Железная поступь свободы

Так что грохот канонады над Маньядой не слышен — разве что автоматные очереди. Да и то редко.

Также довольно мирно (хоть и немного нахрапистее) вела себя некая лесозаготовительная компания, вскоре после вторжения, обосновавшаяся близ деревни. Сотрудники этой компании (почти сплошь — янки) еще меньше военных были расположены рисковать своей шкурой. По этой причине с местными жителями они старались не контактировать, свой же поселок покидали лишь по производственной необходимости.

Руфус не видел этого поселка, а лишь описал его со слов своего сына — успевшего посмотреть и на четырехметровую ограду, и на колючую проволоку, и на вышки охраны. А также на уютные и аккуратные, похожие на игрушки, коттеджи — совсем не вязавшиеся с грозным, даже тюремным, обликом периметра.

Компания развернулась быстро: грузовики, полные древесины, один за другим отходили на север — видимо, в порт. Дела пошли в гору, и вскоре штатовские лесозаготовщики стали даже «подкармливать» некоторых аборигенов. Не задаром, конечно, и даже не за дружбу; за службу — в растущем штате охраны: поселка и лесозаготовок. А также для сопровождения груза к месту назначения — по, как видно, не слишком спокойным дорогам Маньяды.

Отдельных коттеджей для новоявленных «сотрудников», ясное дело, не выделили. В свободное от вахты время доморощенные охранники так и жили в своих родных деревнях. Но вот на заработок они не жаловались, чем вызывали у Пако что-то вроде зависти.

Аналогичные чувства (но относительно своего сына) испытывал и Колдун; одно время он даже уговаривал Лукаса устроиться в охрану лесозаготовок. Но тот уперся как мул — давая понять, что лучше будет горбатиться на поле, чем пойдет в услужение янки.

Что касается Пако, то он не был столь же принципиальным. Напротив, выздоровев и окрепнув, он надеялся напроситься к заезжим лесозаготовщикам. Не хлюпик ведь: постоять за себя умеет, да и стрелять, как оказалось — тоже. И вряд ли он уступает в этих умениях вчерашним крестьянам, легко сменившим лопату на «эмку»… или чем там вооружены охранники?

Вообще, неуклонно идя на поправку, да под умиротворяющую болтовню Руфуса, Пако настраивался на все более оптимистичный лад. В его душе сперва затеплилась, а затем стала крепнуть каждый день надежда. Надежда на то, что самое страшное для него позади, что опасность миновала, а будущее ждет исключительно светлое и мирное.

Примерно так думал Пако… и он, увы ошибался.

Тот день, когда, собственно, и умерли надежды Пако, начался вроде бы замечательно — как в плане погоды (что для Маньяды не редкость), так и по самочувствию бывшего шахтера. Произошло это примерно через две недели, после того, как он очнулся. К тому времени, стараниями Колдуна и его семьи, здоровье Пако почти полностью восстановилось, а сам несостоявшийся беженец чувствовал себя отменно. «Как будто помолодел даже», — ответил он на очередной дежурный вопрос о своем самочувствии.

Тем не менее, каменный «бублик», амулет Колдуна, по-прежнему висел у Пако на шее. И почти не мешал, никоим образом не привлекая к себе его внимание. Словно прыщ на лбу — что практически не ощущается и видим только в зеркале. Пако честно спросил у Руфуса разрешения снять «колдовскую» побрякушку, но получил отказ — причем, неожиданно решительный.

— Недуг может вернуться, — изрек Колдун с важным видом и замолчал. Видимо, счел дальнейшие объяснения излишними.

А Пако озадачился: ему (хоть и не профессору медицины) было непонятно, каким образом могут вернуться уже затянувшиеся раны и успевшие срастись переломы. Не подхватил же он мимоходом какую-нибудь из пакостных тропических болезней?.. Не говоря уж о том, что в чудодейственную силу негритянского амулета Пако совсем не верил.

Но, так или иначе, а бублик-амулет продолжал «украшать» собой шею бывшего шахтера. А Пако, хоть и не решился спорить со своим спасителем… однако надеялся, что не задержится у него слишком долго.

Если быть точным, Пако планировал через некоторое время покинуть деревню и вернуться в Сан-Теодорес. Где, заодно, призвать на помощь маньядскую медицину — не самую лучшую в мире, но все же профессиональную. Обследоваться — и разобраться со своим здоровьем, а также со значимостью для него пресловутого амулета.

Пока же Пако совершенно безропотно позволял вовлечь себя в жизнь деревни — и особенно спасшей его семьи. Мартинесы, в числе других десяти семей, трудились на кукурузной ферме; работали в полном составе (включая детей) и, что называется, «в поте лица». Да, вдобавок, не за деньги, а за долю от урожая.

Вышеназванная доля распределялась исключительно волей хозяина и была очень удачной и выгодной задумкой — для него. Таким образом, хозяин частично перекладывал на работников бремя продажи выращенной кукурузы и одновременно делал их более ответственными. Ведь одно дело — получать строго установленный оклад, другое — не получить ничего, если урожай оказался загубленным из-за собственного разгильдяйства.

Таким образом, проблема материальной заинтересованности работников была решена; осталось решить финансовую проблему. Потому как даже в маленькой деревушке невозможно было прожить совсем денег. Своеобразным откликом на эту потребность стало возникновение в округе сельского рынка.

Данный рынок не принадлежал ни к одной деревне; он был в некотором смысле отдельным населенным пунктом — только без постоянного населения. Изначально рынок был создан для торговли между деревнями: кто-то привозил сюда кукурузу, кто-то мясо, а кто-то — сельхозинвентарь. Однако со временем рынок разросся, и на него стали захаживать даже столичные торговцы. Шутка ли — купить можно дешевле, а налогами сие стихийное предприятие не облагалось.

На этот-то рынок и собрался Лукас Мартинес в тот злополучный день. Завел принадлежащий семье древний пикап (бывший, кажется, старше него самого), бросил в кузов три мешка кукурузы, и двинулся в путь — по некоему подобию дороги. И взял с собой Пако — видимо, в помощь.

Последнее обстоятельство отнюдь не порадовало Торреса, который вынужден был трястись на жестком сидении и подпрыгивать на каждой ухабе. Но перечить он не стал — надеясь, что все равно не останется в деревне надолго. Он еще не знал, что эта надежда очень скоро оправдается — правда, совсем не желательным способом.

Сельский рынок не был похож ни на одно торговое заведение, виденное когда-либо Пако. Ни на скопище маленьких магазинчиков в спальном районе, ни даже на Торговую площадь в Сан-Теодоресе. Последняя, кстати, отличалась, хоть своеобразным, но порядком, а также заметным налетом цивилизованности.

Так, на площади лотки выглядели одинаково, были ровно выкрашены и выстроены так, чтобы образовывать правильные геометрические фигур. На сельском же рынке торговля велась из грубо сколоченных будок, разбросанных по территории совершенно хаотично. Здесь был целый лабиринт из этих будок; из них, а также из стоянки автомобилей, собственно, и состоял рынок. Ничего другого, полагающегося торговому учреждению, Пако не видел: ни ограды, ни ворот, ни складов.

Едва Пако вылез из кабины, ему в нос ударил целый букет из запахов, доносившихся со стороны лотков. Пахло овощами не первой свежести, сырым мясом, а также удобрениями… так скажем, натурального происхождения. Поблизости кружились здоровенные зеленые мухи, чувствовавшие легкую поживу.

— Это он и есть? — спросил Пако, — сельский рынок?

— Угу, — ответил Лукас, — ты постой тут, покарауль. Я пока свободное место поищу.

— Кстати, насчет «покарауль», — не удержался Пако, — а почему рынок не огорожен? И не охраняется? И где хранится товар?

— Ну, товар хранится здесь, — Лукас похлопал по одному из мешков, — и продажа не должна занять много времени. Мы ж люди небогатые — откуда излишкам взяться? Да еще таким, чтоб уж на склад… А охранять… я думаю, не от кого.

— Правда? — не поверил и даже удивился Пако.

— Угу. Тут же кто торгует? Люди из близких деревень. Друг дружку знаем… более-менее, воровать между собой нам ни к чему. А банды… банд тут почти нет. Кроме… таких вот!