Беглые взгляды

Во втором прозаическом очерке «Старухина птица» находится семантически ключевое место всего цикла, восходящее к более раннему стихотворению «Феодосия» с дополненным древнегреческим мотивом овечьей шкуры (не Золотого руна символистов): «теплый и кроткий овечий город превратился в ад». Миролюбивость, претерпев метаморфозу, стала войной, тепло — холодом, прежний идиллический locus amoenus превратился в голодный ад.

Проводимое Сталиным «раскулачивание» привело в 1932–1933 годах на юге страны к голоду, жертвами которого стали от 2 до 7 миллионов человек. Когда Осип и Надежда Мандельштам 18 апреля 1933 года приехали в Старый Крым, они пережили шок от увиденного там: изнуренные голодом люди молили о куске хлеба, взламывали покинутые крестьянские дома в поисках муки. Чета Мандельштамов вынуждена была привезти свой скудный паек из Москвы, потому что в Крыму не было больше хлеба. Осип Мандельштам, потрясенный видом разрушенного рая и переживанием «радикального отчуждения»[353], не допускающего никакого сближения, написал в 1933 году одно из своих самых горьких политических стихотворений «Холодная весна, голодный Старый Крым». Это стихотворение находилось в его следственном деле, когда в мае 1934 года Мандельштама допрашивали на Лубянке. Сравнение «как при Врангеле» (то есть как во время Гражданской войны) звучало острым осуждением предательского «голодного оружия» Сталина. Историки говорят в этой же связи о «голодоморе» (см. специальный номер журнала «Osteuropa» 2004, 12)[354]. С моей точки зрения, анализ текста этого стихотворения выявляет нехарактерные для русской языковой нормы повторы сочетаний звуков /ал/, /али/, /ста/, /а…и…н/ и, соответственно, их метатез, которые придают стихотворению явствующую из субтекста форму апелляции:

Я считаю, что поэт при помощи усиленного знакового воздействия (Hyposemiose) вписал в текст в виде анаграммы как имя виновника катастрофы в качестве «слова-темы» («mot-thème»)[356], так и имя свидетеля катастрофы и антипода Сталина — «Мандельштама». Особое положение в стихотворении занимает лексема «миндаль», «миндальное дерево» — знаковым образом перевернутая последовательность звуков ал — ин. Она пробуждает связанные с миндальным деревом ветхозаветные ассоциации: прежде всего признак избранности (зазеленевший посох Аарона из миндального дерева в Четвертой Книге Моисея), а также то сладкие, то горькие плоды миндального дерева как символ исполненных печали грядущих времен (в Книге Кохелет или Екклесиаст).

В Старом Крыму автора занимали не только убийственные следы сталинской коллективизации, но — казалось бы, парадоксальным образом — поэты итальянского Ренессанса Ариосто и Тассо[357]. Но прежде всего Данте: в 1933 году в Крыму был создан самый значительный поэтологический текст Мандельштама «Разговор о Данте», и здесь же этот его интерес разделил Андрей Белый[358]. 28 мая 1933 года Мандельштам отправился в Коктебель. Он поднялся к могиле Волошина, расположенной «на левом черепашьем берегу Ифигениевой бухты», и там записал в свою записную книжку похвалу поэту, «наибольшему спецу в делах зоркости», который вел такую «ударную дантовскую работу по слиянию с ландшафтом»[359].

Глаз как «орудие мышления»:

соотношение чувственного познания и поэтической рефлексии в «Путешествии в Армению» Осипа Мандельштама

В одном фрагментарно сохранившемся письме 1931 или 1932 года сам Мандельштам охарактеризовал специфику тематики и поэтики своего «Путешествия в Армению» следующим образом:

Книжка моя говорит о том, что глаз есть орудие мышления, о том, что свет есть сила и что орнамент есть мысль. В ней речь идет о дружбе, о науке, об интеллектуальной страсти, а не о «вещах»[360].

Если это определение собственного мышления и манеры письма остается здесь еще весьма неопределенным и загадочным, то в эссе Мандельштама 1932 года «Вокруг натуралистов» оно становится уже более конкретным. Здесь в качестве «орудия мышления» квалифицируется уже не глаз писателя, одновременно фиксирующего свои путевые впечатления и рефлектирующего, но объективный взгляд натуралиста. В путевых заметках Чарльза Дарвина и немецкого этнографа Петера Симона Палласа Мандельштаму особенно по душе отказ от «всякого красноречия и всякой риторики, всякого телеологического пафоса во всех его видах»[361]. В воспоминаниях о путешествиях Дарвина и Клода Моне он восхищается «колоссальной тренировкой аналитического зрения и жаждой накопления мирового опыта на твердом стержне практической деятельности и личной инициативы»[362].

Учет этой склонности к аналитическому мышлению и классификации натуралистов и в то же время к синтетической технике изображения у импрессионистов необходим для адекватного прочтения собственных путевых воспоминаний Мандельштама — необходим в той степени, в какой два фрагмента «Путешествия в Армению» (состоящего лишь из восьми коротких миниатюр) служат пояснением видения и изображения натуралистов и посвящением французским импрессионистам. По-своему удивительным представляется привлечение работ Линнея-Бюффона и Палласа, наряду с музыкой Гайдна, Глюка и Моцарта, но это объяснено тем, что их тексты «сообщают душе минеральное кварцевое спокойствие», «выпрямляют глаз» и таким образом обогащают чувственное познание наблюдателя, читателя и слушателя[363].

Во всяком случае, и в предыдущей главе, относящейся к Сезанну, Моне и Синьяку, пунктиром проходит мысль о том, что и путевые заметки ни в коей мере не должны ограничиваться простым описанием форм и фактов, внешних по отношению к субъекту, особенно если речь прямо идет о «безвредной чуме наивного реализма» (С. 63). И в этом контексте глаз снова и наиболее выразительно сравнивается с «благородным, но своенравным животным», что и делает возможным для воспринимающего субъекта (и прежде всего для чувственно воспринимающего художника или писателя, фиксирующего свои впечатления от путешествия) соединять образ, «как всякую вещь, с солнечной и сгущенной действительностью» (С. 36 и след).

353

Бернхард Вальденфельс в «Топографии чужого» (см. примеч. 10 /В фале — примечание № 333 — прим. верст./) пишет о разных ступенях чужого; при этом в качестве самой экстремальной представляет «радикальное отчуждение» (С. 36–37), при котором между своим и чужим не остается ничего общего.

354

«Osteuropa», 2004, 12: Vernichtung durch Hunger. Der Holodomor in der Ukraine und der UdSSR. Berlin: Wissenschaftsverlag. Статьи Рудольфа А. Марка, Герхарда Симона, Эгберта Яна, Владимира Тендрякова, Станислава Кульчецкого, Рикарды Вульпиус, Николауса Катцера, Юрия Шаповала, Вильфреда Ильге, Валерия Васильева, Рольфа Гебнера и Дмитро Злепко.

355

Мандельштам О. Сочинения. Т. 1 (см. примеч. 3 /В фале — примечание № 326 — прим. верст./). С. 196–197.

356

«Анаграмматика в смысле де Соссюра и его последователей обозначает исходный принцип поэтического изображения, действительного для поэзии и прозы». Анаграмма «в широком смысле является текстоорганизующим принципом, который не ограничивается перемещениями одного слова, но поднимается на вторую, скрытую ступень смыслового уровня текста». «Очевидный текст фонетически строится при помощи разрозненных возвращающихся элементов, которые вместе с буквенным, то есть звуковым материалом образуют тематически важное слово (mot-thème) или множество таких слов», причем независимо от лишних или отсутствующих букв (ср.: Greber Erika. Textile Texte. Köln; Weimar; Wien: Böhlau, 2002. S. 171).

357

Подобно увлечению поэта во время революции и Гражданской войны классической древностью, «наукой Эллады», как сказано в стихотворении «Золотистого меда струя». В своей статье «Mandelstam and Motifs from Classical Antiquity» (Mandelstam Centenary Conference. S. 308–317. Здесь S. 316) Ганс Роте замечает: «One will find that this very classical antiquity gave him the means to understand his age, marked as it was by destruction and death. Classical antiquity offers a kind of model for salvation from the deathly peril of time and history».

358

Sippl Carmen. Reisetexte der russischen Moderne. Andrej Belyj und Osip Mandel’štam im Kaukasus. München: Otto Sagner, 1997. S. 221.

359

Мандельштам О. Разговор о Данте: Наброски к «Разговору о Данте» (Записная книжка) // Мандельштам О. Сочинения. Т. 2. С. 176–193. Здесь с. 193.

360

Мандельштам О. Собр. соч.: В 3 т. / Г. П. Струве, Б. А. Филиппов. Washington: Inter-Language Literary Associates, 1969. Т. 3. С. 169.

361

Там же. С. 136.

362

Там же. С. 134.

363

Мандельштам О. Собр. соч.: В 3 т. / Г. П. Струве, Б. А. Филиппов. New York: Inter-Language Associates, 1966. T. 2. В дальнейшем цитаты из этого издания даются в тексте.