Три льва

Кмитич, Семенович и нунций медленно подъехали на конях к толпе. Пан голова вышел вперед и, заикаясь от волнения, спросил:

— Это вы банда Кмитича? Ой, я хотел спросить: вы атаман Кмитич?

Литвины и итальянец рассмеялись.

— Ну и ну! — хохотал Кмитич. — Так меня еще никто не называл! Верно, дядьку, мы банда Кмитича! А вы, видать, атаман этого города?

— Так, — резко заулыбался пан голова и взмахнул руками. Тут же кобзари заиграли веселую какофонию, девушки с караваями в руках низко поклонились, дети радостно замахали черными каракулевыми шапками, а сам пан голова, утирая длинным белым рушником пот со лба, прокричал:

— Ласкаво просимо, батько Кмитич, в Залесье!

Семенович усмехнулся, покрутив головой, обронил:

— Пан Кмитич, батько вы наш, да вы тут в Подолье так же стали знамениты, как Генри Морган в Карибском море!

Кмитич лишь улыбнулся в ответ, кивнув…

Как оказалось, турок в городе не было, но если бы и были, то, как уверял пан голова, они бы точно сбежали… Тем не менее, охранять город осталось еще пятнадцать добровольцев. Отдохнув и набрав припасов в Залесье, отряд двинулся дальше.

Глава 23 Домой!

Обратный путь для Алеси Биллевич-Кмитич показался и вдвойне короче, и вдвойне легче. Еще бы! Ведь если по дороге в Стамбул ее терзали самые мрачные мысли о судьбе любимого мужа, заточенного в «золотую клетку» султанского плена, то теперь она точно знала: ее Самуль свободен!

— Я не совсем разделяю Ваш оптимизм, пани Александра, — качал головой Михал, глядя на лицо Алеси, счастливое, будто бы их миссия в Стамбул увенчалась полным триумфом, — мы же не знаем ничего о Самуле! Где он? Что с ним? Может, ему грозит опасность пуще прежней? Как можно так радоваться, когда мы знаем лишь то, что Самуль бежал, и более ничего о его судьбе?!

— Нет, любый мой Михал, нет! — глаза Алеси светились, она улыбалась. — Сердце мое мне подсказывает, что вот сейчас все добра! Если Самуль сбежал, то его уже никто не поймает. Будем ждать его дома. Эх, успел бы к Рождеству!

Михал вновь качал головой, удивляясь такой уверенности жены Кмитича…

Однако по приезду домой Алеся уже была настроена не так оптимистично. Ее тревожило отсутствие какой-либо информации о любимом муже. Слишком долго пребывать в полном неведении о нем оказалось нестерпимо больно. Прав Михал! В самом деле, где он? Что с ним происходит в эти дни? Не ранен ли?..

Но за две недели до Рождества в Россиены папской почтой пришло письмо из самого Рима… От Кмитича!

И несмотря на то, что Кмитич сообщал, что уж точно не успеет к Рождеству, ибо едет не налегке, не один, а с целым обозом, Алеся радовалась, как пятнадцатилетняя девушка. Старая добрая Труде с умилением наблюдала, как ее хозяйка, словно помолодев на пятнадцать лет, кружила в руках маленькую Янину, обнимала и целовала Януша, который так сильно напоминал ей мужа…

— Вы радуетесь, будто пан Самуэль уж точно прибудет к Сочельнику, — укоризненно, но все-таки улыбалась старая жмайтка.

— Ах, Труде! — обнимала Алеся за плечи свою Любимую няню. — Да какая разница! Главное, он едет! Главное, он уже одной ногой дома!.. Теперь я буду ждать, и неважно, к какому дню приедет мой любый Самуль! Этот день будет большим праздником, чем даже Рождество! Мы устроим… фейерверк!

Чем севернее продвигался Кмитич, тем меньше оставалось у него людей. Казаки и русины стали растекаться еще сразу после пересечения южных границ Речи Посполитой. Одни подходили и тепло прощались с Кмитичем, другие уходили по-английски, третьи добровольно оставались в крепостях захваченных городов… Сейчас из двухсот двадцати русских казаков, бежавших с галеры, с Кмитичем ехали всего чуть более двадцати человек, включая пять литвинов. Но эти люди не желали покидать Кмитича, заявив, что хотят вступить в его хоругвь, объединившись с войском Речи Посполитой, и воевать турка по всей Подольской Руси.

Как бы ни хотел Кмитич успеть домой к Колядам, он явно не успевал. Чувство досады усугублялось и тем, что Кмитич знал: его ждут. Ждут Алеся и дети, ждут Михал и Ян Собесский, ждут многие в Орше и Россиенах… Еще из Рима послал он Алесе письмо, послал письмо и Михалу. Знал, что папской почтой письма уже давным-давно достигли адресатов… И так хотелось встретить Рождество у себя дома, ну или хотя бы в родной Литве! Увы, об этом можно было забыть. На первый план вышла задача иная: просто выйти к границам Княжества, которое словно бы постоянно отдалялось, как исчезает радуга, стоит пойти к ней навстречу…

И чем ближе к дому, тем медленнее продвигался обоз. Погода с каждым днем портилась. Иногда лил проливной дождь, и продвигаться вперед не было никакой возможности — копыта коней разъезжались по глинистой мокрой дороге, колеса скользили и ломались, люди, особенно миссионеры-иезуиты, начинали болеть на студеном ветру северной страны… Морозный, уже пахнущий зимой ветер больно щипал щеки и глаза, мелкий снег то и дело накрывал землю, но лежал обычно недолго.

— Проклятая погода, проклятый снег! — ворчал Викентий, кутаясь в шарф и плащ, растирая окоченевшие пальцы.

— Вы бы помолились, пан нунций, чтобы этот проклятый снег продержался как можно дольше! — говорил укоризненно итальянцу Кмитич. — Вот когда выпадет мой любимый снег — пушистый да хрустящий, вот тогда нам гамон настоящий! Почти стихами говорю, — и Кмитич, улыбаясь, оглянулся на Семеновича. Тот лишь угрюмо молчал. Он думал о том же…

Но чего Кмитич так боялся, то и произошло. Вскоре поднялась метель, повалил сплошной стеной снег, стали завязываться первые зимние сугробы.

— Надо торопиться! — кричал сквозь пургу Семеновичу Кмитич. — Иначе скоро наши телеги увязнут в снегу, как муха в паутине, и вот тогда, как говорят матросы, мы будем на мели! На полной мели, пан капитан!

— Нам нужно переходить на лыжи, пан полковник! — советовал Семенович.

— Браво, капитан! Вы уже и на земле ориентируетесь в обстановке! Но для этого нужна стоянка, хотя бы на хуторе каком! — отвечал Кмитич. — Хотя бы цыганского коваля какого-никакого отыскать.

И как назло обоз шел по сплошной лесной дороге. Иногда лес заканчивался, но вокруг все равно не видать было ни единой хатки, ни живой души…

— Пустыня, — ворчал нунций, — если, конечно, этот холодный снежный лес можно так назвать… И где же, пан Кмитич, мы будем ночевать? Где люди в этой стране?

— Если ничего не найдем, то в повозках переночуем. В них и встретим Рождество. Ничего другого не поделаешь, пан нунций, — отвечал Кмитич, также недовольный перспективой рождественской ночи под открытым небом, без очага, без песен и колядований… Песни и колядования, впрочем, не волновали оршанского полковника. Куда как больше его волновала метель, которая могла за ночь занести повозки, и тогда-пиши пропало. И самое страшное: Кмитич потерял всякую ориентацию в пространстве. Метель завывала не только вокруг него, но и в его голове. Словно околдовал кто полковника, словно злой бог зимы Зюзя напустил свои зимние чары, путая, сбивая с пути, уводя подальше в непролазную чащобу леса… Кмитич никак не мог понять, где же он находится, куда ехать и в какой он местности.

— Пан полковник! — к Кмитичу подъехал Семенович, кутаясь в плащ и морщась от ветра и снега, бьющих в лицо. — Мы, похоже, сбились с пути?

Кмитич оглянулся на капитана. Во время шторма на море Семенович не в пример Кмитичу невозмутимо и бесстрашно управлял галерой. Сейчас капитаном являлся Кмитич, и в своей стихии он должен делать то же самое: показать, что руль в надежных руках. Как бы ни было на самом деле.

— Не хвалюйтесь, капитан, — с деланным весельем отвечал Кмитич, — мы плывем строго по курсу! Да, капитан, на суше бывает не лучше, чем на море во время шторма.

— Сегодня все равно далеко до того ужасного шторма, что застал нас у берегов Шотландии! — Семенович также пытался храбриться.

— Возможно, капитан, — отвечал Кмитич, морщась и отворачиваясь от кусающегося ветра, — только хочу вас предупредить, что вас ожидает еще одно самое скучное в вашей жизни Рождество. И теперь уже Шотландия с ее скукотой и пуританским занудством вам раем покажется! Все познается в сравнении, пан капитан!