Страница 57 из 73
Следующие часа два я развлекался, издавая жалобные и не очень крики, оглашая унылыми завываниями мокрое подземелье, как первосортное английское привидение. Вскоре пришлось перейти к угрозам — ноль эмоций в ответ. К обеду у меня начались галлюцинации. Перед мысленным взором вставала тарелка с мамиными варениками, горяченькими, со сметанкой. Тарелка постепенно увеличивалась в размерах, превращаясь в огромный таз, который не поместился бы и в прожорливого борова.
Потом сладостные видения вареников сменились призраками котлет и фантомами цыплят. Через пару часов сладких грез я снизил планку своих требований и решил ограничиться созерцанием буханки черного хлеба, которая неотступно стояла перед моим внутренним оком, вызывая приступы младенческого слюнотечения.
Все еще надеясь на милость победителей, я пытался отогнать видения громогласными вызовами охранников, но все было тщетно.
— Что они там, перемерли все, что ли? — разозлился я и замер от свежей неприятной мысли, чудом навестившей мою голову, несколько затемненную страстным желанием жрать.
А что, если они действительно там все перемерли? Может, этих придурков, людей Рэма, вырезали всех до одного эти, как их там, ну, из банды Касьяна? Или наоборот, люди Рэма перерезали прихвостней Касьяна — знать бы точно, кто меня схватил. Как там у них бывает, что-то вроде кровной мести за порушенных братков… Что же мне теперь, тут сидеть до голодной смерти?
Я решил действовать. Хотя тело уже изрядно ослабело от воздержания и напоминало высохшие мощи, но, собрав остатки воли в кулак, я решил бороться до последнего. Щелкнул зажигалкой. Обошел свою камеру по периметру и по диаметру, ковырнул стены. От бодрых мыслей о подкопе пришлось сразу же отказаться — слишком уж много времени займет это грязное дело. Графа Монте-Кристо хотя бы регулярно кормили, а я вынужден питаться только собственным желудочным соком.
Самое реальное и разумное решение, к которому я постепенно пришел, — попробовать выдолбить ступени в грунте и по ним подняться наверх. Диаметр колодца был достаточно мал, и я мог бы вскарабкаться по ступеням, опираясь для устойчивости одной рукой на противоположную стенку колодца. Попробовав совершить то же самое по гладкой стене, я неизбежно свалился бы обратно — влажная глина была скользкой, как мыло.
Не хотелось портить маникюр, поэтому, выковыряв из земли небольшую щепочку, я бурно принялся за работу. Мою трудоспособность увеличивала в несколько раз мысль о том, что там, наверху, может оказаться что-нибудь съестное, например заплесневелый сухарик или картофельные очистки. А если там отыщется еще и сигарета, хотя бы до половины выкуренная, — я буду на седьмом небе! Мысль о куреве взбодрила меня даже больше, чем мысль о еде.
Первые пять ступеней, располагавшихся до уровня двух метров, дались без особого труда. Но дальше работа пошла менее успешно. Приходилось действовать в раскорячку, вися, как паук, над пропастью. Опираясь ногами в только что вырытую ступеньку, а рукой — в противоположную стенку, я чувствовал себя акробатом, севшим на шпагат между двух тумб, с той маленькой разницей, что мои опорные ноги то и дело разъезжались по скользкой глине и грозили загреметь вниз, обрушив всю работу.
В тяжелом физическом труде время текло незаметно и чувство голода как будто притупилось. Время от времени я отдыхал, спустившись вниз по ступеням и с тоской взирая вверх. Зажигалка моя все больше чахла и дохла, и я с ужасом думал о том мгновении, когда она погаснет и мне придется работать без малейшего кусочка света.
Утешала только мысль, что колодец не может быть бесконечным. Если бы он шел вертикально от самого центра земли, то в нем было бы гораздо жарче, чем я ощущал. По моим техническим расчетам, он мог быть пять, ну, максимум, семь метров глубиной. В Подмосковье грунтовые воды обычно залегают близко к поверхности, это я знаю по собственному опыту — несколько лет назад мы копали с батяней колодец на даче и нам хватило зарыться на четыре метра, чтобы достичь воды.
А что, если здесь горка?.. А что, если здесь какая-то геологическая аномалия и колодец гораздо глубже?.. Нет, не может быть, утешал я себя, посасывая влажный комок глины, чтобы утолить жажду (из лужицы, натекшей на дне колодца, я опасался пить, предполагая, что упавшие туда и полуразложившиеся мыши подействуют на мой хрупкий организм не лучшим образом). Обычно люди селятся там, где вода подходит близко к поверхности. А иначе зачем рыть колодец в чистом поле? Не для меня же лично!.. К тому же колодец явно незакончен, еще даже не достигнут водоносный слой, а иначе я плавал бы здесь, как утка в проруби.
Со вздохом я вновь поднимался с кочки и принимался за работу. О том, что меня ждет наверху, я старался не думать. А вдруг они завалили вход в колодец?! Это значит — я погребен здесь на всю оставшуюся жизнь. Только после своего заточения я начал понимать, что чувствуют люди, погребенные заживо. Их ощущениям не позавидуешь!..
Сколько часов я вкалывал — не имею ни малейшего представления. Щепка моя давным-давно сломалась, и теперь я ковырял землю ногтями, а зажигалку включал только на короткое время, чтобы оценить тот объем строительных работ, который еще предстоит освоить. Честно говоря, мне он представлялся бесконечным. Я перестал колупать землю только тогда, когда, выбившись из сил, почувствовал, что пространство вращается вокруг меня все быстрее и быстрее, а глиняные стены сдавливают мой мозг в тесных объятиях…
Ринат подошел к стене мастерской, вдоль которой стояли незаконченные работы, выбрал среди хаоса холстов с карнавально-пестрыми мазками одну небольшую картину, белое полотно с четко прочерченным летящим контуром, и поставил ее на мольберт.
Это Артемида, богиня охоты, прекраснокудрая дева в развевающейся тунике. Она летит по лесу со своими подругами, чтобы настичь Актеона и превратить его в оленя за то, что тот подсматривал, как богиня-девственница купается в лесном ручье, — грех вполне простительный, с мужской точки зрения.
Да, рисунок неплох, совсем неплох! Ринат отошел и немного прищурился. Хорошо удалась вот эта линия — плавный изгиб небольшой груди опускается к бедру и переходит в стройное, узкое, почти мальчишеское бедро. Чувствуется, что икра напряжена, — вот тот неуловимый момент бега перед тем, как мышцы сократятся, нога оттолкнется от земли, и Артемида взлетит в прыжке. За ее спиной колчан со стрелами, в руке — изогнутый лук…
Но какая линия бедра! Такой линии мог бы позавидовать и сам Модильяни! Кто спорит, у этой модели такие совершенные линии тела, как будто ее изображение само ложится на бумагу. Давно он не встречал такого характерного типажа. Очень давно. С тех пор, как…
На сегодня у него запланирован следующий рисунок — Артемида натягивает лук, чтобы поразить Актеона стрелой. Самое интересное — уловить труднодостижимый момент первого расслабления мускулов рук, которое последует за спущенной стрелой. Специально для этого рисунка он арендовал у знакомого бизнесмена спортивный арбалет со стрелами. Надо будет заставить эту девицу постоять пару часов в напряжении, с натянутой тетивой. Интересно, выдержит ли она? Она не профессиональная модель, это ясно. Любительница. В свой прошлый приход не могла выдержать и четырех часов, вся изломалась. Молчала, правда, но он же не слепой! Но тело у нее — без сомнения, античное! Тело — на все времена, для всех веков и народов!
В свой прошлый приход она раздеться отказалась. Странно, что за несовременная скромность? Должна же, кажется, представлять, что ее зовут не на блины и что существуют некоторые особенности профессии, издержки, так сказать. Правда, тогда ему не нужна была обнаженная натура, вполне хватило драпировки, изображающей тунику. Но если уж так повезло и он в кои веки нашел подходящую модель, можно поработать еще и над Артемидой, купающейся в ручье.
Он уже представляет рисунок в малейших подробностях — богиня наклонилась и, зачерпнув воду, льет ее на грудь. Спина изогнута, волосы рассыпались по плечам. Крупные капли влаги на бедрах, на животе, глаза полуприкрыты в сладострастной неге. Вода — вот лучший, ласковейший и единственный любовник богини-девственницы. Туника брошена на берегу. В кустах наполовину видна обнаженная фигура Актеона, он опирается напряженной рукой о землю, его рот вожделенно приоткрыт, он любуется прекрасной Артемидой. И — закатное розовое солнце подкрашивает осторожным золотом всю картину. Отлично!