Посмертная маска любви

— Я заметила, у тебя появились боевые ранения, — говорит Кэтрин, проводя пальцем по моему нижнему веку.

Мой синяк почти сошел — так, ерунда, как будто кто-то капнул желтоватой краской на кожу.

— Да, всего лишь избили в милиции, — небрежно бросил я.

— О, в милиции! — с ужасом в голосе повторила Кэтрин. — Как, Сержи, неужели ты нарушил закон?

Интонация, прозвучавшая в ее вопросе, меня развеселила. Я, конечно, слышал, что американцы страшно законопослушные, но, прожив несколько лет в нашей стране, нельзя же так по-детски удивляться, что человек ни за что попадает в кутузку.

— Немного, Кэтрин, совсем немного. — Смеясь, я пытался успокоить ее. — Точнее, если бы я не нарушил, меня, наверное, убили бы…

— Кокнули? — через силу улыбнулась Кэтрин.

— Да, пришили, прикончили, пристукнули, укокошили, почикали… И так далее… Я не хотел нарушать закон, Кэтрин. Но мне надо узнать, почему убивают моих друзей.

— Неужели кто-нибудь погиб еще, Сержи?

Я рассказал ей все, что происходило за время ее отсутствия, все, что наблюдал собственными глазами…

Кэтрин смотрела расширенными неподвижными зрачками куда-то в темноту. Мне казалось, что она что-то видит там, за черной непроницаемой мглой, которая окутала комнату душным покрывалом.

— О чем ты думаешь? — наконец отважился я нарушить молчание.

Кэтрин перевела на меня блестящий отраженным светом луны взгляд:

— Что? Я думаю, это не последняя жертва, Сержи. Я думаю, что, пока не поздно, тебе надо выйти из игры. Уехать, затаиться. Тогда они тебя не достанут. Это твой единственный выход. Попадание в милицию — это только начало.

— Мрачноватое начало, — мрачно заметил я и спросил: — А ты? Тоже уедешь?

— Я останусь. Я должна остаться.

— Ну вот еще… Тогда и я останусь. Да и не верю я в то, что можно безнаказанно совершить пять убийств подряд… Чем больше преступлений, тем больше следов. Тем легче найти преступника.

— Это в теории. А на практике… Никто и искать не будет.

Мы помолчали.

— А ты хочешь и дальше искать свою кассету? — спросил я.

Кэтрин едва заметно повела плечом:

— Не в кассете дело.

— А в чем?

— Тут замешаны очень важные люди.

— Братья?

— Нет. Те, кто стоит за ними.

— За ними кто-то стоит? Кто? Ты знаешь?

Кэтрин опять повела плечом:

— Это люди гораздо более сильные и более умные, чем те, кого ты подозреваешь. Братья — это пешки. Мелкие бандиты. Насколько я знаю ваш жаргон, шестерки. Нет, они тоже уйдут в свое время.

— Куда?

Кэтрин промолчала. Мне было ясно уже из ее молчания, куда уйдут братья.

— Эти люди… Они не остановятся… Слишком много поставлено на карту. Поэтому я и говорю тебе — уезжай.

— Но ведь ты тоже рискуешь, — возразил я.

— Я пойду до конца, — твердо произнесла она.

Я смотрел на нее и верил, что она пойдет до конца.

Глава 10

Солнце — слепящий раскаленный шар, выкатившийся из топки, оно светит вовсю, и по плечам как будто растекается расплавленное золото. Хорошо отвлечься от всех неприятностей и лежать целыми днями на песке, закрыв глаза солнечными очками, хорошо сидеть у воды, бездумно уставясь на говорливый прибой, лижущий гальку своим шершавым языком.

А вечером, когда немного спадает жара, — как славно пройтись вдоль набережной, зажав в руке бутылку холодного пива, и чувствовать на себе поощряющие взгляды хорошеньких девушек! Они, казалось, только и ждут того, что к ним подойдут и заговорят: долгие взгляды из-под опущенных ресниц, на загорелых лицах — белозубые улыбки…

И как хорошо, что Москва и все, что с ней связано, отделены от него полутора тысячами километров. Позади кошмар последнего месяца, чувство бессилия и сопутствующее ему неприятное ощущение вины. Что и говорить, противно чувствовать себя виноватым оттого, что ты продолжаешь жить, когда твои друзья погибли… Но что поделать, все мы смертны!

Антон Загорский присел за столик открытого летнего кафе, поправил очки, то и дело сползавшие с носа, и заказал себе бутылку пива. Отлично, в жару — холодное пиво, можно ли о чем-нибудь еще мечтать? Летняя ночь полна волшебных запахов моря и нагретой за день травы, равномерный шум прибоя успокаивает, навевая сладкие грезы, ясные чистые звезды подмигивают, глядя на землю с высоты. Через пятнадцать минут подадут порцию великолепного бараньего шашлыка, сбрызнутого легким виноградным вином. Нет, на свете еще осталось кое-что, ради чего стоит жить!

Но две недели в одиночестве он здесь явно не высидит. Прошло только три дня, а ему уже захотелось общества. С квартирной хозяйкой не больно-то весело болтать, а подходящей девицы для более тесного знакомства он пока не приметил. Точнее, девиц-то навалом, но они бродят в основном парочками, а ему нужен абсолютно свободный и независимый экземпляр. Как и он сам.

Предлагал же он Кольке Ломакину рвануть на пару на юга, но тот что-то затормозил: мол, дела, ресторан не на кого оставить, да и не время сейчас отдыхать… Отчего ж не время? Июнь — великолепное чистое море, цены еще не взлетели вверх с той же легкостью, как фольга от шоколадки, поднятая ветром. Ну да Бог с ним, с Колькой. Пусть плавится в раскаленной Москве, если ему охота…

А все-таки неплохо было бы очутиться здесь с другом. Подцепили бы парочку симпатичных девчат, покуролесили немного, было бы о чем зимой вспомнить!.. Загорский налил себе полный бокал красного ароматного вина и с аппетитом вонзил белые крепкие зубы в дымящийся шашлык. О, какая вкуснятина! Это не те вонючие угольки из приблудных Шариков, которые в изобилии продаются горбоносыми продавцами в Москве около метро. Веточка кинзы, кокетливо прикрывающая сочащиеся соком поджаренные кусочки, удачно дополнила пряным вкусом мясо, а пожар, пылающий во рту, утихомирил глоток ароматного домашнего вина.

Такая острая пища возбуждает в мужчине желание и толкает его на подвиги. Женщины кажутся более красивыми, чем они есть на самом деле, отчего-то тянет говорить им те милые глупости, от которых они соглашаются идти на край света (и более того — в постель). Ах, эти женщины на курорте! С точеными телами цвета светлой бронзы, с пышными формами золотистого цвета, с хрупкими фигурами цвета молочного шоколада, улыбающиеся, смеющиеся женщины (ни капли грусти в сияющих глазах!), светловолосые и брюнетки, с волосами цвета баклажана и с волосами ярче, чем красное дерево, — невозможно решить, какая из них лучше, хочется иметь всех их сразу и каждую в отдельности! Были бы у него такие длинные руки, чтобы ими обнять все разморенные южным солнцем и беззаботностью тела, было бы у него несколько пар неутомимых губ, чтобы перецеловать всех до единой, было бы у него несколько тел, чтобы находиться с каждой женщиной и не упустить ни одной!

«Да, теперь я понимаю турков, — размышлял Загорский, обводя блестевшим от вина и сытости взглядом зал ресторана. — Гарем — вот выход для настоящего мужчины! И не четыре жены, как прописал Мухаммед, а сорок сороков! И еще бы к гарему наложниц — несть числа… Но что это я, — усмехнулся Антон. — У меня пока и одной нет…»

Он еще раз оглядел зал, задерживая влюбленный взгляд на всех особах моложе тридцати лет, которых в зале было, впрочем, немного. Кроме того, они все находились со своими спутниками. Они смеялись, потягивали вино, курили и казались небожительницами, на минуту спустившимися на землю.

Вздохнув, Загорский достал бумажник, вынул из него купюру и положил под тарелку. Перед сном неплохо прогуляться вдоль моря, полюбоваться на лунную дорожку, такую гладкую, будто кто-то рассыпал серебро, вдохнуть полной грудью чистейший горный воздух и, может быть, даже искупаться около камней, где вода таинственно фосфоресцирует, стекая с замшелых валунов.

Он вышел из кафе. Вслед ему журчала мягкая музыка оркестра, а огни курортного города уже рассыпались по склонам гор, сжимавших долину в ласковых тисках. Крупные, как соль, звезды неподвижно висели над головой, и небо, казалось, можно было потрогать рукой и ощутить его мягкий бархат.