Страница 20 из 103
Но Мартин сейчас ведёт себя неправильно: он видит, как я тружусь, чтобы забраться на свой трамплин для прыжка высоко вверх и лишает меня поддержки. Разве он не понимает, что, находясь вверху, я смог бы и ему помочь подняться? Наверное, зависть — самое разрушительное чувство в человеке.
Я нисколько не изменил свою линию поведения и продолжал учиться в прежнем духе. Я не стал никому доказывать, что я не гей. Я знал, что оправдываются только виноватые. Впоследствии я ещё пытался общаться с Мартином, но он стал меня избегать и больше времени проводил с Диего.
Диего действительно торговал наркотиками в школе. Это можно было определить по ходившим слухам и тому, как он одевался. У него были самые дорогие телефон и часы в школе. Он приезжал в школу на большом пикапе. Часто менял девочек. И, как грамотный наркодилер, он не употреблял сам. Это было видно сразу.
Не могу сказать, что в нашей школе многие курили наркотики. Я умел определять человека под кайфом, меня научила Тринити. Это несложно: нужно было просто внимательно наблюдать за людьми. Если они вели себя неестественно, это сразу вызывало подозрение.
Но главные признаки я мог наблюдать часто: сильно суженные или сильно расширенные зрачки, не реагирующие на свет; блеск глаз; изменение двигательной активности; изменение речи; беспричинное веселье, смешливость, болтливость, злобность, агрессивность, явно не соответствующие ситуации.
В той компании, в которой я общался, наркоманов не было. Все были отличниками и активистами. Я бы не назвали их идеальными людьми, так как с ними зачастую было скучно. Особенно от их занудства. Казалось, что эти «ботаники» созданы для того, чтобы их слушали. Сами они могли слушать, только постоянно перебивая. Они были уверены, что их собственные мысли гораздо важнее для собеседника, чем его.
Прошёл год, я учился в последнем классе и уже рассылал запросы в лучшие колледжи. Наблюдая со стороны за Мартином, я видел, что он зачастую находится под кайфом. И, судя по тому, что он ведёт себя каждый раз по-разному, я сделал вывод, что он употребляет не только марихуану. Нельзя бросать друзей в беде, поэтому я решил выяснить, чем он балуется. Я знал лёгкий способ.
Однажды я поймал его в школе, подошёл к нему и, давая ему свой телефон, сказал:
— Мартин, тут с тобой хотят поговорить.
Лечение
Мартин поднёс телефон к уху, поёжился и уже через несколько секунд отдал мне телефон обратно.
— Там короткие гудки, — обиженно сказал Мартин. — Билл, что за шутки?
Я забрал телефон, извинился и ушёл, понимая, что нужный мне дамп снят. В этот же вечер Тринити обнаружила в крови дампа Мартина следы морфина. Покопавшись в его памяти, Тринити сказала:
— Володя, он уже не сможет помочь себе сам. Он употреблял три вида наркотиков в течение двух лет. Поддерживать его ветку развития не имеет смысла.
— Тринити, ты пойми, он мой друг, — сказал я. — Давай поможем ему справиться с зависимостью.
— Понимаешь, — мягко сказала Тринити, — только он сам мог бы помочь себе избавиться от психологической зависимости. Но он не захочет. В его мозгу уже снизилось количество опиоидных рецепторов. У него повышенная выработка глутамата. Снизилась выработка эндорфинов. У него выработалась физическая зависимость.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сказал я, — неужели такой мощный компьютер, как ты, не может найти способ лечения такой распространённой болезни?
— Однажды его родители, узнав, что он употребляет наркотики, — начала рассказывать Тринити, — заперли его в комнате, прицепив наручниками к батарее. Он тогда испытал такую дикую ломку, что больше никогда не захочет повторить её.
— Ломку? — спросил я. — Я всегда удивлялся, как человеческий организм привыкает к химии до такой степени, что начинает так яростно требовать добавки. Я никогда не испытывал подобного и не могу понять механизма.
— Если хочешь, я тебе могу объяснить на пальцах, как формируется привыкание к наркотикам, — сказала Тринити.
— Будет очень интересно, — искренне ответил я.
Тринити придвинулась ближе к камере и, зачем-то оглянувшись, начала рассказывать тихим голосом:
— Основное действующее вещество героина — это диацетилморфин. Для простоты будем называть его морфином. По всему организму человека в нервной системе расположены специальные опиоидные рецепторы. Это своеобразные датчики. Как только они чувствуют морфин в крови, они возбуждаются и дают ощущение эйфории, расслабления и обезболивания.
— А зачем нужны эти рецепторы? — спросил я. — Ведь если бы их не было, то и наркоманов бы не было.
— Странный вопрос, — ответила Тринити. — Если природа сделала эти рецепторы, значит, они необходимы. Воздействующие на них вещества вырабатываются в железах внутренней секреции. С помощью этих химических элементов, которые передаются через кровь, мозг подаёт команды организму. Например, если тебя укусил волк и продолжает гнаться за тобой, головной и спинной мозг моментально дают команду железам впрыснуть в кровь такие вещества, которые воздействуют на внутренние рецепторы так, что ты будешь находиться в шоке и бежать сломя голову не чувствуя боли.
— Например, адреналин? — уточнил я.
— В том числе и его, — кивнув головой, ответила Тринити. — Так вот, продолжу о зависимости наркоманов. При постоянном воздействии морфина он угнетает синтез эндорфинов и снижает чувствительность рецепторов.
— Эндорфины — это что? — уточнил я.
— Эндорфины — то же самое, что и морфин, — улыбнулась Тринити. — Только их вырабатывает сам организм. Они способны уменьшать боль, аналогично опиатам, и влиять на эмоциональное состояние.
— А они зачем нужны? — спросил я.
— Вот у спортсменов, — начала объяснять Тринити, — эндорфины часто вырабатываются вместе с выделением адреналина. При долгих тренировках в организме выделяется адреналин, усиливается боль в мышцах и, вследствие этого, начинают вырабатываться эндорфины, которые уменьшают боль, повышают реакцию. Поэтому спортсмены через некоторое время не могут обходиться без тренировок. И им нравится уставать. Они от этого получают удовольствие. Или другой пример.
— Какой? — спросил я.
— Обжорство, — коротко ответила Тринити и начала уточнять. — Эндорфины, которые ещё называют гормонами счастья, больше всего выделяются тогда, когда задействовано максимальное число рецепторов: обонятельные, зрительные, осязательные или вкусовые. Когда мозг понимает, что в организм поступает вкусная пища, он вырабатывает большую дозу эндорфинов. Поэтому ты чувствуешь такой комфорт после еды. Некоторые люди так подсаживаются на этот способ получения эндорфинов, что начинают есть не потому, что голодны, а потому, что им нужна новая доза эндорфинов. Они, по сути, тоже, природные наркоманы.
— Очень интересно, — улыбнулся я.
— Наркоманы, в отличие от обжор, — продолжила Тринити, — из-за постоянного употребления наркотиков теряют способность к внутреннему синтезу эндорфина. Более того, их датчики-рецепторы теряют чувствительность и к искусственным веществам, например, к героину. Им приходится постоянно повышать дозу. Если они прекращают приём героина, то происходит полное или частичное отключение противоболевой системы. Они начинают испытывать дикую боль по всему организму, у них не вырабатываются собственные эндорфины, отвечающие за противоболевое воздействие. Так они испытывают страшную ломку. А однажды испытав дикую боль ломки, они ни за что не согласятся добровольно повторить её. Они сделают всё, что угодно, чтобы достать дозу. Вот могу объяснить появление зависимости на примере твоего друга Мартина.
— Давай, — заинтересовался я.
Тринити отпила из стакана с водой и начала рассказ:
— Сначала его организм легко вырабатывал эндорфины, естественным образом. Когда он смеялся, радовался, целовался, обнимался, вкусно кушал — он получал эндорфины и вместе с ними ощущение удовольствия. Так работает нормальный человеческий организм.