Татуировка

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Еще не хоронила никого. Не приходилось пока. — Наталья хихикнула. — У тебя баксы-то есть? Тебе Генка, прости за интимный вопрос, сколько оставил?

— Ничего он мне не оставил, ты же знаешь. Но похороны я оплачу.

— А то смотри, у них там наверняка есть льгота… как это называется… для бездомных, в общей могиле. Как Моцарта хоронили, помнишь? — Она опять хихикнула.

— Не помню. — Ольга попыталась всадить в свой ответ столько сарказма, сколько возможно, но Наталья этого не заметила.

— Генка, конечно, такой же Моцарт, как ты ему — супруга. Ну анекдот вы мне с Мишкой подсуропили! Жила, жила, ни о чем не ведала. Может, вы сговорились и киллера наняли?

— Наташка! Ну что ты несешь?!

— Ладно, подруга, не обижайся. Хотя это я должна обижаться. Кто у кого мужика-то увел? Значит, так. Ты мне оплачиваешь дорогу и счета, которые за похороны.

— Хорошо, — устало подтвердила Ольга.

— Ну, а Мишка? Ты с ним как? По мне, так он мужик никакой. Скажи что-нибудь, подруга. — Ольга упорно молчала. Не хотела она развивать эту тему. — Ладно. «Что ты дышишь так в трубку мне гневно?» Песню такую слышала? Ага, это про тебя. Значит, об оплате договорились. Завтра я отбываю. Ауфвидерзеен, любовница моего мужа.

Связь прервалась. И теперь Ольге пришли спокойные и умные слова, которые следовало бы произнести в разговоре с этой богатой и пошлой дурищей. Впрочем, у Ольги с ней так получалось всегда. Уже в первые минуты общения чувствовала себя загаженной, а когда находила ответы — было поздно.

Когда Агния подходила к ведущей во двор арке, путь ей перебежал большущий черный кот. И хотя она всех уверяла, что в приметы не верит, кот заставил ее приостановиться: может, кто-то идет следом? Нет, следом никто не шел. Но едва Агния сделала шаг, тот же самый кот промчался снова, только в обратном направлении. Теперь Агния и вовсе запуталась: или ей грозит, так сказать, неудача в квадрате, или кот, наоборот, отменил для нее собственное магическое действие.

Подъезд, в который она вошла, оказался на удивление чистым. От стен исходил приятный запах свежей краски, и юные варвары еще не успели оставить на ней свои скабрезные граффити.

В последний петербургский приезд Шолохов жил в квартире номер одиннадцать на четвертом этаже. Отсюда он помчался навстречу своей всемирной славе. И Агнии хотелось хотя бы на минуту войти в эту квартиру, увидеть расположение комнат. А если повезет, то и узнать что-нибудь от соседей об этом периоде его жизни. Поэтому она пожалела, что не пришла сюда раньше: вдруг он тоже оставил какой-нибудь след на стене, но теперь уж поздно — закрасили.

Агния специально выбрала вечернее время, чтобы застать побольше жильцов. Однако дверь в квартиру, где жил Шолохов, казалась наглухо запертой: несмотря на долгие звонки, там те чувствовалось никакой жизни. В соседних квартирах на той же площадке ей открыли сразу, но вопрос о художнике, который тут жил в прошлом году, вызвал у жильцов полное недоумение. Эти люди никакого художника не помнили и не знали. Агния подумала, что она и сама, прожив два года в квартире Глеба, не знает почти никого из соседей. Городской подъезд — это все-таки не деревня.

Она уже решила, что ничего ей тут не обломится, и медленно стала спускаться, как вдруг на третьем этаже, точно под шолоховской квартирой, открылась дверь и на площадке появилась старушка.

— Ищете кого-то? — спросила она.

— Ищу, — подтвердила Агния, внутренне делая стойку. Уж такие старушки обычно знают про каждого жильца больше, чем она сама про себя. — Тут в прошлом году жил такой художник, Шолохов. Не знаете?

— Художник? — переспросила старушка. — Так это вы к нему? Я вас еще в окно заприметила, когда вы по двору шли. Он год назад тут жил, наверху.

— Я не к нему, я — журналистка. — Агния на всякий случай продемонстрировала старушке журналистский билет. — Пишу о нем статью для газеты. — Такое объяснение Агния считала более приемлемым для простого народа: книга — это как-то уж чересчур.

— Так я вам все могу о нем рассказать. — Старушка оживилась. — Вы чем интересуетесь: личной жизнью или друзьями?

— И тем, и другим. — Агния улыбнулась.

— Я даже в милицию один раз обращалась из-за него, такое он тут вытворял.

— Он вообще-то всемирно известный художник.

— Не знаю я, кому он там известный. Я Репина знаю… — Старушка задумалась, видимо, вспоминала других художников, — Еще этих… Шишкина, Куинджи. А Шолохов? Не знаю такого художника. Писатель был, а художник… Я сначала обрадовалась — немолодой мужчина, а потом как начали ходить разные парни…

— Шумели сильно? — с сочувствием спросила Агния.

— Шумели! То топают, то дверью хлоп — сюда, хлоп — туда. А я каждый раз выскакивай, смотри: кто там еще идет!

— Да, действительно много вам было от них беспокойства, — посочувствовала Агния, стараясь не улыбнуться.

— Ладно когда парни, а то девочка, школьница!

— Дочка чья-нибудь? Ну там приятелей его…

— Если бы дочка! — Старушка приблизилась к Агнии почти вплотную и зашептала: — Я сначала так и решила: дочка. Еще подумала: девчонке лет двенадцать, а наряжают как проститутку!

— Как проститутку? — удивилась Агния. Она уже поняла, что ничего путного от старушки не узнает. — Как же ее наряжали?

— А так — колготочки, юбочка, блузочка, туфельки на каблучках — все взрослое. И две косички, с большими бантами, будто пай-девочка. Знаете, как такое мужчину возбуждает?

— Не знаю. Какое — такое? — не удержалась Агния.

— А! — Старушка махнула рукой. — Увидели бы, сразу поняли. Целыми днями у него сшивалась. Я даже спросить хотела, когда встретила на лестнице: «Девочка, а твои родители знают, что ты в школу не ходишь?»

— Не спросили?

— У нее спросишь! По лестнице — шмыг, вежливо поздоровается и бегом. Пока я рот раскрою, она уже своим ключом дверь открыла.

— У нее был свой ключ? — удивилась Агния.

— Да, как у хозяйки. Придет и сразу в ванную. Я же под ними, каждый звук слышу, а когда вода по трубам течет… Но это еще что, — зашептала снова старушка. — Они там настоящий Содом и Гоморру делали.

— Какие Содом и Гоморру? — Агния даже подумала, что ослушалась.

— Такие, за которые — сразу в тюрьму. Я потому в милицию и звонила.

— А как вы могли узнать об этом?

— Из-за ее ванны и узнала. Она туда залезла, устроила мне протечку. Я к ним поднялась, хотела постучать, а дверь незапертая. Вошла в квартиру, а они на диване голые, вдвоем.

«Только этого мне не хватало!» — ужаснулась про себя Агния.

-Я тихо вышла и сразу — к участковому. Он у нас рядом, через дом. Говорю: «Наведите порядок, надо мной взрослый мужчи на со школьницей спариваются!»

— Пришел?

— Кто пришел? Участковый-то? Да они его купили! Я думала он этого вашего Шолохова в наручниках выведет. А он через пять минут — хлоп их дверью. Я спрашиваю: «Ну что, все видели?» А он мне дуру тычет. Дура ты, говорит, и пошел вниз. Рот так. Я потом эту девочку видела знаете где?

Агнии уже надоело слушать старушечьи сплетни и пора было мчаться дальше. Да и какое ей было дело до сексуальных отклонений незнакомого мужчины. А уж знакомого — тем более. Еще не хватает поместить этот соседкин рассказ в книге.

— Увидела я ее на афише, вот где! У них, у цирковых, ведь все не так!

Агния на всякий случай записала в блокнот имя и отчество старушки, которые та с удовольствием продиктовала.

— Я и телефон вам дам, — предложила она. — Как статью напечатаете, уж позвоните, чтобы я купила газету. Подругам покажу. Все-таки не каждый день…

— А знаешь, Глебушка, я, наверно, откажусь от этой книги, — сказала Агния утром за кофе.

— Не справляешься?

— Да нет, не то. Такие вещи о нем узнаю, что не знаю, как и рассказывать.

И Агния, смущаясь, пересказала историю, услышанную от последней российской соседки Антона Шолохова.