Страница 37 из 68
«Саймону Бьювэллету.
Если ты не уйдешь из моего города в течение 12 часов, передав ключи Фердинанду де Вальме, моему коменданту, рыцарь сэр Алан Монтлис будет висеть на крепостной стене у тебя на виду.
Писано в моем замке Бельмери 21 дня декабря месяца».
Джеффри, не сдержавшись, грубо выругался и схватился рукой за рукоять меча:
– Пойдешь на приступ, Саймон?
Саймон улыбнулся:
– Нет. Тогда они, без всякого сомнения, убьют Алана, горячая ты голова. Пиши снова, Бернард: «Если мой приказ не будет исполнен, я, Саймон Бьювэллет, клянусь распятием и всеми святыми, что маршал Жан де Галледемэн будет убит перед замком Бельреми со всеми другими захваченными мною пленниками, равно как и каждый третий мужчина – кормилец семьи из этого города. И если какой бы то ни было вред будет причинен рыцарю сэру Алану Монтлису, клянусь Богом, я сравняю этот город с землей, убив всех его жителей, не пощадил ни женщин, ни детей. И Вы увидите, я слов на ветер не бросаю, шестерых детей я умерщвлю перед замком, если Вы не сдадитесь сразу же».
Мэлвэллет скептически посмотрел на Саймона:
– О, да! Своею собственной рукой, надо думать?
– До этого не дойдет, – ответил Саймон.
Он подождал, пока Бернард запечатает пергамент и вручит его герольду.
– Если мадам Маргарет заговорит с тобой, – сказал Саймон герольду, – и станет расспрашивать, что я за человек, скажи ей, что я человек слова: что сказал, то и сделаю. Предыдущее письмо ты отдал ей в собственные руки?
– Да, милорд.
– Что она сказала?
– Ничего, сэр. Она удалилась со своими дворянами, закрыв лицо вуалью.
Саймон кивнул.
– Теперь иди.
Назад герольд вернулся, принеся лишь устное сообщение, которое сразу же наизусть и отчеканил:
– «Скажи милорду Бьювэллету, что мадам Маргарет, графиня де Бельреми готова встретиться с ним в своем замке, если он придет один, соблюдая условия перемирия».
– Одному – в эту западню? – воскликнул Джеффри.
– Это не западня, – сказал Саймон.
– Что? Ты веришь честному слову женщины?
– Нет, – недобро улыбнулся Саймон. – Но она не посмеет причинить мне вред или взять под стражу. Если я не вернусь через час, ты выведешь сэра Галледемэна и убьешь его перед замком. Потом, если я по‑прежнему все еще никак не извещу о себе, ты должен будешь отдать город на разграбление, чтобы они там знали, что я не лгал им, и возьмешь замок приступом, уже не дожидаясь меня, потому что я буду убит.
– Что ты задумал? – спросил, пораженный, Джеффри. – В ее логове тебе сразу придет конец.
Саймон засмеялся.
– Неужели, ты думаешь, я так глуп? Попасть бы только в замок – и я сумею подавить ее дьявольскую волю, – сказал он, вставая. – В мое отсутствие останешься вместо меня, но помни – мои приказы должны быть выполнены.
Придя к себе на квартиру, Саймон застал Седрика лежащим на соломенном тюфяке и повествующим о своих славных приключениях Эдмунду, который развесил уши, чтобы лучше ловить каждое слово новоявленного героя. Увидев Саймона, оба вскочили на ноги.
Саймон придирчиво оглядел Седрика.
– Ты ранен?
– Ничего серьезного, сэр, – смутился Седрик, одна рука которого была перевязана.
– Лекарю показывал?
Седрик переступил с ноги на ногу.
– Нет, милорд. Я не стал. У лекаря было много дел с другими, а у меня и правда не рана, а царапина.
Саймон подошел к нему и снял с его руки повязку. «Царапина» оказалась глубокой, все еще вяло кровоточащей раной.
– Принеси воды и чистого полотна, – велел Саймон Эдмунду.
Мигом исполнив приказ, Эдмунд наблюдал, как быстро и спокойно Саймон промыл рану Седрика и снова перевязал ее. Бледный Седрик терпел, стиснув зубы. Что правда – то правда, Саймон не цацкался с ним и действовал решительно и грубовато.
– А теперь – в постель, – сказал Саймон, – и оставайся там. А ты, Эдмунд, принеси мой панцирь. Ты привел его в порядок?
– Да, милорд.
– Тогда неси его сюда и готовься в путь. Я иду в замок.
Седрик, уже было улегшийся на свое походное ложе, приподнялся на одном локте:
– Милорд!
Сверху на Седрика холодно взглянули неуступчивые глаза Саймона.
– В чем дело?
– Возьмите меня с собой!
– Со мной пойдет Эдмунд. А ты лежи и поправляйся.
– Но сэр!..
– Это будет тебе наказание за твой сегодняшний проступок, – непреклонно сказал Саймон.
– За что, милорд? Я не могу позволить вам идти в замок без…
– Позволить? Что это значит? Замолчи, Седрик, если не хочешь рассердить меня.
Глаза Седрика наполнились слезами.
– Милорд, можете наказать меня, как хотите, только возьмите меня с собой. Если… если с вами что‑нибудь случится…
– Чем ты поможешь мне тогда? – язвительно спросил Саймон.
Седрик дрожащими пальцами вцепился в одеяло.
– Я… я… по крайней мере, я буду с вами. Если… если вас убьют, я… я…
– Заруби себе на носу, Седрик, со мной нелегко спорить, тебе лучше слушаться меня.
Седрик повернулся лицом к стене, не сказав больше ни слона, и молчал, пока Саймон не облачился в свои блестящие доспехи. Лишь тогда, обращаясь к Эдмунду, который перед выходом прихорашивался в своем зелено‑красно‑коричневом облачении, Седрик угрожающе прошептал:
– Если с милордом случится что‑нибудь, тебе несдобровать…
Саймон вышел с весело блестящими глазами.
…И вот он в сопровождении Эдмунда въезжает на опущенный мост, а затем и на дорожку, ведущую к воротам замка Бельреми, минует ворота замка и спешивается во дворе, оставляя своего коня под присмотром Эдмунда. Оставшись без всякого сопровождения, он входит в замок следом за слугой.
Через пустой парадный зал слуга привел Саймона к самому входу в зал, где графиня обычно назначала аудиенции, отодвинул занавес и громогласно объявил:
– Милорд Бьювэллет!
Саймон вошел своей грузной, но неслышной, как у пантеры, походкой. Внутри зала он приостановился и бросил быстрый взгляд кругом, держа руку на рукоятке меча.
На возвышении, в высоком, как трон, кресле, сидит мадам Маргарет, надменная и холодная, как ледяное изваяние. Высоко поднятая царственная голова, увенчанная целой тучей черных локонов и остроконечным головным убором, с которого ниспадает золотистая паутина расшитого жемчугом шлейфа. На высокой белой шее не трепещет, кажется, ни единая жилка, ни один мускул не дрогнет на застывшем, как маска, овальном и бледном лице. Презрительная складка тонких губ, тень длинных загнутых ресниц прикрывает блеск темных глаз, изящен вырез ноздрей маленького прямого носа. Так вот какая она, мадам Маргарет! На ней платье из красного, как вино, шелка, подчеркивающее совершенство ее великолепных форм, пышную грудь, длинную линию бедер. Обильными складками подол этого платья опускается на пол у ног графини, скрывая их. Рукава плотно облегают ее округлые руки, расширяясь к запястьям и становясь внизу такими пышными и огромными, что касаются пола. Белоснежные кисти рук лежат на подлокотниках кресла, тонкие пальцы впились в резное дерево. На груди у графини сверкает крупный рубин – единственный предмет, кажущийся живым в ее убранстве.
Сбоку от мадам Маргарет стоит щеголеватый брюнет, с вялой усмешкой на полных губах разглядывающий Саймона. Щеголь вертит в пальцах цветок – розу, то и дело поднося ее к своему носу. Прочие дворяне разбрелись по залу. Все они разодеты и, не скрывая любопытства, наблюдают за Саймоном. Позади мадам Маргарет стоят три фрейлины, такие же застывшие, как и их госпожа.
Саймон не спеша приблизился к мадам Маргарет. Он высился, как башня, над присутствующими здесь людьми и в этом изящном окружении казался громоздким монстром – белокурый англосакс, весь в позолоте, кроме разве что колышущегося на шлеме султана, в длинной зеленой накидке поверх панциря. Перед возвышением он остановился и спокойно взглянул на графиню из‑под своего шлема.
– Мадам, я здесь, чтобы принять вашу капитуляцию, – сказал он на не очень хорошем французском.