Страница 2 из 4
И Иван Иванович почувствовал, как легкие мурашки побежали по всей его спине.
— Ну, ты чего?! — сказал Павел Иванович, заглянув в глаза приятеля, и усмехнувшись, какой-то недоброй улыбкой. — Ты чего, как поленом пришибленный сделался? Темноты что ли боишься?
Деваться было не куда, и, стараясь не обидеть своим дурацким вопросом приятеля, Иван Иванович, смущенно посмеиваясь, сказал: «Уж ты извини меня, Павел Иванович, но сдается мне, что ты ведь …помер?!»
Павел Иванович, снова ухмыльнулся, и, продолжая идти и смотреть вперед, стукнул Ивана Ивановича по плечу
— Да ты что, приятель! Как же я помер, если я здесь с тобой иду! Это ты, наверное, уж не одну рюмочку— то выпил. Сознайся, наверное, весь свой шкалик осушил? А!? Закусывать надо, чтобы не казалось.!
От этого хлопка, Ивану Ивановичу стало еще больше не по себе! Какая-то чужая, тяжелая рука, как будто не ударила слега, а всей своей огромной и холодной пятерней ухватилась за его спину, да и задержалась немного, прижав ее. Голова у Ивана Ивановича слегка ушла в плечи. И волосы зашевелились, они вставали волоском за волоском, когда холодная волна страха побежала теперь по его голове. Иван Иванович почувствовал это. Но, поежившись, он подумал: «Наверное, я что-то путаю. Не может такого просто быть! С мозгами моими что-то, неужели от того, что на голодный желудок выпил.» Иван Иванович осторожно посмотрел на друга, и решил, что эта бледность его лица точно от лунного света, а удар сильный и неприятный, потому что Павел Иванович всегда здоровее его был, а сейчас просто дружеский удар не рассчитал. Иван Иванович продолжал шагать по дороге с приятелем, и старался уложить в голове все свои неправильные мысли. Он постарался настроить себя на уютный шум трактира, где сейчас, наверняка полно посетителей, представил тарелку горячих щец, и приятный разговор с другом.
Но успокоившись, и предчувствуя хороший вечер, вдруг подумал, что больно длинная дорога. Уж давно должен был попасться на пути знакомый трактирчик, но его, почему то, все еще не было! Иван Иванович судорожно пытался понять что-то, глядя под ноги, но мысли бежали от него. Он не мог сосредоточиться. А Павел Иванович шел рядом, молча, иногда поглядывая на Ивана Ивановича со странной ухмылкой.
И тут Иван Иванович снова вспомнил, как плакала жена Павла Ивановича, как сидел он сам с соседями и поминал друга у него же в доме, как, наконец, во время отпевания, Павел Иванович лежал в гробу… И свечки горели в церкви. И запах! Этот запах церкви…. И лицо было именно такое, синеватое и жесткое!
— Павел Иванович, ты точно помер! — решительно сказал Иван Иванович. Я же и гроб твой нес! Ну конечно! — ужаснулся Иван Иванович от такой последовательности мыслей, которые подтверждали, смерть его друга. Да Господи, что же это? — осенил себя крестом сапожник. Господи, ты, Боже мой! Это я что, с покойником иду?! А? Иван Иванович снова поежился, и покрылся мелкими мурашками.
— Да ты, видно, уж изрядно наклюкался, раз такую чушь несешь! — сказал Павел Иванович, сам, поежившись немного. Он как— то странно покрутил шеей, как будь — то ему мешал воротник. И отстранился немного от приятеля.
Иван Иванович хотел, уже было поспорить, что и не пил он сегодня много, всего— то рюмочек пять, но вдруг споткнулся и, посмотрев под ноги, увидел, что там какие то коряги вместо мостовой. Он посмотрел вокруг и понял, что улицы и в помине нет. И города тоже. А идут они по каким то дебрям.
— Да где — же мы?! — ужаснулся он про себя. Господи! Кудай-то мы зашли?! — перекрестился Иван Иванович, озираясь вокруг, и кроме темноты и каких-то неясных очертаний не то деревьев, не то странных фигур не увидел ничего.
И Иван Иванович был вынужден посмотреть на Павла Ивановича, хоть ему уже не очень— то легко было поднять на него глаза. В душе у него все съежилось, и на спину как будто пуд положили.
Павел Иванович тоже остановился и посмотрел округленными глазами, все с той же зловещей ухмылкой, на приятеля. Но теперь, какое— то беспокойство заметил Иван Иванович в его взгляде.
— Да ей Богу, ты помер, утоп год назад! Ага! — завопил Иван Иванович, как бы подтверждая свои слова. — В деревне Омуты, когда к теще ездил!
Голос его стал почти петушиным. А лицо изобразило такое страдальческое возмущение, что глаза стали круглыми и выпученными, брови поднялись над ними домиком с крышей из морщин на лбу, а рот открылся и вытянул лицо так, как— будто Иван Иванович год на постной пище сидел. Оставаясь с таким выражением лица, он снова перекрестился. Не только по привычке, как теперь уже больше по необходимости. С крестом ему как— то легче делалось. И даже смелость появлялась.
Павел Иванович пристально и настороженно посмотрел на Ивана Ивановича, и как заметил тот, лицо его при этом снова немного в цвете изменилось, еще больше синевой пошло. Он, протянул, было, руки к плечам Ивана Ивановича, глядя на него с укоризной и досадой. Но тот, посмотрев на приятеля с ужасом, отчего лицо его вытянулось еще больше, а глаза почти— что выкатились из орбит, отпрянул в сторону, и стал класть на себя крест за крестом, шепча молитву «Отче наш», замечая при этом, что уж очень трудно ему это дается.
— Рука как свинцом налилась, и быстро ее приложить к голове не получается!
Павел Иванович, в ту же минуту судорожно отдернул руки. Отошел от приятеля на два шага, как бы в обиде, потом резко повернулся, и Иван Иванович пришел еще в больший ужас от облика Павла Ивановича, который теперь не только посинел, а почернел! И фигура его еще внушительнее стала, как будто раздулась, малость!!
— Ха, ха, ха, — засмеялся он злорадно, глядя на Ивана Ивановича, каким— то ехидным взглядом, и хлопая в ладоши. Догадался!!!! Ну что ж! Ты всегда был хитрым, всю жизнь исподтишка действовал. Могила тебя исправит! Но я уж подожду, по-дружески, торопить не буду. Я ведь как лучше хотел, сюрприз так сказать…
И… исчез!
А Иван Иванович, вдруг почувствовал, что стоит он в жиже болота по пояс. А вокруг ночь и тьма, хоть глаз выколи!
В душе у него все сжалось и мгновенно опустилось куда-то вниз. В животе защекотало. Он очень ярко представил, что сейчас, чьи-то цепкие руки, да не чьи, а именно Павла Ивановича схватят его в этой темной воде, и потащат в низ. Одновременно он почувствовал всеми клетками своего тела опасность, исходящую из каждой точки пространства, окружающего его. Ведь вокруг была такая темнота, что в ней могли скрываться сотни таких рук, которые так же готовы были вцепиться в него со всех сторон своими цепкими холодными крючками пальцев и ….утопить!
А!!! — завопил Иван Иванович, и, задирая ноги, за которые цеплялась тина, в три прыжка оказался на берегу.
— Свят, свят, свят, — забормотал Иван Иванович, судорожно выбираясь на берег. Отче наш….-запричитал он молитву. — Да куда я забрел— то? Да как я сюда попал— то? Да кто ж это бы-ыл!?
Его тело еще содрогалось от страха, когда он карабкался по крутому берегу, а ноги скользили, срываясь с мокрых кочек. Он хватался за траву, попавшие ветки кустов и полз, полз вверх, ощущая холодный шлепок сзади. Наконец он понял, что стоит на твердой почве на краю поля. Оглядевшись, и не найдя ничего опасного, он немного успокоился, потому что заметил, что уже светает. И в этом сером утре он теперь различал очертания деревьев, травы, колосьев пшеницы.
Иван Иванович посмотрел вдаль и увидел деревню, с серыми домиками. К тому же небо над их крышами из серого становилось слегка бирюзовым, и длинные перламутровые облака уже плыли по нему. Тонкий слой розового наметился на самом горизонте и с каждым шагом к деревне, небо становилось все светлее, светлее…. И вот уж и солнце вышло, и настало утро!
Иван Иванович не дошел, а добежал, насколько ему позволял его возраст, до околицы деревни, и совсем уж обрадовался, увидев женщину, идущую ему навстречу с коромыслом и ведрами на нем.
— Хозяюшка, хозяюшка! — проговорил срывающимся голосом, переходящим то на шепот, то на петушиный крик Иван Иванович.