Нексус

Характер наших бесед со Стаймером выходил далеко за пределы портняжного ремесла, но мой старик об этом не догадывался.

— День добрый! Чему обязан?

Именно этими словами Стаймер обычно приветствует меня.

— Сомневаюсь, в своем ли ты уме, если полагаешь, что я нуждаюсь в одежде. Предыдущий костюм мной еще не оплачен. Кстати, когда его пошили? Лет пять назад?

Говоря, он лишь слегка приподнимает голову, с трудом отрываясь от заваливших стол бумаг. В кабинете вечно стоит зловонный запах из-за глубоко укоренившейся привычки Стаймера ни при каких обстоятельствах не сдерживать газы — он испускает их даже при стенографистке. И еще постоянно ковыряет в носу. Если бы не эти специфические привычки, Стаймер вполне мог потянуть на привычный образ адвоката. На мистера Некто.

Из-за горы юридических документов слышится слабый писк:

— Ну-с, что почитываем? — И прежде чем я успеваю ответить, Стаймер прибавляет: — Подождите в коридоре. Только не уходите… Мне нужно с вами поговорить. — С этими словами он лезет в карман и извлекает оттуда доллар. — Вот, пойдите и возьмите себе кофе. Возвращайтесь примерно через час… вместе пообедаем.

В приемной с полдюжины клиентов дожидаются встречи с ним. Каждого он просит немного подождать. В результате некоторые проводят в приемной целый день.

По дороге в кафе я размениваю доллар и покупаю газету. Для меня пробежать глазами новости — все равно что побывать на другой планете. Кроме того, это хорошая разминка перед неизбежным спором с Джоном Стаймером.

Я просматриваю газету и одновременно готовлюсь к обсуждению любимой темы Стаймера. Это мастурбация. Он уже давно старается избавиться от этой вредной привычки. Мне вспоминается наш последний разговор на эту тему. Я еще посоветовал ему тогда посетить бордель. Видели бы вы, какую он скорчил мину.

— Вот еще! Чтобы я, женатый человек, польстился на грязных шлюх?!

Я не смог придумать ничего лучшего, как возразить:

— Ну, положим, не все они такие уж грязные!

Раз уж я упомянул об этом разговоре, стоит сказать и о жалкой просьбе Стаймера: расставаясь, он всерьез умолял меня связаться с ним тут же, если мне что-нибудь придет в голову относительно его проблемы… хоть что-то. Я чуть не послал его.

Час прошел. Но для Стаймера час — все равно что для другого пять минут. Я встаю из-за стола и направляюсь к двери. На улице так холодно, что я еле сдерживаюсь, чтобы не пуститься рысцой.

Как ни странно, Стаймер уже ждет меня. Положив руки на стол, он смотрит неподвижным взглядом куда-то в вечность. Перед ним лежат раскрытые образцы.

— Собираюсь заказать костюм, — объявляет Стаймер. — Но это не к спеху, — прибавляет он. — Острой нужды нет.

— Тогда и не заказывайте. Я пришел к вам совсем не за этим.

— Знаете, — говорит Стаймер, — вы, похоже, чуть ли не единственный человек, с кем я могу по-настоящему говорить. Каждая наша встреча мне много дает. Что посоветуете на этот раз? Почитать, я имею в виду. Если не ошибаюсь, в прошлый раз вы рекомендовали «Обломова», но, признаюсь, я не в восторге.

Стаймер замолк, однако вовсе не для того, чтобы услышать мою реплику, — он собирался с духом, готовясь сообщить потрясающее известие.

— За то время, что я вас не видел, у меня была интрижка. Вы удивлены? С молоденькой девушкой, совсем юной и, представьте, законченной нимфоманкой. Еле живой остался. Но меня беспокоит другое — моя жена. Она меня просто насилует. Я на пределе.

Заметив мою ухмылку, Стаймер говорит с укоризной:

— Не вижу ничего смешного.

Звонит телефон. Стаймер внимательно слушает, что говорят на другом конце, изредка вставляет: «да», «нет», «пожалуй». Потом неожиданно взрывается:

— К черту ваши вшивые деньги! Найдите другого адвоката! — Стаймер возмущенно швыряет трубку. — Ничего себе. Мне предлагают взятку. И кто, вы думаете? Сам судья. Между прочим, известный человек. — Он громко высморкался. — Так на чем мы остановились? — И, встав из-за стола, заметил: — Думаю, за хорошим обедом с вином наша беседа пойдет лучше. Не так ли?

Мы взяли такси и поехали в его любимый итальянский ресторанчик. В уютном зале остро пахло вином, свежеобструганным деревом и сыром. Народу почти не было.

Мы сделали заказ, и Стаймер сказал:

— Вам не надоело, что я все время говорю о себе? За мной водится эта слабость. Читаю хорошую книгу и все время думаю о своих проблемах — ничего не могу поделать. Не то чтобы я считал себя такой уж важной персоной, совсем нет. Это скорее из области навязчивых идей. Вы тоже эгоцентричны, — продолжал он, — но у вас сосредоточенность на себе не носит болезненного характера. Дело в том, что при маниакальной озабоченности своими проблемами я в то же время ненавижу себя. Заметьте, ненавижу до отвращения. Ни один человек не вызывает у меня подобного чувства. Себя я изучил досконально, и мысль о том, каким я должен казаться другим людям, для меня мучительна. Только одна черта во мне заслуживает уважения: честность. Но моей заслуги здесь нет… таким уж я родился. Да, я честен с клиентами и… с самим собой.

Я его перебил:

— Не сомневаюсь, что вы честны с собой, но, думаю, было бы лучше проявить к себе больше великодушия. Если вы не воздадите себе должного, то чего ждать от остальных?

— Для меня это было бы противоестественно, — быстро проговорил Стаймер. — От природы я пуританин. Пусть и весьма подпорченный. И все же закваска остается — вот в чем дело. Помните, вы как-то спрашивали, читал ли я маркиза де Сада? Так вот — мне было отчаянно скучно. Должно быть, для меня он слишком француз. Почему его называют Божественным Маркизом? Как вы думаете?

К этому времени мы уже основательно приложились к кьянти и за обе щеки уписывали спагетти. Вино взбодрило Стаймера — и только. В этом была еще одна его проблема: даже под воздействием алкоголя он не расслаблялся.

Будто прочитав мои мысли, Стаймер заговорил о том, что он убежденный менталист.

— Я из тех менталистов, что и свой член думать заставят. Вот вы опять смеетесь. А ведь это трагедия! Та юница, о которой я говорил, считает, что в постели я непревзойденный мастер. Но это не так. Это она трахальщица хоть куда! Я и с женщиной работаю больше головой. Все равно что подвергаю ее перекрестному допросу, только не словами, а своим мужским естеством. Звучит странно, правда? Так оно и есть. И чем дольше трахаюсь, тем больше сосредоточиваюсь на себе. А кончив, недоумеваю: кто там балуется с моим петушком? Наверное, тут сказывается привычка к онанизму. Вы следите за моей мыслью? То, что обычно делаю я сам, теперь делает кто-то другой. Последнее лучше, чем онанизм: ты более отрешен от себя… Ну а моя юница оторвалась всласть! Со мной ведь можно выделывать что угодно! Это ее развлекает и… возбуждает. Она не знает только одного — и скажи я ей, думаю, она бы испугалась — того, что меня с ней нет. Знаете такое выражение — «я весь обратился в слух»? Так вот, я весь обратился в мозг. Мозг с подвешенным членом — представляете картинку? Кстати, давно хотел спросить… Что вы чувствуете с женщиной? Я имею в виду ваши реакции… и все такое. Не думаю, что это мне поможет, но все же любопытно.

Неожиданно Стаймер сменил тему. Ему вдруг приспичило узнать, написал ли я что-нибудь. Когда я дал отрицательный ответ, он возразил:

— Вы и сейчас пишете, только этого не осознаете. Идет непрерывная работа, неужели вам не ясно?

Изумленный этим странным замечанием, я воскликнул:

— Вы говорите именно про меня или про всех?

— Конечно, не про всех! Я говорю о вас, только о вас. — Голос его звучал резко и раздраженно. — Раньше вы упоминали, что хотите писать. Так когда же начнете?

Стаймер сделал паузу и основательно набил рот. Не переставая жевать, он стал дальше развивать свою мысль:

— Как вы думаете, почему я с вами так откровенен? Полагаете, потому, что вы умеете слушать? Как бы не так! Я выворачиваюсь перед вами наизнанку, ибо вам абсолютно безразлична моя жизнь. Я, Джон Стаймер, не представляю для вас никакого интереса — вам интересен только мой рассказ или манера, в которой он преподносится. А меня интересуете вы сами. Чувствуете разницу?