Технофобия

А когда на пережившее потрясения двадцать первого века человечество снизошло спасение в виде искусственной среды, кто встал в первых рядах его сторонников и поклонников? Да все они, если верить истории. «Белые воротнички», офисный планктон, мечтатели о светлом будущем, как о времени, когда не нужно будет работать, чтобы выжить. И именно на их ценностях взросло общество синтетической эры, и именно из людей, воспитанных на этих ценностях, через несколько поколений выделилась прослойка мастеров. Как обычно бывает, элита, порожденная обществом, не сильно от этого общества отличается; не стало исключением и общество великовозрастных детей, паразитирующих на достижениях технического прогресса, достижениях чьих угодно, только не своих.

Мне очень хотелось верить, что все вышесказанное — не более, чем очередной стереотип, карточный домик выстроенный как попало и на фундаменте из домыслов. Вот только почему этот домик стоит не хуже Великой Китайской Стены, а общение с другими мастерами до сих пор его даже не поколебало?

Попытки же расшевелить эту, как мне казалось, наиболее интеллектуальную часть общества, наталкивались на невинный и вполне правомерный вопрос «зачем?». Зачем, вместо того чтобы убивать время на Коммутодроме, заниматься преумножением каких-то там знаний? Создавать новые технологии? А зачем их создавать? Разве старые плохи? Еще были вопросы: «зачем повышать свой культурный уровень?», «зачем копаться в темном примитивном прошлом?», и, наконец, «зачем лететь в космос?».

На последнем остановлюсь поподробнее. Попытка похвастаться перед далекими потомками тем, что «мы в наше время по Луне ходили» не то чтобы не была воспринята ими. Скорее, воспринята она была не так, как я ожидал. Мастера, конечно, знали, что такое Луна, признавали они и тот факт, что полеты в космос давно в прошлом. Но из этого решительно ничего не следовало! Что полезного или, хотя бы интересного в том, чтобы «ходить по Луне», не говоря уже о далеких звездах, мастера не понимали.

Ресурсы? Но технологии синтеза давно сняли эту проблему. Место для жизни? Но население Земли по сравнению с моим временем сократилось настолько, что места хватает всем, более того, есть целые обширные регионы, не востребованные даже мутантами. Возможность размещать излишки населения, сочетая бессмертие с размножением? А какой смысл в этом сочетании? Нет, бессмертие — вещь, несомненно, хорошая, но размножение…

На этот счет Роберт ударился в некое подобие философии. Он начал растолковывать мне, желторотому, не прожившему даже ста лет, цыпленку, что в мое время человек, осознавая конечность своей жизни, пытался себя увековечить — как мог. Кто-то оставлял после себя великие открытия, кто-то пытался сотворить шедевр, а кто-то стремился обессмертить себя новым учением, став властителем дум для многих поколений. Кому же недоступно ни первое, ни второе, ни третье, оставляли после себя потомство. Даже не зная законов генетики, эти люди понимали, что ребенок, хоть что-то, но получит от них. Пусть даже только цвет волос или предрасположенность к алкоголю — все равно это лучше, чем исчезнуть полностью.

Сейчас же, говорил мастер, вернее уже достаточно давно, такой необходимости нет. Люди (технофобы и мутанты людьми не считаются) стали бессмертными, а оставлять после себя что-либо не только бессмысленно, а даже вредно. По большому счету это — излишки, мусор, энтропия, все то, от чего человечество было вынуждено отказаться на нынешнем витке цивилизации.

Так-то вот. Оказывается, моя родная, любимая, пусть и не любящая, дочка для Роберта и ему подобных равноценна выхлопным газам, радиоактивному выбросу или, как минимум, пластиковой бутылке, содержимое которое выпито, а сама емкость, за ненадобностью, брошена на газон. Жена, надо полагать, тогда вообще — разновидность вредного производства, почище Байкальского ЦБК. А уж какими «загрязнителями окружающей среды» были Пушкин и Леонардо Да Винчи, Кант и Лао-Цзы, Дарвин и Ньютон… Действительно, для людей, проводящих время в перестрелках, виртуальной болтовне или за утолением чисто физиологических потребностей эти (и многие другие, кого я не назвал) люди занимались совершенно бесполезными вещами, просто таки время теряли. Зачем? Ну зачем все это марание бумаги и умов смятенье? От этого ведь не будет больше кормежки (или, как принято говорить, ресурсов), от этого же мы не проживем дольше. Наоборот, кучу нервных клеток угробим, которые… сами понимаете. Бомж, помочившийся в лифте и гениальный художник, оставивший после себя целую галерею шедевров — для таких людей все едино. Нет, даже не так. Бомж будет менее вреден, чем художник, ибо то, что осталось от него количественно меньше.

Я много чего мог ответить Роберту, на его монолог, наполненный поистине пионерским апломбом и наивностью. Но, боюсь он, и коллеги его, просто меня бы не поняли. Метание бисера перед домашним скотом — неблагодарное, знаете ли занятие.

А то, чем занимаюсь я, занятие уже даже не благодарное — глупое в своей бессмысленности. Ну почему, после литров крови, что выпили из меня жена и начальство в последние дни перед заморозкой, после безработицы и очень близко маячившего призрака нищеты, после долгой и трудной адаптации в новой эпохе — почему я не могу расслабиться? Порадоваться, что нашел работу почти по специальности, сытое, спокойное и комфортное существование. Я же за этим отправился в будущее. Я же, на это надеясь, согласился себя заморозить и тем самым, сжечь мосты со своим неприветливым веком. Я был, по большому счету, морально готов, что после размораживания столкнусь не со светлым будущим, а с всеобщим пепелищем и гноищем. Но вот на то, что, получив желаемое, буду «качать права» и ломиться в чужой монастырь, размахивая своим уставом, я никак не рассчитывал.

Априори был уверен, что, при любом раскладе, люди трехтысячного года будут умнее моих современников. Примут меня, пусть скрепя сердце, накормят, обогреют, не обрекут на гибель, не пустят на изуверские опыты — и на том спасибо. О том, чтобы требовать от своих далеких потомков чего-то большего, я даже не задумывался. Так почему я не просто задумался — требую? Почему не наслаждаюсь жизнью мастера? Почему мне не дает покоя все окружающее — ни войнушки между кланами, ни мастера с их привилегиями и Коммутодромом, ни пресловутый Пантеон. Особенно, пресловутый Пантеон…

Это место стало важным в моих глазах по целому ряду причин. Дело не только в том, что Пантеон, он же Рефрижератор, стал своего рода воротами между моей родной эпохой и будущим, куда я иммигрировал. И даже не в том, что это здание, в отличие от остального города, содержалось в порядке и работоспособном состоянии. Просто само слово «Пантеон» засело в моей голове своим не вполне ясным значением.

Словечко древнегреческое. Кажется, имеющее отношение не то к религии, не то к мифологии. Увы и ах, греческая мифология, преподанная моему поколению школьников то ли в четвертом, то ли в пятом классе, что называется, галопом по Европам, практически не оставила следа в моей памяти. Что Зевс метал молнии — помню, что Геракл совершил двенадцать подвигов — помню. А вот что за подвиги он совершил — из головы вылетело, не говоря уже о красивом слове Пантеон, которое, кажется, даже и не влетало.

Первую мысль — порыться в архивах базы, я отмел. Не хотелось, как говорили тысячу лет назад, «спалиться». Ибо вслед за симпатией к своим «коллегам» быстро пришла антипатия, еще быстрее переросшая в недоверие и паранойю. Почему-то я увидел в этом Пантеоне какой-то секретный объект, место окутанное тайной, которую дозволено знать только посвященным. Кем дозволено — вопрос сто десятый, важно, что мастера явно не были расположены эту тайну открывать. И последствия моих попыток в открытую разгадать тайну Пантеона навряд ли могли быть приятными. Для меня.

Как известно, только нестандартные решения способны помочь в якобы безвыходной ситуации. В моем случае нестандартным выходом было бы обратиться к человеку, который должен худо-бедно ориентироваться в далеком прошлом. Здесь, в мире бойцов, мутантов, мастеров и технофобов, среди моих знакомых этому требованию удовлетворял лишь один человек. Вернее, одна.