Беглые взгляды

Замысел путешествия на Сахалин принадлежит к существовавшей почти всю его жизнь сфере конфликта между «женой медициной» и «любовницей литературой»[100]. Как полагал Чехов в мае 1889 года, для первой он недостаточно любил деньги, для второй был недостаточно одарен страстью и талантом[101]. Незадолго до отъезда он заметил, что старался, чтобы его знакомые видели в нем больше врача, чем писателя[102]. Вначале Чехов обозначает свое путешествие как дань медицине: «Я хочу […] немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как известно, свинья»[103]. В противоположность борьбе с голодом и эпидемией холеры или же по преимуществу бесплатному приему пациентов, здесь речь идет о «труде академическом»[104]:

В своей сахалинской работе я явлю себя таким сукиным сыном, что вы только руками разведете. Я уж много украл из чужих книг мыслей и знаний, которые выдам за свои (20.2.1890)[105].

В январе 1890 года Чехов пишет, что едет на Сахалин с «научною и литературною целями»[106]. И тут же сам их перечеркивает:

Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на него ни знаний, ни времени, ни претензий. Нет у меня планов ни гумбольдтских, ни даже кеннановских (9.3.1890)[107].

То он едет «за пустяками»[108], то ради «академического» труда. Однако путешествие оказалось шире обоих намерений: это было начинание, развивавшееся на почве жизненных концептов в тесном единении с литературой: «Пусть поездка не даст мне ровно ничего, но неужели все-таки за всю поездку не случится 2–3 дней, о которых я всю жизнь буду вспоминать с восторгом или с горечью?»[109]

За несколько месяцев до путешествия Чеховым овладевает «Mania Sachalinosa»[110]. Со страстным рвением он читает различную литературу о Сахалине:

Я сижу безвыходно дома и читаю о том, сколько стоил сахалинский уголь за тонну в 1883 году и сколько стоил шанхайский; читаю об амплитудах […] и ветрах, […] о почве […]. Впрочем, с ума еще не сошел […] (16.3.1890)[111].

Бесконечная восторженность, связанная с путешествием и нашедшая отражение в письмах, сочетается с довольно запутанными, даже противоречивыми целями. Это не ускользнуло от внимания чеховского окружения, которое с раздражением реагировало на его намерение; брат Михаил вообще предполагал, что оно пришло ему в голову вдруг, совершенно случайно — с самого начала было неясно, не шутка ли все это[112]. Чеховские доводы кажутся нам сегодня тем более убедительными, чем менее определенными они были. В марте 1890 года он писал:

Пожалуйста, не возлагайте литературных надежд на мою сахалинскую поездку. Я еду не для наблюдений и не для впечатлений, а просто для того только, чтобы пожить полгода не так, как я жил до сих пор (22.3.1890, Письма, 4, 45).

Все объясняющим доводом остается надежда на другую жизнь в другом месте, которым в конечном итоге является само путешествие. Поэтому дорогостоящее сахалинское предприятие ни в коей мере не является только общественной акцией, как, впрочем, и поездкой ради удовольствия. Не в последнюю очередь это путешествие, охватывающее полмира:

Мой маршрут таков: Нижний, Пермь, Тюмень, Томск, Иркутск, Сретенск, вниз по Амуру до Николаевска, два месяца на Сахалине, Нагасаки, Шанхай, Ханькоу, Манила, Сингапур, Мадрас, Коломбо (на Цейлоне), Аден, Порт-Саид, Константинополь, Одесса, Москва, Питер, Церковная ул. (16.3.1890, Письма, 4, 38).

Возможно, это было нечто большее, чем просто ирония, когда Чехов за одиннадцать дней до путешествия заметил: не исключено, что он больше не вернется в Россию[113]. Нетерпение, одолевавшее его в течение нескольких недель перед отъездом, совсем не академического свойства:

[…] мне стало совсем скучно. Солнце светит адски, пахнет весной, и мне досадно, что я еще не еду на Сахалин. Теперь бы хорошо сидеть на палубе речного парохода или скакать через степь в тарантасе (17.2.1890, Письма, 4, 21).

Не стоит пытаться до конца прояснить кроющиеся за поездкой на Сахалин намерения. Это могло бы помешать дать оценку многостороннему и противоречивому предприятию и понять, почему Чехов вложил в «Остров Сахалин» столько усилий[114]. Остается некая загадка в этом путешествии, имевшем литературные и научные побуждения, от которого не следовало, однако, ожидать литературных плодов и научных результатов. И действительно, едва ли можно обнаружить непосредственные литературные достижения; кроме путевого очерка «Из Сибири» и нескольких рассказов[115], они ограничиваются лишь несколькими сюжетами, которые, однако, имели важное значение. Во всяком случае, позднее автор был уверен в своем произведении и никогда не высказывался отрицательно о путешествии на Сахалин или о книге о нем.

Возникает вопрос, насколько правомерно говорить о произведении «Остров Сахалин» как о травелоге — все-таки сам Чехов незадолго до журнальной публикации 1893–1894 годов снабдил его подзаголовком «Из путевых записок»[116]. Чтобы ответить на этот вопрос, попытаемся абстрагироваться от социальных характеристик этого предприятия, которые естественно выходят на первый план изучения[117]. Что касается общественных аспектов, то книга по преимуществу трактует расхождение «теории» (закон, общественная мораль) и практики: равнодушие общества к тому месту, где оно санкционирует бесчеловечные и бессмысленные формы наказания и незаконной эксплуатации заключенных со стороны чиновников и учреждений, бедственное положение женщин, отсутствие у надзирающего персонала надлежащего обучения и какого-либо стремления решать насущные задачи по улучшению ситуации и введению социальных перемен, в целом же — обстановку, в которой люди (и не только заключенные) вынуждены деградировать. В книге о Сахалине эти проблемы настолько выходят в центр, что тематика собственно путешествия кажется оттесненной на задний план, и чтобы добраться до нее, нужно несколько сместить перспективу. В этой связи я хочу обратить внимание, во-первых, на конструирование пространства и, во-вторых, на «риторику» книги, которая противоречит всем жанровым предписаниям и «взгляд» которой лишен всякой беглости.

Начнем с первого. Можно спорить о том, насколько изображение Сахалина вписывается в традицию восприятия Сибири[118]. Во всяком случае, решающим обстоятельством, по-моему, является то, что здесь семантические, культурные границы служат не тенденции к захвату и проводятся не между «Россией» и «Сибирью», но между «Россией», с одной стороны, и «Сахалином» — с другой. Предлагается рассматривать Сахалин как форму «гетеротопии» в смысле, предложенном Мишелем Фуко в докладе об «espaces autres»[119]. Чеховский Сахалин предстает как остров (что подчеркнуто уже в названии книги) — и в пространственном, и в социальном отношении это замкнутое пространство, которое различными способами связывается с целым «нормального» пространства. Фуко рассматривает подобный случай как связь временной отмены (suspendre), нейтрализации или инверсии. Пространство «нормального» имеет у Чехова название: Россия (или же материк). А его Сахалин почти полностью подпадает под определения Фуко, которые он дает современным «гетеротопиям отклонения» («hétérotopies de déviation»), в которые заключаются индивидуумы, чье поведение отклоняется относительно нормы[120]. Чеховский остров имеет универсальный характер, он претерпевает функциональные изменения (например, связанные с лейтмотивом колонизации); он соединяет несоединимое (вспомним пассажи о жизни на воле незаключенных или о неадекватности официальной точки зрения условиям жизни на острове); он обладает собственным пониманием времени и представляет собой систему открытий и закрытий.

100

См. более раннее письмо к брату Александру от 17.1.1887 (Там же. Т. 2. С. 15).

101

Там же. Т. 3. С. 204; 4.5.1889.

102

Там же. Т. 4. С. 56; 10.4.1890.

103

Там же. С. 31; 9.3.1890.

104

См.: Там же. Т. 5. С. 258; 2.1.1894.

105

Там же. Т. 4. С. 23.

106

«Предполагая весною этого года отправиться с научною и литературною целями в Восточную Сибирь и желая, между прочим, посетить остров Сахалин […]» (Там же. Т. 4. С. 10; 20.1.1890). В этом письме Чехов обращается в Главное тюремное управление с просьбой оказать административную поддержку задуманной поездке.

107

Там же. Т. 4. С. 31.

108

Там же. С. 33.

109

Там же. С. 32; 9.3.1890.

110

Там же. С. 19; 15.2.1890.

111

Там же. С. 39.

112

См. соответствующую главу в кн.: Бердников Г. П. Чехов. М.: Молодая гвардия, 1974. (Серия ЖЗЛ).

113

В уже названном письме издателю журнала «Русская мысль» от 10.4.1890 года Чехов писал: «…на днях я надолго уезжаю из России, может быть, никогда уж не вернусь» (Чехов А. П. Письма (см. примеч. 3 /В фале — примечание № 89 — прим. верст./). Т. 4. С. 56).

114

«Я истратил на поездку и на работу столько денег и времени, сколько не получу назад и в 10 лет» (Там же. Т. 5. С. 260; 10.1.1894).

115

См., в частности: «Гусев» (1890), «Бабы» (1891,), «В ссылке» (1892), «Убийство» (1895). О позднейшем откике мотива, описанного в рассказе «Убийство», см.: Полоцкая Э. А. После Сахалина // Чехов и его время. М.: Наука, 1977. С. 117–137.

116

Этот подзаголовок, согласно данным издателей полного собрания сочинений, обнаруживается не в рукописи, а в первой журнальной публикации. Он был сохранен и в первом издании книги 1895 года (ср.: Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Сочинения. Т. 14–15: «Из Сибири. Остров Сахалин. 1890–1895». М.: Наука, 1978. С. 783. Далее — «Остров Сахалин». Ссылки на это произведение даются в тексте с указанием страницы.

117

Ср., в частности: Conrad Joseph L. Chekhov as social observer: The «Island of Sakhalin» // A Chekhov Companion / Hg. Toby W. Clayman, Westport (Co

118

Frank Susi. Imperiale Aneignung. Diskursive Strategien der Kolonisation Sibiriens durch die russische Kultur. Ms. Konstanz 2003. Кар. 3.4.: Dostoevskij, Jadrincev und Čechov als, Geokulturologen‘ Sibiriens. S. 254–270.

119

Foucault Michel. Des espaces autres. Conférence au Cercle d’études architecturales, 14 mars 1967. Цит. по: foucault.info/documents/heteroTopia/foucault.heteroTopia.fr.html (последнее посещение в июне 2006 г.; без указания страниц). dt. Übers. Foucault, М. Andere Räume. Aus d. Frz. v. W. Seitter. In: Aisthesis. Wahmehmung heute oder Perspektiven einer anderen Ästhetik. Essais. Hg. Karlheinz Barck. Leipzig, 1991. S. 34–46.

120

Foucault M. «Andere Räume» (см. примеч. 33 /В фале — примечание № 119 — прим. верст./). S. 40.