Как он похож на ангела

– Вы не хотите говорить со мной?

– Я не хочу идти к вам в номер. Это неприлично.

– Может быть, – сказал Куинн, улыбаясь. – Тут есть еще внутренний двор, пойдемте туда.

Двор состоял из нескольких квадратных ярдов травы, окружавшей плавательный бассейн величиной с большую лохань. В нем никто не купался, но на бетонной дорожке видны были мокрые детские следы и на воде покачивался крохотный синий матрасик. От мотеля и улицы двор загораживали олеандры, усеянные розовыми и белыми цветами.

Шезлонги были убраны на ночь, и Куинн с Вилли уселись прямо на траву, еще теплую от солнца. Вилли подавленно и смущенно молчала.

– Хорошая трава, – услышал наконец Куинн. – Очень трудно добиться, чтобы она была такой в нашем климате. Распылитель приходится держать включенным чуть ли не круглые сутки, но и тогда из земли не вымывается достаточно щелочи...

– Значит, вам трава покоя не дает?

– Нет, – сказала она.

– А что?

– Джордж. Джордж уехал.

– Вы это и раньше знали.

– Да нет же! Он действительно уехал. И никто не знает куда.

– Вы уверены?

– Я уверена только в одном: ни на каких Гавайях его нет. – Она осеклась и прижала к горлу ладонь, словно стараясь унять боль. – Он соврал мне. Он мог сказать мне о себе любую правду, что угодно, и я бы все равно его любила, но он соврал, он сделал из меня дуру!

– Что случилось, Вилли?

– Когда вы ушли сегодня, мне стало не по себе. Подозрительность – как заразная болезнь. Я позвонила во все авиакомпании Лос-Анджелеса – сплела им историю про срочное семейное дело, по которому мне с Джорджем нужно связаться, а я не уверена, улетел он на Гавайи или нет. Они проверили все списки пассажиров за вторник и среду, и Джорджа Хейвуда ни в одном нет.

– Они могли ошибиться. Или Джордж улетел под другим именем.

– Нет, – с горечью сказала Вилли. – Он сбежал. Я уверена. От меня, от своей матери и от борьбы, которую мы с ней ведем из-за него. О, мы, разумеется, порядочные женщины, до драк у нас не доходит, но все равно это ужасно. Наверное, у него наступил предел, а поскольку принять решения он не мог ни в ее, ни в мою пользу, то сбежал от нас обеих.

– Это был бы поступок труса, а Джордж – по тому что я о нем слышал, – храбрый человек.

– Может, это я превратила его в труса, сама того не замечая. Но, по крайней мере, ей он тоже не сказал! Если бы вы знали, как я рада! Надо было не звонить ей, а поехать прямо домой, чтобы посмотреть, какое у старой ведьмы будет выражение лица, когда она узнает, что ее дорогой Джордж уехал вовсе не на Гавайи.

– Вы ей звонили?

– Да.

– Зачем?

– Мне хотелось, мне ужасно хотелось, чтобы ей было так же плохо, как и мне, чтобы она тоже сидела и мучилась: вернется Джордж или нет, – хрипло сказала Вилли.

– По-моему, вы драматизируете события. С чего бы ему не вернуться?

Она беспомощно развела руками.

– Вы знаете больше, чем говорите, Вилли?

– Не слишком много. В последнее время его грызло что-то, о чем он предпочитал молчать.

– То есть с тех пор, как я приехал в Чикото?

– Нет, еще раньше, но когда появились вы со своими вопросами, он стал просто невыносим.

– Возможно, он боялся моих вопросов, – сказал Куинн, – и из города убежал от меня, а не от вас с матерью?

Она с минуту молчала.

– Почему он должен вас бояться? Ему нечего скрывать, кроме... кроме того случая, когда я подошла к вам в кафе.

– Так это была его затея?

– Да.

– Чем он ее объяснял?

– Он сказал, – последнее слово она выговорила с невольной горечью, – он сказал, что вы, скорее всего, вымогатель, и просил задержать вас, пока он будет обыскивать номер.

– Откуда он узнал, где мой номер и что я вообще существую?

– От меня. Я слышала, как вы говорили в редакции с Рондой. Когда вы упомянули об Альберте, я подумала, что надо немедленно сообщить Джорджу, и позвонила ему. Он велел ехать за вами и узнать, кто вы и где остановились.

– Значит, ваше внимание привлек не О'Горман, а Альберта?

– Ронда не называл ее по имени, но он говорил о растратчице из банка, а кто это, если не она?

– Вы всякий раз бежите к телефону, когда кто-нибудь вспоминает Альберту?

– Нет. Но в вас было что-то подозрительное. Что-то чересчур цепкое. К тому же, если честно, это был повод поднять себе цену в глазах Джорджа. У меня нечасто бывает такая возможность, – серьезно добавила она. – Я обыкновенная женщина. Куда мне тягаться с подвигами миссис Хейвуд, по сравнению с которой все вокруг кажутся заурядными!

– Вилли, у вас из-за нее самый настоящий комплекс!

– Ничего удивительного. Она – причина всех моих бед. Иногда мне кажется, что я и в Джорджа-то влюбилась потому, что она меня ненавидела. Страшно говорить такое, Джо, но она не человек, она монстр!

Я с каждым годом все лучше понимаю, почему Альберта пошла на преступление. Это был ее бунт против матери! Она знала, что в один прекрасный день попадется. Возможно, она специально все затеяла, чтобы уничтожить старуху, и для миссис Хейвуд это не секрет, она не так глупа – большего комплимента ей от меня не дождаться. Вот почему она отказалась от Альберты и потребовала от Джорджа того же.

Куинн с сомнением смотрел на Вилли.

– Но Альберта могла найти множество других способов наказать мать. К чему ей было садиться в тюрьму? К чему позорить Джорджа?

Вилли методично выдергивала из земли травинки, будто молоденькая девушка, гадающая на ромашке: любит – не любит.

– Как вы думаете, Джо, куда он уехал?

– Не знаю. И почему – тоже не знаю.

– Он уехал от матери и от меня.

– Но он это и раньше мог сделать.

Совпадение во времени – вот что интересовало Куинна. Марта О'Горман показывает Джорджу письмо и, хотя тот убеждает ее, что оно – всего лишь грубая шутка, Марта видит, что он чем-то взволнован. Вскоре он сообщает знакомым и малознакомым, что едет лечиться на Гавайи. Он даже делает так, чтобы об этом было упомянуто в местной газете.

– Скажите, Джордж обычно делится с окружающими своими планами?

– Нет. Он удивил меня в последний раз.

– Почему он изменил своему правилу, как вы думаете?

– Понятия не имею.

– А мне кажется, я знаю, в чем дело, но вам, Вилли, это не понравится.

– Вы считаете, что может быть хуже, чем сейчас?

– Гораздо хуже, – сказал Куинн. – Боюсь, что Гавайи это алиби на случай, если здесь, в Чикото, произойдет из ряда вон выходящее событие.

Она упрямо продолжала дергать травинки.

– Пока ничего не случилось.

Куинн видел, что ей страшно.

– Да, но я хочу, чтобы вы были осторожны, Вилли.

– Почему я?

– Он вам доверял. Возможно, он считает, что вы знаете лишнее.

– Джордж никому ничего не доверял, – с болью сказала Вилли. – Он всегда был сам по себе, как Альберта. Это две устрицы. Захлопнут створки – и все.

– Но иногда их створки приоткрываются. Друг для друга. Или вы все еще не верите, что Джордж видится с сестрой?

– Верю.

– Вспомните, Вилли, вы когда-нибудь заставали Джорджа врасплох? Скажем, когда он был очень взволнован, или выпивал лишнее, или принимал транквилизаторы?

– Джордж не обсуждал со мной своих проблем, и он редко пьет. Иногда, во время приступов астмы, ему приходится пить много лекарств, но...

– Вы когда-нибудь видели его в таком состоянии?

– Иногда. Но он мало чем отличался от себя обычного. – Вилли задумалась и оставила в покое траву, как бы сосредоточив все усилия на том, чтобы вспомнить. – Три года назад ему удалили аппендикс, и отвозила его в больницу я, потому что миссис Хейвуд отказалась. Она сидела дома и вопила, что если бы Джордж ел овес и коренья, аппендикс был бы в полном порядке. Так вот, я была с ним в палате, когда он приходил в себя после наркоза, и слышала, как он орал. И что. Позднее он отказывался верить, что мог такое сказать. Сестры были в шоке, потому что он требовал, чтобы они немедленно оделись, неприлично, мол, работать голыми.