Таящийся ужас 2

Полчаса спустя она вышла во двор, неся в руке предназначавшиеся для Шебы два куска сырого мяса.

— Хорошая девочка Шеба, — проговорила она, — хорошая девочка, — голос ее звучал мягко. Она дала собаке один кусок, после чего отстегнула цепь и повела изумленное, полусонное животное в дом. Шеба не сопротивлялась.

Остановившись перед дверью комнаты Джанет, она еще раз повторила:

— Хорошая собачка, хорошая, — после чего распахнула дверь, швырнула внутрь второй кусок, втолкнула туда же собаку и быстро заперла комнату на ключ.

Чуть позже она услышала истошный вопль, вслед за ним ужасное рычание, но вскоре в доме вновь воцарилась тишина.

На следующее утро, когда Найджел наслаждался своим завтраком, мисс Дайси завела с ним разговор:

— Знаешь, Найджел, я должна сказать тебе нечто очень печальное, даже страшное.

Найджел молча посмотрел на нее, держа в руке вилку с нанизанным на нее куском ветчины.

— Ты ничего не слышал ночью? — спросила женщина.

— Что именно, мисс Дайси.

— Ну, какой-нибудь шум?

— Может и слышал. А почему вы спрашиваете?

— С ней произошло нечто ужасное, совсем ужасное. Ты помнишь, что вчера я была вынуждена наказать Джанет?

— Да, мисс Дайси.

— Мне кажется, она так и не поняла, за что ее наказывают. Ну вот, мне кажется, что она решила отомстить и потому спустилась во двор, подошла к конуре Шебы и спустила ее с цепи.

— Правда, мисс Дайси?

— Да, а потом привела ее к себе в комнату. Ты же помнишь, я рассказывала тебе, какая у меня нервная собака, как она злится, если кто-то смотрит на нее, и что именно поэтому я никогда не пускаю ее в дом?

— Да, мисс Дайси.

— Мне кажется, Джанет на это и рассчитывала. Она привела собаку в дом, думая, что она набросится на меня. Но получилось, наверное, так, что она сама напугала Шебу, та набросилась на нее и загрызла насмерть.

— Насмерть? — спокойно переспросил Найджел.

— Да. Бедная, несчастная Джанет умерла.

— А где сейчас Шеба?

— Там же, у нее в комнате. Придется ее тоже убить.

— Бедная Шеба.

И вновь мисс Дайси потрясла реакция Найджела.

— Да, действительно, такая бедняжка, — согласилась она. — Но видишь ли, Найджел, тебе наверняка придется что-то рассказать полицейским, и я хотела бы, чтобы ты пересказал им все то, о чем мы сейчас с тобой говорили.

— А про вчерашний день мне им что сказать?

— Я тебе и про это скажу, но только ты должен будешь пересказать им все слово в слово; хорошо, дорогой?

— А можно я возьму себе коллекцию яиц Джанет? Тем более, что она умерла?

Мисс Дайси невольно изумилась и посмотрела на него в упор.

— Да, дорогой, конечно же, возьми ее.

— И еще один кусочек омлета, хорошо?

— Ну разумеется. Возьми мой — я не голодна.

Воцарилась долгая пауза, пока Найджел наконец не заговорил:

— Пожалуй, нам придется хорошенько обмозговать, что говорить про всё ее синяки, ссадины и другие следы, правда?

Мисс Дайси почувствовала, как у нее замирает сердце.

— Что ты хочешь сказать? — спросила она.

— Я понимаю, конечно, мисс Дайси, мне всего одиннадцать лет, но дураком меня еще никто не называл, — промолвил мальчик. — Кстати, для начала не могли бы вы в эту неделю дать мне побольше карманных денег?

Алэн Хиллери

ПЕПЕЛИЩЕ

Доктор Фрэнк Морроу устало откинулся на спинку стула, отодвинул от себя микроскоп и вздохнул. День был жаркий — браслет его дорогих часов сильно врезался в запястье, оставив влажный вдавленный след.

— Половина восьмого, — пробормотал он. — Хватит! И так чертовски вымотался.

Доктор был высоким худощавым мужчиной, весьма неплохо сохранившимся для своих пятидесяти пяти лет. Его маленькие изящные руки пятнадцать лет назад сослужили ему неплохую службу, создав репутацию талантливого и преуспевающего хирурга. Сейчас он полностью оставил практику и переключился на научную работу, занявшись исследованиями, связанными с пересадкой органов. И, надо отдать должное, немало преуспел и на этом поприще. Одним словом, все шло нормально, но сейчас он действительно чертовски устал.

И не мудрено. История эта тянулась уже целых шесть месяцев — шесть долгих, мучительных месяцев, превратившихся в сплошную, бесконечную пытку. А началось все с того, что как-то раз он раньше времени вернулся с работы…

Женился он поздно. Женщины вообще мало интересовали его, и он обращал на них внимание — по-настоящему пристальное внимание, — лишь когда они попадали к нему на операционный стол или обслуживали его в ресторане: он всегда опасался, как бы в один прекрасный день кто-нибудь из них не облил супом его брюки.

Но Мелани оказалась совсем другой женщиной. Будучи почти на четверть века моложе его, она тем не менее сумела свести к минимуму эту возрастную разницу. Впервые за всю свою не очень уж короткую жизнь доктор Морроу почувствовал себя по-настоящему счастливым именно благодаря Мелани. Он был по уши влюблен в свою молодую жену и безгранично ей предан. Личная жизнь предстала перед ним в совершенно новом свете, и он действительно был счастлив от того, что теперь ее заполняли не только обеды в ресторанах и беседы с приятелями по работе, но и совместные визиты к друзьям и знакомым, прогулки на яхте и прочие радости удачного супружества. К своему удивлению он заметил, что его все чаще тянет домой, и порой с трудом заставлял себя досидеть до конца рабочего дня, хотя в этом и не было особой необходимости. Однако доктор предпочитал соблюдать установленный порядок. И вот однажды он решил отложить на следующий день не очень срочную работу, сел в машину и, купив по дороге цветов, поехал домой.

Идя по дорожке сада к дому, он с удивлением заметил, что входная дверь распахнута настежь. На ступеньках крыльца стоял молодой человек и разговаривал с женщиной, силуэт которой четко вырисовывался в дверном проеме.

— Да, Роберт, — мелодичный голос Мелани словно таял в вечернем воздухе, — благодарю вас. Это было великолепно! Да, пожалуйста, приходите и завтра вечером. Нет-нет, он придет не раньше десяти, так что у нас будет уйма времени.

Слова эти ножом полоснули по сердцу доктора Морроу. Он быстро отступил в кусты и замер, ожидая, когда незнакомец пройдет мимо.

После того случая были и другие, различавшиеся лишь небольшими вариациями. Решив не показывать свою осведомленность о происходящем, Морроу до полуночи просиживал в лаборатории, хотя работа его от этого практически не продвигалась. Да и неудивительно — мысли его были заняты другим. В воображении нескончаемо множились сочиненные им же самим образы, приобретшие за истекшие полгода особую живость и красочность: его милая, его божественная Мелани, скинув маску лицемерия, которую она носила в общении с ним, нежно воркует с молодым человеком, забыв про его любовь, растоптав его чувство, предав их счастье…

И все эти долгие, мучительные дни он не мог избавиться от гнетущего чувства несправедливости, от ощущения собственного бессилия и подавленности. Постепенно в его мозгу стала зреть и набирать силу другая мысль, которая, как ему казалось, имела большее право на существование, нежели горькие переживания и выматывающее долготерпение.

И этот день настал.

Доктор Морроу поднялся со стула, выключил в лаборатории свет, прошел в свой маленький кабинет и начал делать какие-то пометки на листочке блокнота.

Часом позже он вышел из здания — пружинящей, помолодевшей походкой, с улыбкой на губах.

Прошла неделя. Как-то утром супруги мирно сидели за столом и завтракали. Просмотрев газетные страницы, посвященные модам и светским сплетням, Мелани дошла до отдела объявлений — о свадьбах, днях рождения, кончинах. Интересного там было мало, и она уже собиралась перевернуть страницу, как вдруг увидела нечто странное. Она трижды перечитала это объявление, отказываясь верить собственным глазам.

Скончалась миссис Мелани Морроу, тридцатилетняя супруга и нежная спутница доктора Фрэнка Морроу. Смерть наступила внезапно, в их доме. Похороны пятнадцатого, в 11 утра. Приглашаются только близкие. Пожалуйста, без цветов.