Страница 48 из 52
– Да он уже удрал давным-давно, – сказал Духарев.
– Не-ет… – Старый варяг запрокинул голову, раздул ноздри, словно принюхиваясь… – Нет, он где-то поблизости. Выжидает.
– Выжидает? Он что – совсем глупый?
– Не глупый, – уточнил Рёрех. – Наглый. Слышал, что лесовик сказал? Обещал глаза отвести.
– Что ж не отвел?
– Видно, не получилось, – Рёрех усмехнулся. – Пойдем-ка прогуляемся, воевода. С некоторых пор, – он постучал по деревяшке, заменившей ему ногу, – я не люблю запах горелой человечины.
Двое всадников-русов проехали мимо волоха. На какое-то мгновение волоху показалось: один из всадников что-то заметил. Волох подавил беспокойство, еще сильнее прижался к древесной коре, перестал думать и слушать, всем существом слился с дубом…
– Видел? – спросил Рёрех.
– Что?
– Волоха.
Духарев покачал головой.
– Эх ты… ведун! – пренебрежительно произнес старый варяг. – Туда глянь, в траве у дуба, между корней. Вот он, боровичок…
Духарев прищурился, медленно повел головой влево-вправо, как когда-то учил его Рёрех…
Сначала получилось неправильно: сквозь окружавший Сергея бор проступило совсем другое виденье: какое-то заросшее бурьяном поле, ржавая железная вышка с бочкой наверху…
Духарев мгновенно зажмурился: понял, что сквозь эту реальность проступил мир, в котором Сергей родился.
Успокоившись, он снова открыл глаза, попробовал снова… На этот раз получилось.
Так и есть. То, что сначала показалось ему наростом, частью древесного ствола, оказалось сидящим на земле человеком.
– Как он это делает? – негромко спросил он.
– Волох, – буркнул Рёрех, как будто это слово всё объясняло. Но потом снизошел и пояснил: – Это здешняя деревлянская волшба. Глаза-то отвести любая деревенская ворожея сумеет. У них – по-другому. Он будто в дерево прячется. Я слыхал: особо сильные деревлянские колдуны умеют и по-настоящему в деревья прятаться. Но думаю: вранье. Стой тут. Я к нему сам подойду, – Рёрех кряхтя слез с лошади.
– Может, всё-таки вместе? – предложил Духарев. – Мало ли что…
– Ничего, – отрезал старик. – Мне он худого не сделает. А на «мало ли что» у меня вот что имеется, – Рёрех погладил рукоять меча. – Я ведь не только ведун, воевода. Я – варяг.
И похромал к дубу. По дороге махнул рукой гридню в засидке и показал знаком: стрелять нельзя. Тот, тоже знаком, показал: понял.
Хотя наверняка не понял, в кого мог бы выстрелить.
Волох так полно слился с духом дерева, что не сразу увидел старика.
Старик в боевом доспехе, с длиннющими седыми варяжскими усами… и без ноги. Калека. И не просто калека – ведун. Вместо отсутствующей ноги – серая плеть-поводок. За Кромку.
И проклятый дед его видел!
– Уходи, – одними губами произнес волох. – Властью, данной мне, велю: уходи прочь. Или познаешь гнев моих богов.
– Напугал, – старик ухмыльнулся. Ухмылка у него была на редкость мерзкая. Еще и потому, что дед был одноглазым. – Вишь, как коленка дрожит? – и постукал по деревяшке неизвестно как оказавшимся у него в руке мечом.
– Ты не посмеешь убить меня, – прошептал волох. – Посмертное проклятие…
– Серегей! – позвал старик. – Иди сюда.
Подъехал еще один варяг. Такой здоровенный, что конь под ним казался осликом. Спешился. Он тоже видел волоха!
– Посмотри на него! – велел старик, указывая на огромного воина. – Что ты видишь, лесной колдун?
«Вижу еще одного убийцу людей», – хотел сказать волох. Но тут он увидел!
Волох был мелкий, довольно молодой и очень неопрятный. Простоватое плоское лицо, редкая бороденка, нехорошие бегающие глазки. По требованию Рёреха глазки эти уставились на Духарева, потом скосились к носу…
В следующее мгновение волох дико взвизгнул, подскочил так, словно его шершень ужалил в гузку, и бросился наутек.
Духарев поймал его буквально на лету, поднял за шкирку. Грозный деревлянский чародей вопил, сучил ножками и выкрикивал разные имена, среди которых проскакивали и знакомые: Сварог, Дажьбог…
Духарев повернул его лицом к себе.
– Уймись, – сказал он спокойно. – Может, тебя в ручей окунуть, чтоб ты успокоился?
Это, в общем, мирное предложение почему-то вызвало у волоха еще более сильный приступ безумия. Он завизжал еще пронзительнее, заколотился в руках Сергея, брызжа слюной и закатывая глаза.
Пришлось Духареву легонько приложить его об дерево. Волох обмяк.
– Что это с ним? – спросил Сергей.
– Тебя увидел, – усмехнулся старый варяг. По роже видно: очень доволен Рёрех.
– Что, я такой страшный? А я думал: страшнее тебя, одноглазого, не бывает.
– А ты не думай, – посоветовал старик, – ты делай то, что я скажу…
Волох раскололся, как вареное яичко. До самого желтка. Выложил всё, что знал. Согласился показать дорогу к капищу. Он бы себя в задницу поцеловал, прикажи ему Духарев. Сломал бы спину, но расстарался. Словом, всё получилось замечательно, потому что выдавить из волоха информацию пытками было довольно затруднительно. К боли, как сообщил Рёрех, деревлянские волохи относились довольно равнодушно.
– Слушай, дед, ну-ка выкладывай, что во мне такого ужасного, раз этот колдун испугался меня больше, чем собственных собратьев? – отведя варяга в сторону, потребовал Духарев.
– Собратьев? Ха! Бери выше!! Он тебя боится больше, чем своих деревлянских богов! А вот почему – тебе знать не обязательно. И хватит разговоров! Поднимай гридь, и в путь! Чует мое сердце: детки наши прямо к этим чернобожьим колдунам угодили. Надо спасать.
Духареву стало ясно: ничего дед ему не скажет. Надо будет по возвращении домой парса попытать…
– Ничего, выручим деток, – уверенно ответил он. – Если деревлянин не соврал, до их гнезда не более поприща. Поспеем. – Духарев посмотрел на окруженную роем мух кучу мертвецов поодаль и добавил с холодной яростью: – Вырежу всех.
Глава семнадцатая
Капище деревлянских богов
Капища большинства славянских богов стояли на возвышениях. На вершинах холмов, на высоких речных берегах. А те, что прятались в чащобах, всё-таки как-то обособлялись от дремучего леса: линиями священных камней, оградой с насаженными на колья черепами – чтоб духи убитых людей и зверей оставались поблизости и служили, отгоняя чужих…
Деревлянское капище было другим. И лики деревлянских богов не резались на холодном камне или мертвом дереве, а проступали прямо из коры неохватных дубов. Как это удавалось деревлянским волохам – непонятно. Но чудовищные лики лесных божеств росли и менялись по мере роста древних дубов, которые они избрали своими вместилищами. Впрочем, росли дубы медленно, и потому для людей перемены были не очень заметны. Только самые старые волохи замечали их.
Когда приходило время жертвы, на капище открывали чрево матери-земли: рыли между деревьями-божествами неглубокие рвы.
Обычно рвы копали будущие жертвы, но сегодня волохи открывали чрево собственноручно: развязывать нынешних пленников и тем более давать им в руки даже такие вроде бы безопасные орудия, как деревянные лопаты и каменные мотыги (оскорблять эту землю железом никто не смел), было рискованно.
Открывали чрево так. Старший из волохов привязывал к ногам турьи копыта, выпивал ковш священного напитка и призывал богов.
Спустя некоторое время кто-нибудь из богов отвечал на призыв и входил в бренное тело волоха. Тогда волох пускался в пляс, пел нечеловеческими голосами и весело скакал между деревьями.
Танец, впрочем, длился недолго. Вскоре волох падал на землю и засыпал. Но от его танца на земле оставался след. На месте этого следа и копали потом ров. Те, кто копал, частенько находили в земле человеческие кости. Иногда – целые черепа с еще не истлевшими волосами. Это никого не удивляло, ведь обычно и волохи, и жертвы ведали, для чего они здесь.