Таящийся ужас

- Кто там? - спросил он.

- Это я, Йорри. Откройте!

- В чем дело?

- Этот мальчишка, Александр. Опять удрал от меня, и я нигде не могу его найти.

- Может быть, он в лесу?

- Нет. Все наружные двери заперты. Он должен быть где-то внутри дома.

- Вы искали его как следует?

- Повсюду. Лакей заперся у себя в комнате. Я обыскал весь дом, кроме комнаты хозяина.

- Надо поискать и там! Подождите, пока я что-нибудь накину на себя. Одну минуту! Он ведь запирает у себя дверь? Он все время предупреждал меня, чтобы я не оставлял дверь открытой. Вы уверены, что он заперся?

- Вечером дверь точно была заперта. Я проверил. Каждую ночь я проверяю двери всех спален.

- У кого-нибудь еще есть ключи от этих спален?

- Только у миссис Петерсон. Думаю, у нее есть все ключи. Но она спит у себя в комнате, ее дверь на замке. По крайней мере, вечером она была заперта.

- Думаю, мальчика надо поискать в их комнатах. Должен же он быть где-нибудь. Наверное, у мистера или у миссис Петерсон.

- Если он у матери, тогда все в порядке. У них полное взаимопонимание. Она с ним делает все, что хочет.

Они бросились вверх по лестнице. Дверь в комнату миссис Петерсон была открыта, внутри никого, постель нетронута. Они никак не ожидали этого. Дверь в соседнюю комнату - спальню Петерсона - была прикрыта, но не заперта. Толкнув ее, Йорри щелкнул выключателем.

Но, прежде чем зажегся свет, из темной комнаты донесся странный, низкий, рычащий звук. Потом вспыхнули огни люстры, на полу они увидели все семейство Петерсонов. Глава дома находился посередине. Рубашка его была изорвана в клочья, он лежал тихо и неподвижно. Справа, терзая зубами руку отца, скорчился Александр, ладони и щеки которого были густо измазаны кровью. С другой стороны к Петерсону припала его жена. Она жадно пила кровь из раздутой вены у него на шее. Зубы и платье ее были покрыты кровавыми пятнами, и, когда она подняла голову, ее лицо было маской свирепого, но сытого и довольного демона. Казалось, она раздражена светом и тем, что ей помешали, но была слишком занята насыщением, чтобы понять, что происходит. Женщина продолжала пить кровь, но мальчик сердито зарычал. Оверфилд быстро вытолкнул Йорри из комнаты, потушил свет и захлопнул за собой дверь. Потом схватил Йорри за руку, потащил его за собой вниз по ступенькам.

- Где телефон? - крикнул он.

Наконец Йорри, немного придя в себя, подвел его к аппарату, Доктор рывком поднял трубку.

- Алло! Алло! Центральная? Мне нужен коронер. Нет я не знаю его номера. Зачем мне номер? Давайте сюда коронера! Алло' Это коронер? Вы меня слышите? Говорит доктор, доктор Оверфилд Немедленно выезжайте в имение Филиппа Петерсона. Здесь совершено убийство. Да. Он умер. Что его убило? Наследственность. Не понимаете? Ну правильно, как вам понять! Послушайте меня Ему перерезали горло, может быть, осколком стекла, может, чем-нибудь другим. Это вы понимаете? Помните того мальчика? Приезжайте я буду ждать вас здесь.

Доктор повесил трубку. Йорри не отрывал от него глаз

- Хозяин всегда беспокоился из-за мальчика, - произнес он.

- Теперь он может больше не беспокоиться, - отозвался доктор.

Роберт Блох

Плащ

Солнце умирало; в своей агонии оно залило кровавыми закатными лучами небо, опускаясь в гробницу за холмами на горизонте. Завывающий ветер гнал на запад шелестящую вереницу сухих опавших листьев, торопясь на солнечные похороны.

- Чушь, - произнес Хендерсон и отогнал непрошенные мысли. Солнце заходило на фоне ржавого красного неба, и отвратительный промозглый ветер кружил полусгнившие листья, сбрасывая их в канаву. И зачем только лезет в голову эта выспренная чепуха?

- Чушь, - снова сказал Хендерсон.

Наверное во всем виноват праздник, решил он. Как-никак сегодня День Всех Святых, Хеллоуин, и закат знаменует приход роковой ночи. В эту страшную ночь по миру бродят духи, а из-под земли, из могил, доносятся голоса мертвецов.

В то же время сегодня обычная холодная и сырая осенняя ночь. Хендерсон тяжело вздохнул. "В былые времена, - размышлял он, - приход этой ночи особо отмечался всеми. Средневековая Европа, замирая от суеверного страха, посвятила эту ночь ухмыляющемуся ужасу НЕВЕДОМОГО. Когда-то миллионы дверей наглухо запирались, чтобы в дом не проникли зловещие гости, миллионы голосов бормотали молитвы, стелился дым от миллионов горящих свечей. В этом было что-то величественное, - мрачно отметил Хендерсон. - Тогда жизнь была полна необъяснимых тайн, и люди цепенели от страха, не зная, что откроется их взору там, за следующим поворотом полуночной дороги. Они жили, окруженные демонами и чудовищами, духами, жаждущими заполучить их душу; и видит Бог, тогда к слову "душа" относились без нынешнего легкомыслия.

Новомодный скептицизм отнял сокровенный смысл у существования. Человек больше не боится потерять свою душу.

- Чушь, - Хендерсон повторил это слово механически. Короткое жесткое слово, которым он всегда прерывал ненужные мыли, воплощало что-то от самой сути двадцатого века, грубой реальность современной жизни.

Та часть мозга, которая незамедлительно реагировала на романтические настроения, заменяла Хендерсону голос общественного мнения, голос миллионов здравомыслящих людей, которые хором воскликнули бы: "Чушь!", узнав о столь несовременных взглядах, поэтому Хендерсон, вынеся самому себе приговор, постарался сразу же забыть о странных мыслях, кровавых полосах, перечертивши небо, и прочей ерунде.

Он спускался вниз по улице, освещенной закатными лучами солнца, чтобы купить костюм для ночного бала-маскарада; чем рассуждать о природе Хеллоуина, лучше постараться быстрее найти эту лавочку, пока хозяин не закрыл ее на ночь.

Он окинул взглядом мрачные здания, окутанные тенями, между которыми вилась узкая улочка, снова вытащил бумажку и, прищурюсь, проверил адрес, выписанный из телефонной книги.

Что они, не могут освещать витрины своих жалких лачуг, когда темнеет? Невозможно разглядеть номера домов. Конечно, это заброшенное место, бедняцкий квартал, но все-таки.

Наконец, Хендерсон увидел нужный номер на другой стороне улицы, направился к дому и заглянул в витрину. Последние лучи солнца проникали в узкое пространство между зданиями и падали прямо на стекло, освещая то, что было выставлено за ним. Хендерсон непроизвольно охнул.

Это ведь просто обычная витрина, а не окно в преисподнюю. Но тогда откуда взялись раскаленно-красные языки пламени, среди которых ухмылялись, гримасничали страшные морды чудовищ?

- Закат, - пробормотал Хендерсон. Ну конечно, а "чудовища" просто умело сработанные маски; такого рода товары выставляют на обозрение в подобных лавках. Но впечатлительного человека все это может ошарашить. Он открыл дверь и вошел внутрь.

Темнота и полная тишина. Везде чувствовался затхлый дух абсолютного одиночества, дух, окутывающий места, где очень давно не появлялись люди: гробницы, могилы, вырытые в чаще густого леса, пещеры, скрытые глубоко в земле, и…

- Чушь.

Да что с ним происходит сегодня? Хендерсон виновато улыбнулся. Этот обычный запах магазина, торгующего театральными костюмами и прочим реквизитом, на мгновение словно перенес его во времена учебы в колледже, напомнил дни любительских спектаклей. Знакомый запах нафталина, старого меха, красок и грима. Он играл Гамлета; в сцене на кладбище он держал в руках оскалившийся череп, в пустых глазницах которого таилась, вся земная мудрость… Череп, добытый в таком же магазине.

И вот он снова окунулся в эту атмосферу; кстати, о черепе. Что ж, сегодня - Хеллоуин, и, раз уж он в таком настроении, глупо одеваться каким-нибудь раджой, турком или пиратом, - вообще, это пошло. Почему бы не явиться на вечеринку в облике чудовища, колдуна или, скажем, оборотня? Хендерсон представил себе выражение лица Линдстрома, когда он заявится в его элегантную квартиру, облаченный в какие-нибудь жуткие лохмотья! Парня придется откачивать; он и вся эта толпа гостей из избранного общества, одетых в роскошные наряды, просто с ума сойдут! Хёндерсона мало заботила реакция высококультурных знакомых Линдстрома, банды самозваных великих литераторов и ценителей прекрасного, дам с лошадиными физиономиями, нацепивших на себя целые тонны бриллиантов. Почему бы не поддержать дух праздника, не сделаться монстром?