Страница 23 из 97
Матросы поддерживали Карнера:
— Выматывай дальше, дружище!..
Карнер продолжал:
— Если в кубрике начать морить клопов по-настоящему, то нужно зажечь серу. Для современного бога и его пророков такой же вред может нанести Всемирный союз моряков. Пусть слышат это все, кто окончательно не оглох от морских бурь.
Он заражал команду своим темпераментом, своим непримиримым гневом. Его слова действовали на матросов возбуждающе, как спирт. Из маленького чахоточного человека он вырастал в героя. К нему начинали прислушиваться, невольно подпадая под его влияние.
Лутатини больше всего занимала подводная война. Субмарины пугали воображение своей таинственностью. В Буэнос-Айресе он много читал, как гибнут от них корабли. Но тогда он был далек от катастроф, и это не волновало его. Другое дело теперь, когда он сам приближается к опасным широтам. Правда, многие из матросов в плавание во время войны уже не раз встречались с субмаринами и рассказывали об этом с шутками, словно речь шла о футбольной игре.
Однажды, покончив с обедом, матросы не расходились, продолжая сидеть около камбуза. Пароходная труба выбрасывала серые клубы дыма. За кормою трепетно колебался пенистый след. Океанская ширь была густо насыщена зноем. Радиоаппарат только что принес известие, что в Средиземном море взорван миной французский броненосец, погибло около шестисот человек. Команда оживленно обсуждала это событие. Значит, и там нет спасения от немецких субмарин.
Лутатини был встревожен больше других.
— Мы идем под нейтральным флагом. Неужели это не обеспечивает нас от нападения подводных лодок?
Лутатини вопросительно поднял тонкие черные брови.
— Ну, насчет нейтрального флага помолчим: это — штука обманчивая и коварная.
В разговор ввязался Гимбо, попыхивая трубкой:
— Вот, сеньор Лутатини… Дело было летом в прошлом году. Поступил я в Ливерпуле на английское судно. Коробка в пять тысяч тонн. Груз состоял из военного снаряжения. Ладно. Снимаемся с якоря, и наше судно сразу превратилось в шведское. Флаг, надписи на корме, на носу, название порта — все шведское. В твиндеке у нас две пушки стоят, трехдюймовки, а в борту для них приспособлены откидные амбразуры. Еще одна пушка в корме — под полуютом. Несколько военных моряков с нами — все артиллеристы. В море уже капитан созывает всю команду и дает наказ, что мы должны выполнять, если встретимся с немецкой субмариной. Ну, думаю, влип я в историю — будет горячее дельце! Ночь прошла благополучно. Следим за морем во все глаза. Курс наш — Гавр. Перед обедом вступаем в Ламанш. Вдруг крики по судну: «Перископ!» Заныло в груди: «Ну, сейчас, старый дурак, ванну тебе принимать». У нас на мачте взвились флаги. «Возвращаемся из Америки в Стокгольм». А субмарина тем временем выплывает на поверхность. На палубе появляются люди. Одни бросаются к пушке, берут нас на прицел, другие сигнализируют: «Остановиться. Капитану с документами явиться на субмарину». У нас застопорили машину. И сейчас же, согласно капитанской инструкции, мы начали разыгрывать комедию. Спасательные шлюпки спускаем так, что они одним концом летят в море и сразу же наполняются водой. Потом сами все захватываем спасательные круги и, якобы в панике, бросаемся за борт. Швед наш опустел. Мы отплываем от него подальше и орем благим матом. Немцы сбиты с толку. Субмарина подходит ближе, может быть затем, чтобы спасать нас. Вот тут-то и напоролись они. Вдруг в твиндеке откидываются борта. Забухал наш фальшивый швед выстрелами. Не успел я и моргнуть, как началась паника на субмарине. Теперь там люди, как плоды с дерева, посыпались за борт. А через две-три минуты от разбитой субмарины только пузыри остались на воде. Нам тоже они влепили несколько снарядов. Забрались мы на своего шведа, подобрали плавающих немцев и пошли дальше. Половина из их команды погибла.
Гимбо достал из кармана спички, разжег погасшую трубку и, укоризненно глядя на Лутатини, словно тот был виноват в обмане немцев, добавил:
— Так-то, друг. А вы — нейтральный флаг!.. Да разве после этого они поверят вашей тряпке?
Старший кочегар Домбер был неразговорчив, но на этот раз развязал язык:
— Со мною произошла история в другом роде. Я так же вот поступил на английское судно «Редпертир». В Нью-Кестле нагрузились углем. Тогда пароходы отправлялись пачками под охраной военных кораблей. Мы должны были идти в Шербург, разгрузиться там и через Гибралтар следовать в Египет. Вечером, в сумерках, вышли в Северное море. Собралось двенадцать пароходов. Выстроились в две кильватерные колонны. Нас конвоировали восемь миноносцев, замкнули в стальное кольцо. Получилась целая флотилия. Ветер дул резкий, прямо в лоб. По морю разгуливали пенистые волны. Ночь была звездная. Силуэты ближайших кораблей отчетливо выделялись и без огней. А надо сказать вам, что, перед тем как сняться нам с якоря, военные власти дали коммерческим капитанам строжайший приказ: что бы в пути ни случилось, свое место в кильватерном строю не покидать; даже не останавливаться для спасения людей, если какой-нибудь пароход будет потоплен. Для власти человек — пустяк: новые люди народятся по очень дешевой цене. А судно — да еще в военное время — дорого стоит. Ну, известно, какие наши капитаны: для многих из них и буря нипочем, а Ледовитым океаном их не испугаешь, и на нож в кабаке могут полезть. Надо правду сказать — есть смелые «старики». А как только дело дойдет до войны — до артиллерии, до мин, — так у них начинают гайки слабнуть. На мостике, на том месте, где стоит капитан, в такое время без волны становится мокро. Ну-с, режем мы пространство девятиузловым ходом. Я работаю в кочегарке. Не прошли мы и четырех миль, как с нами произошло что-то бесподобное…
Домбер внезапно замолчал и начал вдруг всматриваться в блестящую поверхность океана. Лица матросов сразу приняли выражение беспокойства, хотя кругом, в жаркой тишине, ничего не было видно. Приставив руку ко лбу, бросал тревожный взор и Лутатини, чувствуя дрожь в коленях. Поваренок порывисто кинулся к фальшборту, потом вернулся и, восторженно глядя на старшего кочегара, спросил:
— Вы что-нибудь заметили, Домбер?
— Так… показалось мне. Вероятно, рыбешка прыгнула…
Кто-то крепко выругался.
— Что же произошло с вами в Северном море? — обратился Лутатини к старшему кочегару.
Домбер потрогал пальцами истрепавшиеся на правом сабо ремни и ухмыльнулся:
— Придется починить. Да-с, так вот… Услышали мы тут страшный взрыв. Весь остов нашего судна задрожал и сейчас же закачался с борта на борт. На момент мелькнула мысль — мы летим в воздухе, как на цеппелине, и сейчас же ухнем на морское дно. Кочегары уставились на меня, а я — на них. Помню, я крикнул: «Ребята, оставайтесь на месте, а я сейчас узнаю в чем дело», — и полез наверх, минуя машинное отделение. Пока поднимался по вертикальным трапам, сообразил, что это взорвалось другое судно, а не наш «Редпертир». И только это я выставил ногу из машинного кожуха, как затрещал правый борт. Что-то огромное и черное лезло на палубу и ломало ее. Я ухватился за железную раму выхода и примерз к ней. В следующий момент разглядел форштевень с двумя якорями. Это накатил на нас другой пароход, — может быть, в два раза больше нашего. Он, как острый клин, вонзился в «Редпертир», распорол ему трюмы и почти разрезал пополам. С мостика, с бака, из машинного отделения неслись отчаянные крики. По сторонам раздавались пушечные выстрелы. Лучи прожекторов кромсали ночь. И в этой кутерьме какое-то странное чутье руководило мною. Я ухватился за якорь, подтянулся и забрался на чужой пароход, — на тот, что разнес наше судно. Почему-то никуда не побежал, а уселся на баке, словно для отдыха. Судно дало задний ход и с железным скрежетом оторвалось от «Редпертира». Тот моментально переломился на середине. Взмахнулись вверх корма и нос, как будто хотели сложиться вместе, и под вопли людей исчезли в пучине. Остальные пароходы смешались в одну беспорядочную кучу, как перепуганное стадо животных. Кругом носились миноносцы, разыскивая субмарины. И вот в стороне с ревом поднялся огненный столб до самых звезд. Я уже после узнал, что это взорвался один из наших миноносцев. Облака дыма окутали флотилию. Бестолковщина создалась ужасная. Кто мог тогда думать, что проживет до следующего дня? Потом кое-как образумились. Опять выстроились в кильватерные колонны и пошли дальше. А для спасения погибающих примчались портовые катера. Наша флотилия убавилась на три единицы. Ну и рейс выпал! До самого Шербурга никто почти не спал. С «Редпертира», кроме меня, ни одной души больше не спаслось.