Посмертная маска любви

Мы нежились на пляже в Серебряном Бору. Кэтрин сидела в шезлонге, подставляя солнцу лицо. Ее глаза закрывали большие солнечные очки. Я не видел ее глаз, и это мешало мне разговаривать.

— Дорогой Сержи, — улыбнулась Кэтрин, не оставляя и доли секунды для подозрительной паузы. — Насколько я знаю русский, для корректной беседы рекомендуется применять глаголы «обманывать», или «лгать», или «сочинять», потому что «врать» — это грубая разговорная форма. Так меня учили в Иллинойском университете.

— Хорошо. Ты мне лгала? Сочиняла? Выдумывала? Забивала баки? Лила пулю? — начал злиться я. Что за привычка уходить от ответа!

— «Разводила турусы на колесах». Я помню это прекрасное выражение из учебника по русскому… Нет, я не врала тебе. Я просто не говорила тебе всю правду. Это разные вещи, не так ли?

— По-моему, это одно и то же, — сердито буркнул я.

Кэтрин снова едва заметно улыбнулась.

— Не злись, Сержи, — сказала она нежно. На горячее от солнца плечо легла ее прохладная рука. — Я не знала, как ты ко всему этому отнесешься. Я боялась, что ты не поймешь меня…

— А ты не боишься, что я не пойму, когда ты скрываешь от меня важные вещи? Ты ведь приходила в квартиру, где жила Инга, уже после ее гибели. И пыталась открыть дверь!

— Неужели ты шпионил за мной еще до нашего знакомства? — Тонкие брови вразлет гневно взметнулись вверх.

— «Шпионить» — это очень грубая разговорная форма, — передразнил я. — Я не шпионил. Я случайно узнал об этом от своего друга. Он видел, как ты пыталась открыть дверь.

— И что же он не остановил меня? Я надеюсь, твой друг не подумал, что я взломщица? — Кэтрин иронически усмехнулась. — Да, я пыталась проникнуть в квартиру, где жила Инга, не буду спорить.

— Зачем? — Мягко говоря, я был изумлен.

— Чтобы найти одну вещь, принадлежащую, кстати, мне.

— Какую?

— Тебе действительно важно это знать?

— Ну естественно, говори, не томи.

— Это кассета с записью.

— Какой записью?

— Записью встречи местной русской мафии и ее зарубежных представителей.

— ?

— Они разрабатывали новые пути транспортировки наркотиков из Таиланда в Америку через Россию, а также обсуждали возможности нелегальных поставок оружия и ядерного топлива. Это очень, очень важная кассета.

Я поднялся и сел на песок и изумленно смотрел на Кэтрин во все глаза. Ничего себе! Я нахожусь рядом с той бурной жизнью, которую наблюдал разве что с экрана телевизора! И я ничего не знаю об этом! А Кэтрин!.. Кэтрин, которая деловито стучит по вечерам на своей машинке, Кэтрин, которая с диктофоном разъезжает по Москве в поисках материала для своей газеты, красивая Кэтрин, которая вот сейчас лежит со мной рядом, нежная Кэтрин, которая, кажется, не сможет побороть и сонную осеннюю муху, тоненькая, хрупкая Кэтрин, которую я могу поднять одной рукой и держать так на весу хоть весь день, — эта Кэтрин борется с русской мафией! Ну и ну!

Очевидно, вид у меня был очень уж ошарашенный. Кэтрин рассмеялась своим мелодичным смехом:

— Похоже, ты удивлен, Сержи?

— Не то слово! — Мои глаза по величине, наверное, спорили с куриным яйцом высшей категории. — А откуда у тебя взялась эта кассета?

— Это мой профессиональный секрет, Сержи, — покачала головой Кэтрин. — И даже тебе я не могу рассказать.

— А почему она вдруг оказалась у Инги?

— Я думала, что она у Инги… Думала, потому что в сейфе Абалкина ничего не оказалось.

— У Сашки в сейфе? — У меня перехватило дыхание.

— Да, он хранил кассету у себя, потому что мою квартиру могут в любой момент обыскать, а меня убить. А у него был надежный сейф, и, кроме того, он был вне подозрений, ведь он работал на них. Ты не знал?

— Ну, кое о чем и я догадывался. — Я многозначительно кивнул — и мы не лыком шиты! — Так, значит, вот из-за чего его убили… Тогда при чем тут твои предположения о том, что его убрали из-за «коричневого» прошлого?

Кэтрин выразительно молчала, предоставляя обо всем мне догадываться самому.

— А если кассета все еще находится в квартире у Инги? — предположил я.

— Это я и пыталась узнать. — Кэтрин пожала плечами. — Но мне не удалось проникнуть в квартиру — ключи не подходили.

— Давай попробуем вместе, — загорелся я. — Со мной мы на сто процентов влезем туда!

— Уже не имеет смысла, — отрицательно качнула головой Кэтрин.

— Почему? — Мне страшно хотелось прослушать вожделенную кассету. Наверняка там будет маленький ключик к убийству Абалкина. А может быть, и к поджогу дома…

— Потому что те, кто охотился за ней, наверняка уже побывали в квартире Инги и все перерыли вверх дном. И нашли кассету.

— А если нет?

— Глупая трата времени. — Кэтрин опять откинулась в шезлонге и подставила лицо солнцу. Весь ее вид показывал, что она больше не расположена обсуждать эту тему.

Некоторое время я лежал спокойно, переваривая сказанное. Глаза механически следили за белым парусом серфера, который то ложился на воду, то опять вставал над темной гладью реки и несся по волнам, как крыло огромной птицы. Солнце слепило глаза и жарило, как в Африке.

Уткнувшись носом в покрывало, я размышлял. Итак, Кэтрин отдала кассету на хранение Сашке. Теперь можно выстроить новую цепочку событий. Например, Инга могла взять кассету из сейфа вместе с какими-нибудь своими документами — ведь у нее были ключи от квартиры, да и от сейфа, наверное, тоже. Просто прихватила заодно… Она не представляла всей взрывоопасной ценности этой кассеты. Возможно, те, кому она была позарез необходима, вышли на Ингу и потребовали возврата, но она заартачилась, возможно, потребовала денежную компенсацию — все, кто хорошо знал ее, твердили в один голос, что она могла выкинуть и не такое коленце!

А что же потом? Ингу убили, обыскали весь дом в поисках кассеты и подожгли его, чтобы скрыть беспорядок после поисков или следы преступления. А я-то в это время мирно дрых себе наверху, в спальне, не подозревая, какие дела творятся на первом этаже!..

Потом, не найдя кассету у Инги, они переключились на Сашку. Абалкин небось прикинулся шлангом, заливал: мол, какая кассета, да не знаю ничего такого, ребята, да вы что, да я свой в доску… И его решили убрать. И убрали. Убрали, не очень-то стараясь замести следы преступления, — и не такие дела творятся в спешке.

А потом… Что же было потом? Нашли ли они кассету? Судя по тому, что и Эдик погиб при очень странных обстоятельствах, то нет… Стоп! Да, при чем здесь Савоськин? Может, ему Абалкин отдал на хранение кассету? А почему именно ему? Он же, собственно говоря, довольно мелкая пешка во всей этой истории… А может быть, именно потому, что мелкая — лучше всего привлечь к делу совершенно невинного человека. Но они как-то проведали о том, что он знает, и…

Голова шла кругом. Какой-то запутанный клубок преступлений, их целей и причин, мне вовек в этом не разобраться. Может, хоть милиция до чего-нибудь допрет… Годика через два… Когда уже поубивают всех, кто мало-мальски причастен к этому делу. А вдруг и Кэтрин… И меня тоже… Такая мысль взбодрила меня лучше, чем водные процедуры зимой на свежем воздухе. Да, в ней есть что-то очень привлекательное. Чувствуешь собственную значимость, хотя при этом и остаешься круглым дураком, потому что абсолютно ничего не понимаешь в происходящем.

Я встал, стряхнул с себя налипшие травинки, щепки и шелуху подсолнечника. Надо слегка отвлечься, я, кажется, зациклился на своих дурацких мыслях.

— Пошли купаться. — Я предложил Кэтрин руку и рывком помог ей встать.

— Будешь спасать меня, Сержи, ведь я плохо плаваю. — Смеясь, Кэтрин побежала к воде.

Да, фигурка у нее была такая, что все мужчины на пляже враз повернули головы, как псы по команде инструктора по собаководству.

Мы были уже в воде, когда последняя из беспокоивших меня мыслей всплыла в голове, требуя объяснения.

Я нырнул, проплыл под водой метров пять, увидел смутные очертания белого тела в ярком купальнике, обхватил его, вынырнул, отфыркиваясь, как водяной, и, борясь с противной водой, заливавшей мне рот, на одном дыхании выдохнул: