Посмертная маска любви

Некоторое время ему казалось, что он продвигается вперед, но на самом деле, выбившись из сил, он продолжал барахтаться на одном и том же месте. Поняв, что далее изображать из себя дельфина бессмысленно, Антон развернулся и поплыл к берегу, стараясь согласовать гребки с направлением волн.

Так он плыл несколько минут, пока ему не показалось, что волны стали как будто круче. «Отмель», — догадался он и попробовал встать на ноги. Но ноги опять ушли вертикально вниз, его захлестнуло волной, вдоль тела скользили какие-то веревки, похожие на водоросли. Антон изо всех сил заработал руками, но на плечи тоже налипли водоросли, мешая двигаться. «Сети, это сети, — догадался он и обрадовался: — Значит, я на отмели…» Но ноги не могли нащупать твердое дно — под ними податливо расступалась холодная черная масса воды.

Он сделал еще несколько гребков, немея, руки отказывались подниматься, уставшие ноги не могли освободиться из плена. Чувство усталости и безразличия постепенно овладело им. Антон еще раз попытался освободиться от веревок, раздирая их руками, но его сразу же накрыла масса соленой воды, забившись в рот, в нос, в глаза. Отфыркиваясь, на несколько секунд его голова показалась над волнами, сделав последний глоток воздуха, а потом скрылась в черной толще воды и больше уже не появлялась на поверхности…

Утром на песке нашли аккуратно сложенную одежду, придавленную камнем, чтобы не унес ветер, а к обеду рыбаки и спасательная лодка вытащили сети. В них огромной безжизненной рыбой распласталось тело Антона Загорского.

Разбитая белая «волжанка» Артура Божко безобразной грудой железа высилась во дворе «моего» автосервиса.

Я заехал на работу, чтобы «полюбоваться» этим печальным зрелищем в надежде, что оно натолкнет меня на какую-нибудь очередную гениальную мысль. Около помятой консервной банки, очертаниями слабо напоминающей автомобиль, суетились механики, откручивая уцелевшие детали. Рядом, в углу, с приплюснутой мордой стоял разбитый «шевроле». Он ждал своей очереди. Подушки безопасности в нем сдулись, капот отъехал как-то странно вниз, лобовое стекло прогнулось и висело мятой простыней. В общем-то джип не очень сильно пострадал, но все же от былого великолепия престижной машины в нем осталось немного.

Последствия кратковременного тюремного заключения ничуть не сказались на моих подчиненных — разве что меньше стало шуток и мата в мастерской. Да и веселиться было не с чего — Артура хорошо знали как полномочного представителя близнецов. И его машина здесь часто ремонтировалась, и сам он был в курсе всех дел автосервиса. Он пользовался у моих подчиненных непререкаемым авторитетом, гораздо большим, чем я сам. Я был для них всего лишь подставной куклой, матрешкой, которую можно легко заменить любой другой деревяшкой…

Засунув руки в карманы и мрачно насвистывая похоронный марш, я меланхолически наблюдал за работой механиков. Они тихо переговаривались, не обращая на меня никакого внимания. Чего я ожидал от их работы — я сам не понимал. Может быть, рассчитывал, что они обнаружат следы злоумышленной порчи автомобиля и это натолкнет меня на какую-то идею? Впрочем, сама ситуация ДТП исключала всякую возможность неисправности — налицо была преступная халатность водителя «шевроле» или его злой умысел.

Я присел на старые шины в углу заваленного железом двора. Перед глазами все еще стояла кровавая картина — Артур, лежащий на мусорной куче, и черная змейка, медленно уползающая под горку картофельных очисток. Перед глазами вставало раздраженное, недовольное лицо Шурки — вряд ли такое выражение можно наблюдать у человека, заказавшего убийство своего лучшего друга. Впрочем, как мне казалось, для человека, который только что вытаскивал еще теплый труп лучшего друга и соратника, на его физиономии было слишком мало горя…

Помнится мне, когда в тот день за час до происшествия я заходил в клуб, «шевроле» спокойно стоял около заднего входа, и на него, кажется, никто не покушался. Но может быть, уже тогда за тонированными стеклами прятался коварный убийца… Может быть, он уже держал руку на ключе зажигания, и его нога нетерпеливо пробовала педаль газа, может быть, он уже ждал того мгновения, когда из-за поворота Крапивенского переулка покажется белая морда артуровской «Волги», и тогда он мгновенно вылетит навстречу, сметая все на своем пути блестящей семитонной махиной.

— …Если бы он не пытался вылезти, наверняка остался бы жив. — В мое сознание вторглись приглушенные голоса — это переговаривались между собой механики. — Скорость-то была небольшая, не успел еще джипец разогнаться на крутом повороте.

— Да-а, — подтвердил голос со знакомой хрипотцой — это вступил в разговор Толян. — Не смог Артур выскочить, секунды не хватило, ему бошку-то и смяло стойкой двери. А сидел бы на месте — максимум, ребра рулем поломало бы, но жив бы остался…

Тяжелый вздох сопровождал эту своеобразную поминальную молитву.

— И надо же, позавчера только я копался в его тачке, он просил меня опережение зажигания выставить, а теперь ему на том свете опережение зажигания до фонаря… — Колю, кажется, потянуло на философию. — Только триста кэмэ и успел проехать…

— А ты откуда знаешь, сколько?

— А я накануне трос спидометра подтягивал, запомнил…

Я навострил уши. Триста километров за сутки — куда же это Артур мотался в свой последний день? Что он делал, чем занимался, где был?.. Я тихо слинял с «работы» и отправился навестить жену Артура Божко. Триста километров за день — это слишком много даже для такого мегаполиса, как Москва. Не правда ли?

Очаровательная женщина с легкомысленными кудряшками на лбу старательно рыдала, припадая к моему плечу. Я знал, что вчера у нее с визитом побывали братья и обещали ей пожизненную материальную поддержку, так что в ее рыданиях мне почему-то чудилась твердая уверенность в завтрашнем дне. Я уже перестал доверять кому-либо, подозревая весь мир в криминальном сговоре. Почему бы и жене Артура в нем не поучаствовать?

— Это все из-за нее, — причитала вдова, аккуратно вытирая белоснежным платочком что-то в углу глаза. Предполагалось, что там должна была находиться положенная по ситуации слезинка. — Да-да, это все из-за этой суки…

— Из-за кого? — не понял я. — Кого вы имеете в виду?

— Из-за этой стервы, бывшей жены вашего Абалкина… Укокошила мужа, но этого ей показалось мало… Принялась за других…

У бедняги, кажется, все смешалось в голове — конечно, это вполне простительно. От горя, говорят, даже иногда сходят с ума.

— Вы, кажется, что-то путаете, — мягко прервал я ее. — Она погибла почти два месяца назад…

— Да? — Белоснежный узкий лобик под кудряшками недоуменно сморщился, а подчеркнуто красные губы нехотя разжались. — Ну все равно… Не она сама, так с ее подачи… И вообще, мне кажется, это вы что-то путаете… Я ее недавно видела в бутике Пако Рабанна. Я вообще редко ошибаюсь… Та же походка, та же стервозная ухмылочка — я ее и на том свете узнаю! Когда она пыталась вбить клин под моего Артура, я ее сразу предупредила, что выцарапаю ей ее паршивые глаза вот этими своими руками. — Пылкая вдова продемонстрировала мне свои длинные, как у китайского мандарина, покрытые черным лаком ногти. — Но она все-таки добралась до него!

Я тяжело вздохнул — что за адское занятие беседовать со слегка сдвинувшейся от горя и ревности женщиной!

Почему-то неприятно было слышать от нее об отношениях Артура с Ингой. Почему-то мне не хотелось верить ей. Маленький верткий Артур отличный парень был, конечно, — но «был»… А Инга… Царственно-прекрасная, великолепная Инга… Инга в серебристом платье с открытыми плечами, Инга в серебристом длинном авто — на ее лицо падают отсветы фар от встречных машин, — Инга в полумраке холодного вечера возле камина, Инга на огромной постели при зыбком свете ночника — длинное великолепное тело без малейшего изъяна, не тело, а идеальное представление о теле, — задыхающийся шепот, полузакрытые глаза, разметавшиеся по подушке волосы, и постоянным рефреном повторяющаяся фраза: «Не верь ничему плохому обо мне», фраза, звучавшая как завещание.