Три льва

— И это все? — спрашивала Мальгожата, глядя из-за плеча Кмитича, как турки ретируются.

— Как же! — усмехнулся шеф артиллерии. — Это, любая моя Мальгожата, только начало…

И словно в ответ на его слова на Русские ворота с криками «Аллах ахбар!» устремилась толпа смуглолицых людей в светло-розовых длинных хламидах, в высоких шапках, с мушкетами и блестящими на солнце саблями — наемники из персидских земель. Такие же атаковывали и Польские ворота. Мушкетеры стреляли по ним залпами, быстро сменяя друг друга. Картечью и ядрами били гаковницы и мортира. Мушальский с драгунами вновь сделал вылазку, успешно отгоняя врага от стен… Русские ворота заволокло белым дымом, мешавшим видеть неприятеля, но мушкетеры палили вслепую сквозь дым. Когда ветер разогнал пороховое облако, то азиатов уже не было видно — ретировались, оставив на каменистой земле груды убитых и раненых.

— Неказисто начали! — засмеялся кто-то из мушкетеров вслед убежавшим врагам.

— Погодите, хлопцы, — поднял успокаивающе руку Кмитич, — ой, погодите! Не радуйтесь пока…

После неудачной попытки атаковать Русские ворота великий визирь решил перейти к осаде города. Оценив ситуацию, поняв, что Русские ворота надежно защищены, и определив, что ключевой позицией города являются Старый и Новый замки, Мехмед Кепрюлю решил направить усилия на их взятие. Поскольку вокруг города были возвышения, удобные для расположения артиллерии, то после захвата Замкового комплекса оборона Каменца была бы невозможной.

Великий визирь расположил отряды янычар и контингенты молдавского и валашского хозяев цепью длиной около шести верст, чтобы обстреливать город с расстояния до трех верст. На правом фланге стал визирь Мустафа, на левом — Кара Мустафа. В центре осадой командовал сам Кепрюлю, поскольку это было как раз напротив Нового замка. Тут сосредотачивались главные силы янычар во главе с визирем Абдурахманом. Каменец полностью отрезали от внешнего мира татарские чамбулы и казаки Дорошенко с восемнадцатью пушками. Они прибыли под стены города 16 августа и разместились на орынинских полях. На каждом фланге поставили по батарее, в центре — две батареи. В тылу правого фланга стоял шатер султана, откуда он мог наблюдать за ходом битвы.

Масштабные боевые действия, впрочем, пока никто не вел. К стенам Каменца подъехали парламентеры, и черниговец Мыслишевский поехал с ними разговаривать. Его отвели к визирю Субхана-Казиму, который предложил или воевать, если у осажденных достаточно сил, или согласиться на переговоры о сдаче города. Мыслишевский начал тянуть время, говорить о перемирии на неделю, но ему отказали. Встреча так и не дала результата ни тем, ни другим.

На рассвете 18 августа в поле зрения появились новые войска турок, а с ними и сам повелитель Мехмед IV. Каждый паша вел войско своего пашалыка. Под бой барабанов, визг дудок в едином огромном войске шли европейцы, азиаты, африканцы… За ними буйволы и мулы тащили груженые повозки полного снаряжения и провизии обоза. Пестрым этим полчищам, казалось, не было числа. В течение всего дня под город прибывали все новые и новые полки Порты. С самых высоких башен Каменца не видно было края этого вавилонского воинства…

— Алла! Алла! — разносило эхо по скалам и лесам молебные крики турецкого воинства…

В этот же день начался сильный артиллерийский обстрел крепости. Ядра летели на головы защитников города, крошили стены, башни и скалы, впивались черными яблоками в стены домов, поджигали деревянные крыши… На следующий день начались атаки на Новый замок… Раз за разом турки, ощетинившись лестницами, под грохот барабанов и крики «Аллах Акбар!» шли на штурм. Раз за разом защитники мужественно отбивались. Но и замку пришлось туго — ядра пробивали окна, сотрясали стены, пару раз внутри вспыхивал пожар от каленых ядер, однажды туркам удалось взобраться на стену, но после ожесточенной схватки их сбросили… Защитники понесли и первые серьезные потери. Атаки тем временем продолжались до полной темноты. Утром вновь появились парламентеры. Для старосты Потоцкого принесли письмо от великого визиря Кепрюлю. Он призывал капитулировать в обмен на свободный выход и безопасность тех, кто останется в крепости. В случае отказа обещал всех вырезать.

В это время в самом городе между епископом Ланцкоронским и Потоцким начался спор. Священник намекал на благоразумие сдачи города, чтобы, как того обещает султан, сохранить жизнь прихожанам.

— Больше мне таких намеков не делайте, святой отец! — зло окрысился на епископа Потоцкий, и тот смутился.

— Нет, я не то имел в виду, а и сам готов умереть за веру Христову. Я о прихожанах просто думаю.

— Мы бастион веры Христовой! Первый бастион! — почти кричал Потоцкий. — И один наш христианский воин десятерых басурман стоит!.. Я не зря произносил клятву в соборе. Нет — вот мой ответ султану! Пусть убираются да заплатят контрибуцию за принесенный ущерб. Только такой договор я подпишу!..

Несмотря на то, что теперь основной целью был Новый замок, где из пушек метко палил по туркам Михал Радзивилл, у Русских ворот полного спокойствия все равно не наблюдалось. Турки не бросили попытку пробиться в город через это, как им казалось, слабое место. Правда, теперь они подтащили пару тяжелых орудий и принялись обстреливать позиции каменчан, нанося заметный урон. Кмитич огрызался, и пару раз весьма успешно, перебив обслугу одной из пушек. Но убитых турок тут же заменяли новые пушкари. Тем не менее турки вскоре оттащили орудия, убедившись в небезопасности такой затеи. Вновь пошла в атаку пехота, но картечь и пули мушкетеров остановили и этот приступ. Турки меж тем активно копали апроши, рыли шанцы и закатывали туда осадные орудия.

— Грамотно работают, басурмане, — с досадой говорил Кмитич, рассматривая позиции захватчиков через подзорную трубу.

И вот в город доставили очередное обращение, уже самого султана: драгуны притащили парламентера с письмом, где султан хвастался числом своей армии и предлагал сдать город за жизнь всех его защитников. «А если вздумаете сопротивляться моей несметной силе, то все от холодной стали погибнете», — писал султан. Ответ отписали на турецком, заверяя султана, что Каменец никто сдавать не намерен.

Но епископ Ланцкоронский и генерал подольский послали султану свое письмо, в котором просили его о перемирии сроком на четыре недели. Эта весть жутко всполошила всех. Дело едва не дошло до мордобоя.

— Что же это такое! — кричали русинские шляхтичи, не стесняясь, в лицо епископу. — Пока мы кровь проливаем да турку прикурить даем, за нашими спинами ксендзы о мире с турками судачат?!

Епископа бы точно побили, если бы не Потоцкий с Володыевским, которым самодеятельность Ланцкоронского, впрочем, также не понравилась.

— Я лишь о перемирии договариваюсь! На пользу нам же! Чтобы войск Собесского дождаться! — оправдывались генерал и епископ, но шляхта напирала:

— Нам нет никакой выгоды сидеть месяц без дела! Припасы зря прожирать да штаны до дыр просиживать. Мы, может, за этот же месяц султана на саблю возьмем!

— Глупости вы все говорите! — заступался за епископа Михал. — Месяц — это большой срок. И не мы, а нас могут за месяц на меч взять! Собесского дождаться было бы очень даже хорошо, ибо нас так мало, что и неделю не продержимся с такими потерями!

— Верно, — заступался за друга и Ланцкоронского Кмитич, который до сих пор не вмешивался в дела крепости, ощущая себя здесь прежде всего гостем, — нужно обязательно время потянуть…

Правда, Кмитичу уже начинало казаться, что на помощь Собесского рассчитывать не приходится.

— Как ты думаешь, придет ли Ян нам на выручку? — тихо спрашивал Кмитич Михала. — Мне в это уже не верится. Чувствую, не придет, мерзавец.

— Даже если его войска подойдут, у турок здесь большая армия и пробиться к городу ему будет трудно, — соглашался Михал, — но это воодушевит всех защитников крепости! Мы будем делать вылазки и, возможно, объединенными усилиями остановим султана!