Страница 61 из 113
Путь, который он избрал, - долгий путь от мыса Малина до Хельни, - пролегал по вздымающимся волнам открытого моря. Он должен был добраться до небольшого острова, лежащего среди других таких островков между Мулломи Гебридами. Современный моряк, вооруженный компасом и лоцией, с трудом нашел бы его. У Турлоха не было ни того, ни другого - он вел свое суденышко, доверившись памяти и инстинкту. Он знал эти воды, как свой дом: по ним он плыл, отправляясь в набег, или для того, чтобы отомстить за разоренные селения родичей, а однажды, плененный датчанами-викингами, - привязанный к мачте их корабля. К тому же за тем, кого он преследовал, тянулся след, кровавый след. Доносящийся с берегов дым горящих селений, обломки досок, обгоревшие бревна, плывущие по воде, - все это было делом рук Торфела и его дружины. Турлох прорычал что-то в порыве свирепой радости: несмотря на потерянное время, он догонял викинга. Торфеп на своем пути домой разорял и сжигал прибрежные селения, и этот след, словно стрелка, указывал дуть его преследователю.
Когда Турлох заметил маленький остров, до Хельни было еще далеко. Турлох знал, что этот остров считается необитаемым, но здесь можно найти пресную воду. Он решил отклониться от курса и подплыл к нему. Остров Мечей - так назывался этот клочок земли; никто не знал почему. Приблизившись, Турлох увидел две лодки, оставленные среди прибрежных камней; он сразу понял, что это значит. Одна была грубо сработана, похожа на его лодку, но намного больше. Вторая - длинная, с низкой посадкой: гребная лодка викингов. Их хозяев нигде не было видно - Турлох напряг слух, стараясь определить, не доносятся ли откуда-нибудь звон мечей или боевые клики воинов, но вокруг царила мертвая тишина. "Это были рыбаки с Шетландских островов", - подумал он; их заметили со своего корабля разбойники, либо все произошло на каком-нибудь другом острове. Разбойники стали преследовать рыбаков на Длинной лодке. Но погоня оказалась долгой, а путь - длинней, чем они рассчитывали, в этом он был уверен: иначе они не пустились бы за рыбаками в открытой лодке. И все же, ослепленные жаждой крови, пираты уже не желали думать о возвращении: они гнались бы за своей жертвой и сотню миль по бурному морю в открытой лодке, если бы это потребовалось.
Турлох подплыл к берегу, накинул веревку на ближайший камень и выпрыгнул из лодки, держа топор наготове. И тут, недалеко от берега, он заметил груду окровавленных тел. Несколько быстрых шагов, - и перед ним предстала странная картина. Пятнадцать рыжебородых датчан лежали в луже собственной крови. Их бездыханные тела образовали круг. А внутри этого круга были трупы их убийц - людей, подобных которым Турлоху никогда не приходилось видеть. Они были маленького роста, с очень смуглой кожей; черными были широко раскрытые глаза мертвецов. На их телах не было кольчуги, в руках намертво зажаты сломанные мечи и кинжалы. Вокруг были разбросаны стрелы, отскочившие от стальных доспехов датчан и Турлох с удивлением отметил, что их наконечники сделаны из кремня.
- Да, здесь была жестокая сеча, - пробормотал он. - Нечасто можно встретить такое упорство. Кто эти люди? Сколько не был я на островах, лежащих в этих водах, ни разу не встречал таких, как они. Семеро - не может быть, чтобы их было только семеро. Где их товарищи, что помогли им справиться с этими датчанами?
Но на земле не было следов, ведущих от места битвы.
- Значит, всего семеро, - семеро против пятнадцати, - но все пятнадцать лежат бездыханные вместе с семеркой. Что же это за люди, способные убить превосходящих их вдвое викингов? Маленького роста, без кольчуги. И все же…
Внезапно ему пришла в голову еще одна мысль. Почему люди, из незнакомого племени не рассеялись и не попытались спастись бегством, спрятавшись в лесах острова? Но ответ на этот вопрос он, кажется, уже нашел. Окруженный грудой тел, среди трупов лежал странный предмет. Это была статуя, высеченная из черного камня или вырезанная из дерева, - статуя, изображавшая какого-то человека. Около пяти футов в высоту, она настолько живо передавала выражение лица этого человека, что Турлох невольно отшатнулся. Наполовину прикрывая ее, лежал труп старика, изрубленного мечами так, что трудно было различить человека в этом куске кровавого мяса. Своей тонкой рукой он обхватил изваяние, вторая была вытянута, пальцы крепко сжимали нож из кремня, по рукоять погруженный в грудь датчанина. Турлох отметил про себя, что тела всех семерых покрыты страшными ранами. Нелегко, было их свалить - они сражались, пока их буквально не изрубили в куски, но, умирая, они отправили на тот свет своих обидчиков. В широко распахнутых глазах смуглых людей застыла решимость отчаяния. Он заметил, что их пальцы все еще сжимают бороды врагов. Один из них лежал под трупом огромного датчанина, на теле которого, казалось, не было ни единой раны. Но, приглядевшись, Турлох увидел, что смуглый человек, словно волк, намертво впился зубами в бычью шею викинга.
Он нагнулся и выволок изваяние из-под груды тел. Ему пришлось приложить всю свою силу, чтобы освободить статую от руки мертвого старика, сжимавшего ее. Он и после смерти не желал расстаться со своим сокровищем, ибо Турлох осознал, что именно из-за этого изваяния сражались и погибли все до одного смуглые люди. Они могли бы разбежаться в разные стороны и уйти от погони, но это значило бы оставить статую датчанам. Они выбрали смерть. Турлох покачал головой; ненависть к викингам, накопленная за годы диких злодейств и набегов северян, никогда не покидала его, он был одержим этой ненавистью, нередко доводящей его до припадков безумной ярости. В его сердце, огрубевшем сердце воина, не было места для жалости к ненавистным врагам, и вид этих датчан, лежащих бездыханными у его ног, наполнял душу свирепой радостью. И все же он чувствовал, что его ненависть - ничто в сравнении с той силой, что двигала смуглыми людьми. Их действия диктовал какой-то исступленной верой, более глубокой, чем его ненависть к врагам, да и гораздо более древней. Даже в мертвецах чувствовалась древность - не старость, но древность исчезнувших племен и народов, живших в незапамятные времена. Глядя на них, он словно перенесся в давно прошедшие времена варварства; а эта статуя…
Ирландец нагнулся и, обхватив ее, попытался поднять. Удивительно - он ожидал, что она будет очень тяжелой, но статуя как будто бы сделана из легкого дерева. Сначала он подумал, что она отлита из стали потом решил, что это камень, но особой породы; он чувствовал, что такого камня не найти ни на Британских островах, ни в других частях известного ему мира. Ибо, подобно мертвым телам вокруг него, изваяние было окутано древностью. Его поверхность была гладкой, как будто статуя вышла из-под резца скульптора только вчера, и все же она выглядела как воплощение древности. Статуя изображала мужчину, стать, и лицом походившего на мертвецов, сгрудившихся вокруг нее. Но это; было нечто большее, чем просто изображение соплеменника. Турлох чувствовал, что такой человек жил когда-то, и скульптор, конечно, работал с натуры. Ему удалось вдохнуть жизнь в камень. Могучая грудь и широкий разворот плеч, сильные руки, черты лица выдавали твердость и мужество. Выдающийся подбородок, прямой нос, высокий лоб - все указывало на могучий ум, бесстрашие, несгибаемую волю. "Конечно, он был королем или богом этого племени", - подумал Турлох. Но на голове его не было короны; вся одежда состояла из набедренной повязки, так искусно вырезанной на камне, что видна была каждая складка.
- Это был их бог, - задумчиво произнес Турлох, озираясь по сторонам. - Они бежали, спасаясь от датчан, но приняли бой погибли за своего бога. Что это за люди? Откуда пришли? Куда направлялись?
Он стоял, опираясь на боевой топор, и странное чувство овладело им. Перед ним словно открылось бесконечное море пространства и времени; непостижимые, вечные пути, по которым странствует человеческий род, и людские волны, что накатывают в дни прилива и уносятся прочь, когда наступает пора. Жизнь- дверь между неизвестными, темными мирами, и кто знает, сколько людей разных племен с их надеждами и страхами, любовью и ненавистью, прошли через эту дверь в своем странствии от одного царства мрака к другому? Турлох глубоко вздохнул. В нем проснулась свойственная каждому ирландцу тайная тоска по былому.