В тихом омуте

– Почему?

– В доме бардак.

– Ну и что?

– Надо будет срочно прибраться. Эстер терпеть не может беспорядка.

Как и остальные члены компании, Гарри побаивался Эстер. Не то чтобы она была им всем неприятна, но каким-то необъяснимым образом она всегда оказывалась права, а их повергала в смущение и замешательство. Эстер могла пройтись по комнате и, не говоря ни слова, одним своим видом или слегка поднятой бровью указать на то, что в стропилах паутина, а под коврами пыль. И если кто-то брал на себя труд проверить, оказывалось, что есть и паутина и пыль.

Гарри посмотрел на свои наручные часы:

– Еще и девяти нет.

– Знаю.

– А Эстер, должно быть, всю ночь не спал а.

– Фактически – да.

– Почему она решила приехать сюда?

– Хотела сама убедиться, что Рона здесь нет.

– Как я понимаю, нам она не доверяет.

– Да, не очень.

– Она что же: думает мы его покрываем?

– Возможно.

– А что мы покрываем, хотел бы я знать? Она, видно, думает, что мы привозим сюда женщин или как?

– Может, и думает.

– Господи, это же смешно.

– А вот ей не до смеха.

– Странная женщина Эстер. Вот Телма, например, никогда бы такое не заподозрила. Она счастлива, когда я уезжаю, чтобы приятно провести время. У нее нет эгоистической жилки.

Тьюри почувствовал, как его губы сжимаются сами собой, но все же умудрился Спокойно сказать:

– Поторопись, нас ждут.

– Ладно. – Гарри спустил ноги с кровати и начал обуваться. – Полицейский говоришь?

– Да.

– Какого сорта?

– Дежурный офицер полицейского округа. Ему радировали из Торонто и попросили проверить, нет ли где Рона.

– Говоришь, Эстер заявила в полицию?

– Да.

– Странно: когда ты говорил с ней сегодня ночью, она нисколько не беспокоилась, о полиции и слышать не хотела.

Тьюри и сам обратил внимание на несоответствие поступков Эстер ее словам, но отнес его на счет непредсказуемости женщин.

Гарри встал, причесался и застегнул ворот фланелевой рубашки.

– Надо бы мне побриться, раз тут Эстер и полиция.

– Некогда.

– Телме не понравилось бы, если бы она...

– Телмы здесь нет.

– Ну, ладно.

– Послушай Гарри, этот инспектор, кажется, очень настырный. Следи за собой.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не болтай лишнего.

– О чем?

– О том, о чем мы говорили с тобой ночью.

– Ночью мы о многом говорили.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Да нет же, подскажи, о чем.

– О Телме, то есть о том, что Рон к ней неравнодушен. Не говори об этом.

Гарри заморгал.

– Да почему? Ведь на самом деле этого нет! Я же тебе сразу так и сказал. Телма любит грезить наяву, придумывать всякую всячину. Я же сказал тебе, что...

– Я помню, что ты мне сказал.

– Так что: ты мне не веришь?

– Верю, верю, – сказал Тьюри, одерживая раздражение, чтобы оно не прозвучало в его голосе. – Но инспектор может не поверить. Он не знает Телму, как все мы знаем. Так что помалкивай об этом, хороши?

– Вечно ты не доверяешь моему здравому смыслу. Должно быть, за дурака меня держишь.

– Каждый из нас в чем-то дурак.

– Что ты хочешь сказать?

– Ничего, решительно ничего, – сказал Тьюри и вышел из комнаты; Гарри двинулся за ним коротким сердитым шагом.

Внизу Эстер и инспектор вроде бы закончили разговор. Кэвел, держа в руке незажженную трубку, разглядывал корешки книг на полках, Эстер, стоя спиной к камину, глядела на инспектора молча и сосредоточенно. Она курила сигарету, часто и яростно затягиваясь, как будто ее распирало от множества мыслей, которые она хотела бы высказать, но не могла, и сигарета служила ей своего рода затычкой.

Тьюри представил Гарри Кэвелу, затем обернулся к Эстер и многозначительно сказал:

– Мы с вами можем подождать в комнате для игр. Возможно, инспектор хочет поговорить с Гарри наедине.

Эстер бросила на него пронзительный взгляд, но не стала возражать, когда Тьюри взял ее за руку и повел в прихожую.

Комната для игр, дверь в которую находилась напротив двери в кухню, могла бы служить вещественным доказательством того, что собиравшиеся в охотничьем домике мужчины увлекались не столько рыбной ловлей, сколько другими спортивными занятиями: довольно потертый ломберный столик с фишками из слоновой кости, настольная игра "загони шарик", биллиардный стол резного дерева и дюжина киев в стойке у стены из суковатых сосновых бревен.

Эстер присела на край биллиардного стола и принялась качать правой ногой с воинственным видом, будто собиралась пнуть кого-то или что-то.

– Ну, выкладывайте, – сказала она.

– Что выкладывать.

– Причину, по которой вы уволокли меня от Гарри и инспектора.

– Дорогая Эстер, – улыбнулся Тьюри, – никто вас не уволакивал. Кроме всего прочего, вы слишком взрослая девочка, чтобы так обойтись с вами.

– Бросьте играть словами. Почему вам так хотелось убрать меня оттуда?

– Ничего мне такого не хотелось. Просто я подумал, что с нашей стороны будет вежливо, если мы позволим инспектору поговорить с Гарри с глазу на глаз.

– Значит, одна из причин – вежливость?

– Конечно.

– Каковы остальные?

– Остальные?

– У вас всегда есть какой-то тайный мотив, Ральф, иногда даже несколько. Вы напоминаете мне игру из ящичков, которой забавлялись мои сыновья, когда были поменьше, – вы открываете самый большой ящик, а в нем второй, поменьше, во втором третий, еще меньше и так далее.

– Боюсь, я не улавливаю вашу мысль.

– Всякий раз как вы объясняете мне мотив того или иного поступка, я знаю, что в нем скрыт другой мотив, а в другом – третий. В каждом ящичке по мотиву.

– Но так не может продолжаться до бесконечности. Что же в самом маленьком ящичке?

– Ваше жирное маленькое "я".

Тьюри засмеялся, но в смехе его прозвучала какая-то нотка неуверенности.

– Вы меня представляете слишком уж сложным.

– Или хитрым.

– Торжественно обещаю вам, Эстер: если когда-нибудь я открою самый маленький ящичек, я приглашу вас посмотреть. Придете?

– Вприпрыжку. Такой случай я не упустила бы ни за что на свете.

– Я, разумеется, не гарантирую, что там будет ахти какой сюрприз. Просто жирное маленькое "я". – Тьюри увидел, что Эстер с удовольствием вошла в эту игру. – Как, по-вашему, оно выглядит?

– Как кукла-купидончик по рисункам О'Нейла. Из тех маленьких пластмассовых куколок, которые продаются в десятицентовых магазинах.

– Это не очень-то лестно для меня.

– Ну что вы! Очень лестно по сравнению с тем, как я представляю себе мое собственное "я" или "я" Рона.

– А что не так с его "я"?

– Рон никогда не доберется до последнего ящичка. А если бы и добрался, ни за что не пригласил бы меня или кого-нибудь еще посмотреть на то, что в нем окажется. Это была бы закрытая частная выставка.

– Мне бы хотелось, чтоб вы лучше думали о Роне.

– Мне бы тоже этого хотелось, – медленно сказала Эстер. – Я, оказывается, люблю его.

Мак-Грегор и здесь затопил камин, к этому времени воздух в комнате нагрелся настолько, что запотели окна. И у Тьюри возникло детское желание подойти к окну и написать пальцем на стекле свое имя или же изобразить сердце, пронзенное стрелой, и под ним сделать надпись:

ЭСТЕР + РОН = ЛЮБОВЬ

– Я не очень чувствительна, – сказала Эстер с безразличным видом. – Но иногда мне кажется, будто я и очень чувствительная, и в то же время практичная, деловая женщина. Однако внешность обманчива. На самом деле я дура, причем набитая, из тех, что заранее знают, чего делать не следует, но поступают наоборот. Я влюбилась в Рона с первого взгляда. Знала, что у него жена и дочь. Знала, что он испорчен большими деньгами и совершенно сумасшедшими родителями. Я знала, что по духу и по вкусам мы совсем разные. И все равно вцепилась в него зубами и ногтями. Заполучить его оказалось нетрудно. Рон был совершенно доступен. Он и сейчас такой.