Железная поступь свободы

Беспринципность Агилар в сочетании с ее деловыми качествами делали сеньору министра идеальной марионеткой. Формальное же ее отсутствие в составе Совета из минуса превращалось в плюс — потому как давало новоиспеченному кандидату основания открещиваться от любых деяний дель Гадо и его приспешников. Вдобавок, Глория Агилар была единственной женщиной в правительстве — что также могло дать ей дополнительные очки на выборах.

Впрочем, на все вышеперечисленное, Пако Торресу было глубоко наплевать. Он не собирался допускать этих выборов — и аргумент имел довольно весомый… а также точный и крупнокалиберный. Первый выстрел из него Пако сделал лишь в потолок — дабы привлечь к себе внимание. И уж после этого перешел к исполнению задуманного.

Загремели выстрелы; Глория Агилар была убита одной из первых. Затем, один за другим замертво попадали министры и члены Совета. Кто-то из них встретил смерть не сходя со своего места — однако нашлись и такие, кто пробовал уползти или спрятаться под стол.

Генерал-полковник Эдвардс получил свою порцию свинца, сохранив молчаливое спокойствие. Не было со стороны старого вояки ни попыток бегства, ни столь же бессмысленных потуг на сопротивление — равно как и пустых угроз или мольбы о пощаде.

Зато уж господин посол отличился на славу. Он и руками замахал, и завопил — напомнив дипломатической неприкосновенности, и, разумеется, о стране, которую он представлял. Пако нарочно не спешил жать на курок — давая этому паяцу отыграть свою роль до конца.

А вот Хорхе дель Гадо он оставил «на десерт» — решив убить председателя Совета в последнюю очередь. Тот не возражал… и не предпринимал никаких действий, чтобы спастись. Напротив — с завидным спокойствием дель Гадо сидел на своем месте и, скрестив руки на груди, наблюдал за бойней. Когда же упал последний из участников совещания, он осмотрел заваленный трупами зал и… зааплодировал — медленно, будто смакуя.

— Благодарю за оказанную услугу, — произнес дель Гадо неторопливо и с расстановкой, — не знаю, кто вы… но можете быть свободны. Вы помогли мне избавиться от этих типов — коварных, завистливых и вороватых; доставших меня своим нытьем и бесполезными советами. А посему — адьёз; я дам команду гвардейцам, чтобы вас пропустили.

— Я уйду, — прохрипел в ответ Пако, — но когда… закончу. А я не закончил!

И с этими словами он выстрелил в дель Гадо — прямо в грудь, в упор. Но на белой рубахе председателя Совета не проступило даже крохотного кровавого пятнышка.

— Бронежилет? — не понял Пако, отказываясь верить во внезапную догадку.

И выстрелил в противнику в лоб. Тот лишь мотнул головой и усмехнулся.

— Дорогой террорист, — молвил дель Гадо, — бронежилеты — детские шалости. Это ты видел?

И он извлек из-под рубахи золотую цепь, увенчанную большим, опять же золотым, крестом.

— Он освещен в Ватикане… в Соборе Святого Петра. Уберегает меня от свинца. Или, думаешь, ты первый, кто надеялся меня убрать? Ну и напрасно. Впрочем, черт с тобой. Раз уж ты не принял моего предложения, раз уж настолько туп и жаждешь моей смерти — что ж, придется… принять меры.

И с этими словами дель Гадо выстрелил — из маленького изящного пистолета, незаметно как оказавшегося в его руке. Первая пуля попала в голову Пако, другая — в живот, а третья угодила в руку. Дель Гадо стрелял без промаха — вот только пули не могли причинить вреда его противнику.

Что крайне обескуражило председателя погибшего Совета.

— Коллега, — не спросил, а уточнил он с немалым удивлением, — что ж, против факта нет аргумента. Не знаю, откуда у тебя такая же штука… но, впрочем, мне это и неинтересно. А интересует меня другое: ты по-прежнему хочешь… взять мою жизнь?

Пако кивнул, опуская бесполезную уже винтовку.

— Тогда у меня деловое предложение, — не без энтузиазма начал дель Гадо, — знаешь ли, крест уберегает от пуль… но только не от благородных клинков. Твой единственный шанс — поединок. А уж оружием я тебя не обижу. На это ты согласен?

— Не вижу других вариантов, — со вздохом ответил Пако.

А Хорхе дель Гадо в ответ улыбнулся — торжествующей улыбкой победителя или олимпийского чемпиона. Улыбнулся так, будто был на сто процентов уверен в исходе поединка.

— Итак, сеньор! — торжественно изрек он уже в своем кабинете — подальше от трупов «коллег» и штатовских патронов, — вы готовы скрестить шпаги?

— Сеньор, — в ответ хмыкнул Пако, — как мило… Давно меня никто не называл «сеньор».

— Ничего личного, — дель Гадо поспешил внести ясность, — я сделал комплимент скорее… себе. Дабы не унижаться дуэлью со всяким отребьем.

Эти уничижительные и даже оскорбительные слова председатель Совета Национального Возрождения произносил ровным и спокойным тоном, совершенно не срываясь на крики и грубость. Произносил он их так, как будто вел разговор о погоде или о какой-нибудь громкой премьере. Словно давал понять своему собеседнику: «я не оскорбляю тебя — я лишь констатирую тот факт, что ты дерьмо. Я же — соль земли, и само твое присутствие меня унижает».

«Аристократы, — подумал Пако злобно, — только и умеют, что за чужой счет красоваться».

— Скрестим же шпаги! — тон этой реплики у дель Гадо получился все же повышенным.

Видимо, так ему не терпелось начать поединок.

Кстати говоря, шпаги, которыми пришлось сражаться Пако и дель Гадо, не имели ничего общего с легонькими металлическими прутиками, коими машутся спортсмены-фехтовальщики. Эти, по-настоящему боевые, шпаги представляли собой стальные пики — почти полутораметровые и довольно-таки тяжелые.

И, конечно, опасные: прямой удар такой пикой мог пронзить человека насквозь. Другое дело, что нанести такой удар было весьма и весьма затруднительно. Даже для опытного бойца — а что уж говорить о шахтере-простолюдине?

Пако орудовал своей шпагой словно обычной палкой — бестолково отмахиваясь, либо более-менее успешно прикрываясь от ударов соперника. Дель Гадо же, напротив, фехтовал умело и с удовольствием. С первого взгляда было ясно, что данный поединок забавлял и даже развлекал его.

Дель Гадо и развлекался — оттесняя соперника то к одной, то к другой стене кабинета, ловко парируя его неуклюжие удары, а, в виде исключения — еще и давая ложную надежду. В последнем случае он делал вид, будто подставляется под атаки Пако… однако, дождавшись оных, с легкостью их отбивал.

Пару раз дель Гадо смог даже попасть в своего соперника — но не придал этому значения. Во-первых, он считал, что и Пако неуязвим лишь для пуль — но не против холодного оружия. А во-вторых председатель Совета Национального Возрождения чересчур увлекся поединком. Увлекся, как увлекаются дети, получившие в свое распоряжение забавную игрушку.

Пако и был забавной игрушкой для этого аристократа — надменного, однако не лишенного чувства юмора. Дель Гадо играл с ним, как кошка играет с мышью: нарочно растягивая удовольствие. Хотя наверняка мог убить своего соперника с первого же удара… вернее мог бы — если б не талисман покойного Колдуна.

Но со временем надоедает даже самая увлекательная игра. Надоела она и участникам того поединка, причем, надоела обоюдно. И обе стороны решили прекратить эту игру — не сговариваясь и по-своему. Дель Гадо одним ловким движением все-таки достал и хорошенько ткнул своего соперника в живот; ну а соперник… соперник решил притвориться. Ибо счел излишним продолжать играть по правилам, навязанным врагом.

Уронив шпагу, Пако Торрес схватился за живот, на котором уже проступало темно-красное пятно. Лицо у Пако в тот момент сделалось почти взаправду мученическим — даром, что бывший шахтер отродясь не играл даже в школьных спектаклях. И с вот таким мученическим лицом Пако медленно опускался на колени.

— Итак, сеньор, я полагаю: поединок завершен, — провозгласил дель Гадо таким тоном, будто обращался к залу, полному зрителей — а вовсе не к одинокому сопернику.

И опустил шпагу, не забыв явить свою надменно-торжествующую улыбку.