине, адресат огромного количества его писем, частью опубликованных. Читал курс по искусству в колледже Мэри Вашингтон Виргинского университета во Фредериксберге. Автор воспоминаний «Простой мальчишка из Бруклина». В «Тропике Козерога» выведен под именем Ульрик.

Note36

О'Риган Джо — друг Миллера, работал его помощником в компании «Вестерн-Юнион» в начале 20-х гг.; впоследствии предпринимал попытки издать книги Миллера в США. В «Тропике Козерога» фигурирует как О'Мара.