Мышеловка

— Технически это конечно, возможно, — замялся я, — вот только…

— Что? Дорого? А жизнь тебе не дороже? Короче, журналюга, я сейчас собираюсь на работу, ты тоже к «Нэфус Фарма» подтягивайся. Я сброшу тебе его координаты. Увидимся на проходной.

Стандартный служебный корпус отличается от стандартного жилого корпуса разве что функцией помещений. Вместо квартир — кабинеты либо лаборатории. Душевых нет; туалетов, как правило, по одному или два на этаж. Во всем остальном, начиная от вестибюля, и кончая коридором на любом этаже, различий между жилым и служебным корпусом просто не предусмотрено. С формальной точки зрения.

Однако, переступив порог служебного корпуса, где размещался научно-исследовательский институт «Нэфус Фарма», я понял, и в нетрезвом состоянии не перепутаю его с вместилищем человеческого жилья. И дело было даже не в вывеске, висевшей у входа, указывающей на принадлежность этого здания компании «Нэфус Фарма» и украшенной старым как мир символом — змеей, обвивающей ножку бокала. Уже в вестибюле царила та обстановка и атмосфера, что лучше всяких слов поясняет каждому входящему три вещи. Что здесь не место для жилья, что люди здесь заняты работой, причем серьезной, и что работа эта — научная по профилю и секретная по притязаниям.

Стены в вестибюле были белыми, яркими и даже какими-то блестящими, наводя на мысли о больнице или другом медицинском учреждении. Время от времени через вестибюль проходили люди, то в белых халатах столь любимых научными работниками уж несколько веков, то в облегающих костюмах, похожих на скафандры. Висевший на одной из стен знак предупреждал, что вход в корпус с коммуникаторами запрещен и не без оснований, кстати говоря.

Дело в том, что давным-давно, еще до МКЭК, нашлись гениальные люди, что додумались усилить переносное средство связи, прообраз нынешнего коммуникатора, всевозможными побочными микроустройствами и функциями. Были там и средства фото- и видеосъемки, и диктофон, и карманный фонарик, правда, очень слабый. Еще средство связи могло превращаться в радиоприемник, музыкальный мини-проигрыватель и черт знает еще во что. Дальнейшее развитие средств связи пошло примерно по тому же пути, однако было скорректировано с учетом насаждаемых Комитетом ценностей. Последние, и, прежде всего, линия на отказ от излишеств, привели к тому, что бесполезные вспомогательные возможности коммуникаторов отмерли ввиду отсутствия спроса. Осталось самое необходимое, а именно, функция связи (в том числе так называемая «электронная почта»), совместимость с другими электронными устройствами и системами, а еще — возможность съемки, как фотографической, так и видео.

В результате фотоаппараты в качестве самостоятельных устройств практически вымерли, а вот позиции профессиональных видеосистем, используемых на телевидении и в кинематографе, были лишь поколеблены. С последними соревноваться было трудно, ведь, как ни крути, основная функция коммуникатора — связь, возможность же видеосъемки предназначалась для чисто любительского пользования. Соответствующим было и качество этой съемки.

И все-таки, руководство института опасалось именно коммуникаторов, а, точнее их вспомогательных возможностей. И, в том числе и для нейтрализации этой опасности, в вестибюле, близ входа, располагался пост охраны, представленной двумя живыми сотрудниками (вооруженными, кстати говоря) и одним проверяющим устройством. Проверяющее устройство не отличалось от своих собратьев, используемых в аэро- и космопортах и представляло собой что-то вроде проема без стены. Чтобы пройти через этот проем и не вызвать сигнал тревоги, человеку требовалось оставить на входе потенциально опасные предметы, перечень которых задавался для каждого конкретного случая. По всей видимости, на данном конкретном посту запретными предметами помимо оружия являлись коммуникаторы.

Я огляделся. В вестибюле и в помине не было Рика Ястреба; никто, соответственно, не спешил меня проводить мимо электронного Цербера и его живых помощников. А поскольку без коммуникатора мое пребывание по ту сторону поста теряло смысл, я попытался выкрутиться сам.

— Я — представитель прессы, — как можно тверже произнес я, — и без коммуникатора я не смогу полноценно исполнять служебные обязанности.

Один из охранников хмыкнул. Второй оказался способным и на человеческую речь.

— У вас нет аккредитации, — сказал он, — это один момент. А второй — вы находитесь под следствием. Так что еще вопрос, стоит ли вас вообще пропускать.

Я уже отчаялся, когда к посту подошел Рик.

В белом халате, который смотрелся на нем как крылья на бегемоте.

— Пропустите… он со мной, — сказал, судя по голосу, порядком запыхавшийся Ястреб, — и насчет «под следствием» — не надо. Я вот, к примеру, осужден, и что? И… как насчет вас, кстати?

— Проход посторонних с коммуникаторами запрещен, — напомнил один из охранников не терпящим возражения тоном.

— Если дело только в этом… — Рик повернулся и подмигнул мне, — то, жур… Игорь, оставь свой коммуникатор на посту. Да не волнуйся, так многие делают. Никто его не украдет.

— А я не этого боюсь, — вздохнул я, — трудно без коммуникатора…

— Да ладно! — резко и громко перебил Ястреб, — обойдешься. Что-нибудь придумаем. Да проходи уже!

И он, схватив меня за локоть, буквально протащил через проем. В этот раз обошлось без сигнала тревоги. После чего через вестибюль мы направились к одному из лифтов.

— Слышь, журналюга, ты нас спалить что ли вздумал? — спросил у меня Рик в кабине лифта.

— Да при чем тут «спалить»? — искренне возмутился я, — не понимаешь, что наш… твой план накрылся медным тазом? Или ты думаешь, что я буду снимать чужих своим проницательным журналистским взглядом? А в редакцию отправлять — силой мысли?

— Нет, журналюга. Я так не думаю.

— И что с того? У меня нет других средств связи, не говоря о фотосъемке.

— У тебя — нет, зато у меня есть, — и Рик буквально под нос подсунул мне свой коммуникатор, — ведь на сотрудников тот запрет не распространяется. Снимешь, что тебе нужно, а потом можешь перегнать к себе. Или с моего отправить, если не слишком дорого.

— Я пошлю в редакцию просьбу оплатить мгновенную почту, — предложил я, — так что дорого, скорее всего, не будет.

— Ну вот и славно! — обрадовался Рик, — сейчас спустимся и вскоре сможешь приступить. Кстати, умеешь пользоваться этой моделью?

— Спустимся? — переспросил я.

Вместо ответа Рик похлопал рукой по управляющей панели лифта. Приглядевшись, я заметил, что панель эта не совсем обычная. На расположенных на ней кнопках были не только цифры, но и, на первый взгляд, неуместные на подобных устройствах символы арифметических действий — плюс и минус. Судя по показаниям небольшого экранчика, мы как раз спустились на минус пятый этаж.

— Это что же получается, мы — под землей? — спросил я, когда двери лифта отворились и мы вышли в длинный коридор с множеством дверей и неизменными ярко-белыми стенами.

— Скорее, подо льдом. Или под Нэфусом, — поправил меня Рик, — и удивляться тут нечему, если подумать. Есть вещи, для которых подземные или «отрицательные» этажи годятся больше. Например, проведение опасных экспериментов. Или хранение разных материалов, не менее опасных. Или, наоборот, слишком нужных и ценных. А то мало ли, вдруг поджог какой-нибудь, землетрясение, или бандиты нагрянут. А на отрицательных этажах у этих материалов шансов уцелеть побольше.

— Угу, — хмыкнул я, — еще для сокрытия правды эти этажи больше подходят… Просто удивительно, что ты вообще догадался насчет чужих.

Мимо прошел молодой человек в «скафандре» и, мимоходом, поздоровался с Риком. А на меня покосился с подозрением.

— Говори потише, — недовольно и вполголоса посоветовал мне Ястреб, — ты же не хочешь, чтоб весь этаж узнал, что ты интересуешься чужими. А насчет «как догадался» поясню. В отличие от тебя, я, по крайней мере, знал, что этажи в этом корпусе отсчитываются не только вверх, но и вниз. К тому же не забывай, я здесь лаборант, а значит — мальчик на побегушках. Подай, принеси, сделай еще что-то, чем брезгуют сотрудники с дипломами… Меня и отправили за какими-то реагентами в лабораторию, как раз помещавшуюся на минус пятом этаже. Поскольку мне раньше в этой лаборатории бывать не приходилось, я в некотором смысле…