Отчаяние

Джина озорно улыбнулась.

– Пятый этаж: мягкие игрушки и белье.

Я взглянул на обедающих – это были в основном у-мужчины с у-женщинами.

– Веди себя прилично, деревенщина, не то следующий раз будешь обедать в Иппинге.

Ресторан был полон по крайней мере на две трети, но столиков оказалось меньше, чем я ожидал, – большую часть помещения занимал центральный колодец. На оставшемся пространстве теснились хромированные столики и бегали официанты в смокингах. Все выглядело нарочито старинным и, на мой вкус, отдавало кинолентами с братьями Маркс. Я не большой поклонник Экспериментальной кухни: фактически, мы выступаем подопытными кроликами, пробуя безвредную для здоровья, но совершенно новую пищу, результат генно-инженерной селекции. Джина заметила, зато, мол, производители доплачивают за наш обед. Я усомнился: Экспериментальная кухня настолько вошла в моду, что, вероятно, и за полную цену сыщется статистически достоверное число охотников на каждое новшество.

Мы сели, и на мониторе зажглось меню. Цены подтвердили мои сомнения насчет доплаты. Я застонал:

– Салат из алой фасоли? Мне все равно, какого она цвета, я хочу знать, какая она на вкус. Прошлый раз это с виду напоминало фасоль, а на поверку оказалось вареной капустой.

Джина с явным удовольствием щелкала по названиям продуктов, вызывая картинки готовых блюд и таблицы с описаниями ингредиентов.

– Если смотреть внимательно, можно вычислить заранее. Глядишь, какие гены и откуда взяты, и довольно точно угадываешь вкус и вид.

– Давай, ошеломи меня чудесами науки.

Она щелкнула по кнопке «Подтвердите заказ».

– Зеленые листья будут иметь вкус макарон со шпинатом, однако железо из них усвоится легко, как из животной крови, куда там настоящему шпинату. Вот это желтое будет по виду напоминать кукурузу, а по вкусу – нечто среднее между помидорами и сладким перцем с душицей; однако его питательные свойства и запах не пропадают при долгой варке или хранении в неподходящих условиях. А синее пюре, если зажмуришься, покажется тебе пармезаном.

– Почему синее?

– Синий пигмент входит в состав светочувствительного фермента новых самосбраживающихся лактоягод. Легко устраняется при готовке, но, как оказалось, наш организм перерабатывает его в витамин D, а это безопаснее, чем получать витамин D обычным путем, через воздействие ультрафиолета на кожу.

– Пища для людей, которые не видят солнца. Как тут устоять? – Я заказал то же самое.

Подали мгновенно, и Джина угадала почти все. В целом обед получился действительно вкусный.

Я сказал:

– Ты напрасно чахнешь над воздушными турбинами. Тебе бы создавать весеннюю коллекцию для «Объединенных агрономических обществ».

– Спасибочки. Однако моя интеллектуальная жизнь и так чересчур богата.

– Кстати, как поживает Большой Гарольд?

– Пока очень напоминает Маленького Гарольда и не обещает скорых улучшений, – (Маленьким Гарольдом прозвали уменьшенную в тысячу раз модель проектируемой двухсотмегаваттной турбины.) – Включились случайные резонансные состояния, которые мы не учли в компьютерной модели. Очень похоже, что придется менять половину заложенных в нее допущений.

– Никак не пойму. Вы знаете все исходные физические законы, все уравнения аэродинамики, суперкомпьютерного времени у вас выше крыши…

– Как мы при этом попадаем пальцем в небо? Потому что мы не можем рассчитать движение каждой молекулы в тысячах тонн воздуха, проходящего через сложный механизм. Все уравнения, относящиеся к потоку, дают только приближения, а мы работаем в области, где самые лучшие приближения оказываются негодными. Это не какая-то загадочная новая физика, просто мы в «серой зоне» между разными наборами упрощающих допущений. Пока любые наши компромиссные прикидки оказываются и сложными, и неприемлемыми. Хуже того, они просто неверны.

– Извини.

Она пожала плечами.

– Порою злость берет, но эта злость странным образом спасает меня от умопомешательства.

У меня кольнуло сердце: я так мало знаю о ее жизни. Она объясняет в меру моего слабого понимания, но мне никогда не понять, что творится в ее голове, когда она сидит за компьютером, жонглируя аэродинамическими моделями, или лазит среди труб, придумывая, как улучшить Маленького Гарольда.

Я сказал:

– Вот бы ты позволила снять про это фильм.

Джина сделала суровое лицо.

– И не мечтайте, мистер Франкенштуха, по крайней мере, пока не ответите мне решительно: воздушные турбины – это хорошо или плохо.

Я втянул голову в плечи.

– Ты же знаешь, это не от меня зависит. Каждый год мнения меняются. Публикуют результаты новых исследований, предлагают альтернативы…

Она с горечью перебила:

– Альтернативы?! По мне, так выращивать низковольтные биоинженерные леса на площадях в тысячу раз больших – экологический вандализм.

– Не спорю. Я всегда могу снять документальный фильм про Хорошую Турбину. И, если не сумею продать его немедленно, просто подожду, пока маятник качнется в другую сторону.

– Ты не можешь снимать в стол.

– Могу, если делать это в промежутках между заказами.

Джина рассмеялась.

– Лучше не надо. Если у тебя нет времени даже на…

– На что?

– Ничего. Не обращай внимания.

Она махнула рукой, отказываясь продолжать. Я мог настаивать, но все равно бы ничего не добился.

– Кстати, о съемках… – Я вкратце объяснил, что предложила Лидия. Джина слушала внимательно, но когда я спросил ее мнение, очень удивилась.

– Не хочешь снимать «Отчаяние», не снимай. Я-то тут при чем?

Не в бровь, а в глаз. Я сказал:

– Тебя это тоже касается. За него гораздо больше заплатят.

Джина обиделась.

– Я просто хотел сказать, если я соглашусь, мы сможем позволить себе отдых. Например, поехать в твой отпуск за океан. Ты всегда этого хотела.

Она ответила холодно:

– У меня следующий отпуск через полтора года. И за свой отдых я могу заплатить сама.

– Ладно. Забудь.

Я потянулся погладить ее ладонь, она сердито отдернула руку.

Мы ели молча. Я смотрел в тарелку, перебирал правила, пытаясь понять, где допустил ошибку. Может, я нарушил какое-то табу в отношении денег? У нас отдельные счета, квартиру мы оплачиваем пополам, но при этом часто помогаем друг другу, дарим подарки. Как мне следовало поступить? Снять «Отчаяние» – только ради денег – и лишь потом спросить, как мы можем потратить их сообща?

Может, я нечаянно дал понять, будто жду от нее решений, и таким образом обидел, показав, что не ценю предоставленной мне самостоятельности. Голова шла кругом. По правде сказать, я понятия не имел, что думает Джина. Все так сложно, так ускользающе тонко. И еще я ума не мог приложить, что сказать и как исправить положение, чтобы ненароком его не усугубить.

Через некоторое время Джина спросила:

– И где же будет конференция?

Я открыл рот и тут понял, что не знаю. Пришлось взять ноутпад и быстро посмотреть, что насобирал Сизиф.

– А, вот. В Безгосударстве.

– В Безгосударстве?! – Джина рассмеялась, – Ты – закоренелый враг биотехнологии – полетишь на самый большой в мире биоинженерный коралловый остров?

– Я против плохой биотехнологии. Безгосударство – хорошее.

– Вот как? Скажи это правительствам, которые объявили эмбарго. Ты уверен, что не попадешь в тюрьму сразу, как вернешься обратно?

– Я не буду торговать с анархистами. Я даже не буду их снимать.

– Правильно – анархо-синдикалисты. Хотя они ведь и так себя тоже не называют?

Я сказал:

– Кто «они»? Смотря кого ты имеешь в виду.

– Тебе надо было вставить сюжет про Безгосударство в «Мусорную ДНК». Они процветают несмотря на эмбарго – и все благодаря биотехнологии. Это уравновесило бы говорящий труп.

– Но тогда я не смог бы назвать фильм «Мусорная ДНК», согласись?

– Вот именно, – Она улыбнулась. В чем бы я ни провинился, теперь я прощен. Сердце мое колотилось, как будто я падал в пропасть и в последний миг удержался на краю.