Страница 7 из 15
Да нет, это еще не самое плохое, если вспомнить грязных бездомных попрошаек, которых полно развелось в подземных переходах и метро.
Клавдия посмотрела на телефон. Звонить никому не хотелось. Даже маме. Что она ей скажет? Что Арнольд уволил ее наконец? Заменил более молодой, накрашенной и длинноногой девицей? Что у нее нет денег заплатить за квартиру? Что у нее промокают ботинки, а плащ совсем вышел из моды? Что у нее нет зимнего пальто и придется ходить в осенней куртке и двух свитерах? Что она строит планы по похищению Джимми?
Это было уже слишком!
Клавдия отправилась на кухню и поставила чайник. Врач сказал, что есть нельзя в течение двух часов. Пока она заварит чай, поджарит пару блинчиков, как раз пройдет остаток времени.
Когда Клавдия обнаружила, что мука и сахар закончились, она наконец заплакала. Что происходит с ее жизнью? Все детство она мечтала наесться апельсинов и жареной курицы. Просто сесть и съесть целую курицу, без хлеба, без ничего. А потом апельсины – сколько хочешь, два, три, пять. У нее никогда ничего не было вдоволь!
Они с мамой мечтали, что, когда Клава выучится и будет работать, все в их жизни переменится. Что именно должно перемениться, они не обсуждали. Все! А что получается?
Она никак не могла отвести взгляд, когда другие женщины покупали колбасу, бананы, мандарины – не по одному килограмму – и тащили домой неподъемные сумки с едой. Хоть не ходи в магазины совсем! Клаве приходилось покупать фрукты по одной штучке, теряясь под презрительными и раздраженными взглядами продавщиц: ходят тут всякие нищие, отвлекают от работы! Из-за этого она многие продукты совсем не покупала. Стыдно было.
Как это другим людям удается красиво одеваться, проводить отпуск на море, ни в чем себе не отказывать? На эти вопросы ответов у Клавы не было. Она, казалось, еще с рождения знала, что ей придется на всем экономить, носить что попало, питаться дешевыми продуктами, а отдыхать дома у телевизора или, на крайний случай, съездить в Сокольники или в зоопарк.
Мама ей говорила, что главное – это хорошо учиться. Что тогда все дороги будут перед Клавой открыты и она сможет жить так, как захочет. Клава и старалась, училась. Когда подружки звали ее на каток, в парк или просто на прогулку, она оставалась дома и зубрила, зубрила правила, стихотворения и параграфы. Она училась на одни пятерки и жила ожиданием вознаграждения за этот титанический труд.
То же повторилось и в институте. Она была отличницей, а самую лучшую работу получили бездарные и ленивые студенты, вернее, выпускники. Многие девчонки вообще не стали работать, а повыскакивали замуж за «новых русских» и теперь разъезжали по Москве на шикарных машинах, в дорогих шубах и бриллиантах, отдыхали за границей, нанимали гувернанток для своих детей.
Другие, как, например, Виктория, тоже неплохо устроились. И денег достаточно, и мужским вниманием не обижены, и работают спустя рукава. А Клава выполняла бесчисленное количество обязанностей, прекрасно освоила компьютер, досконально разбиралась во всем, что касалось финансов, учета, налогов, ценных бумаг. И что? Разве Арнольд ценил ее? Он сваливал на нее все, что только можно, а платил сущие гроши. А теперь дошло до того, что он ее уволил!
Клава иногда подумывала о том, чтобы поменять работу, найти другое место. Но никто не предлагал ей ничего лучшего. Куда бы она ни приходила, на нее смотрели равнодушно и немного брезгливо, выслушивали, кивали головами и… отказывали. Такая уж она невезучая! Ее счастье, видно, слишком далеко запрятано, за семью замками. И дороги к нему она не знает…
Глава 3
Кирилл окончательно расстроился, когда нанятые им рабочие стали забрасывать землей могилу. Алексея Петровича он не знал, никаких чувств к нему питать не мог, а вот поди ж ты… Неисповедимы движения души человеческой!
Галина Ивановна тихонько всхлипывала рядом, хотя тоже видела покойного впервые и знать ничего о нем не знала, пока он не преставился.
День выдался мягкий, солнечный и – прекрасный. Под ногами шелестела разноцветная листва, голубое небо отражалось и блестело в лужах, оставшихся после ночного дождя. Листья звенели на тонкой осине, притулившейся к кладбищенской ограде. Слышно было, как врезаются в мокрую землю лопаты, как осыпается влажная земля.
Когда все было кончено, Кирилл вытащил из спортивной сумки три бутылки водки. Две отдал мужикам, которые помогли им с Галиной Ивановной похоронить дядю, чтобы помянули за упокой души. Третью открыл сам, налил себе и женщине. Они выпили.
– Поехали домой? – предложил Кирилл. Он с утра в суете и хлопотах не успел позавтракать, и теперь водка ударила в голову. Да и настроение было мрачное.
Галина Ивановна вздохнула и кивнула головой.
Она всю ночь готовила угощение на поминки – жарила курицу, делала голубцы, жаркое, пекла пироги. Тесто для блинчиков оставила в холодильнике. Блины должны быть горячими. Сейчас они с Кириллом придут, сядут за стол, чтобы все было как положено.
Так, вдвоем, они и поминали покойного. Галина Ивановна сильно опьянела, подперла голову рукой и загрустила. Никто из соседей не пришел, ни одна живая душа.
– Что же это такое, а? – спросила она Кирилла. – Почему никто не пришел?
– Странные люди…
– И когда гроб на улице выставили на прощание, ни один человек не вышел. Мало того, они даже занавески на окнах задернули, чтобы в щелку кто не выглянул! Ну и народ… Дикари какие-то.
– Я здесь недавно квартиру купил, ремонт делал, так что соседей не знаю. Но за все это время почти никого и не видел. Перепуганные они все какие-то! От людей шарахаются. Такое впечатление, что без особой нужды носа из квартир не высовывают.
– Ага, – подтвердила Галина Ивановна. – Я когда мусор выносила, с бабкой разговорилась. Она видела, как гроб привезли, спрашивала, кто умер. Ну, я ей сказала… Она как услышала, даже в лице изменилась. Нехороший, говорит, человек был – и перекрестилась. О покойном плохо не отзываются, но… Все соседи его боялись.
– Как это? – удивился Кирилл. – Почему?
– Зловредный дед был дядя-то мой! Прости господи! Царствие ему небесное. – Женщина наклонилась, прошептала на ухо Кириллу: – И не в своем уме! Сам с собой разговаривал, кричал даже. Он ведь один жил в квартире, никто к нему не ходил. На кого он там мог кричать?
– Ну, мало ли… Старый человек, одинокий, больной. Может, у него склероз развился.
– В том-то и дело, что он здоровый был всегда как бык! Врач из поликлиники мне сказал, когда справку выписывал, что дед его за все время один только раз вызывал, за день до смерти. Сердце прихватило. Врач ему таблетки всякие прописал, уколы, а он только рассмеялся. Я, говорит, путешествовать люблю налегке. Лишний груз мне не надобен. Поэтому уколов мне никаких не делай. А потом денег ему дал и адрес мой, чтоб врач мне телеграмму послал.
– Чудной дед был, – согласился Кирилл. – Наша Серафима тоже от лекарств отказалась. Дайте, говорит, умереть спокойно! Заснула – и не проснулась. – Он помолчал. – А почему соседи его боялись? Он что, жалобы писал или надоедал им?
– Нет – тут другое! Он… сердитый очень был, нетерпимый. Если что не по нему, чуть ли не в драку кидался. Или говорил такое, что у людей глаза на лоб лезли.
Кирилл с сомнением покачал головой. Это не повод для страха. Сейчас многие старики ведут себя так же: старую жизнь не вернешь, а новая им не по вкусу. Остается только злиться на весь свет. Лучшие годы ушли безвозвратно, унесли с собою мечту о всеобщем рае. А сколько на это было потрачено сил, здоровья, юного, страстного порыва, светлых надежд? И что теперь? Одинокая, необеспеченная старость, изношенный организм, крушение идеалов… Правда, об Алексее Петровиче такого не скажешь. Деньги, судя по всему, у него водились, и на здоровье он не жаловался. Значит, просто скверный характер! Что ж, и такое бывает сколько угодно.
– Не думаю, что желчный характер вашего дяди приводил соседей в такой трепет, – возразил он. – Должно быть что-то посущественней!