Мятный поросенок

   - Он же не виноват, мама. Бедный малый, откуда ему знать, что этого нельзя?

   - А ты, конечно, не мог его прогнать? Носом в книгу, как всегда!

   - И тут не вижу преступления.

   - Не вижу помощи ни от кого! И без этой балованной свиньи хватает с меня забот! Платье для мисс Дюваль еще не закончено, а тут!.. Мое тер­пение скоро лопнет!

   - С пылу, с жару, как эти булочки... - проговорил Джордж, ни к ко­му не обращаясь.

   Неразумная шутка, и она не помогла делу. Мама зловеще сжала рот, огрела Джонни метлой по заду и погнала его, отчаянно хрюкающего, в сад по длинной гаревой дорожке. А Полл бежала следом до самого ку­рятника, протестовала:

   - Но это же нечестно, мама, запирать его!

   - Честно или нет, но здесь его место и здесь он останется!

   - Но он же не нарочно. Ты положила булочки там, где он мог их до­стать. Может быть, он подумал, что их специально для него положили, на закуску.

   - Выходит, я же и виновата? Что ж, пусть будет мне уроком! И правда, не смешно ли - позволять этой здоровеиной свинье хозяйничать в доме? Свинья есть свинья, отныне только так и буду с ней обра­щаться.

   - Но он к такому не привык! Он привык, что с ним обращаются по - ч е л о в е ч е с к и!

   Джонни смотрел на них из курятника, уши свесились на глаза, а в гла­зах, как показалось Полл, выражение такой тоски, уныния!..

   - Он обиделся, - сказала Полл. - Обиделся до глубины души. Инте­ресно, как бы ты себя чувствовала, если бы тебя сначала баловали, пуска­ли к камину, а потом вдруг выгнали и заключили в темницу? О, это просто безжалостно, жестоко! Ты, мама, жестокая!

   - Хватит, моя дорогая! Не желаю больше этого слышать! Полл сказала:

   - Я тебя ненавижу.

   Мама ответила хладнокровно:

   - Будем считать, что я этого не слышала.

   И Полл не решилась повторить эти слова. При ней, во всяком случае. И выпустить Джонни она тоже не посмела, хотя, когда мама ушла обратно в дом, Полл обследовала дверцу курятника и с радостью обнаружила, что задвижка совсем трухлявая, и если бы поросенок разок приложился как следует и там где надо, то оказался бы на свободе. Чтобы утешить его, она почесала ему хребет и шепнула:

   - Бедный Джонни, хороший Джонни, а она - противная! Я ее нена­вижу, я ее ненавижу на всю жизнь и никогда ни за что не прощу!

   Это была сущая правда. Ненависть в ней раздувалась, как пузырь, вот-­вот грудь разорвется. Ах, как бы она хотела уйти сейчас куда глаза гля­дят, чтобы никогда больше не видеть маму и не слышать! Папа уже ушел, не так ли? И теперь ясно почему. Не мог он больше оставаться с этим под­лым, злобным человеком. Но ей-то куда деваться? Что ж, есть одно мecто - для начала.

   - Я ухожу к Анни, да, вот куда я ухожу и, наверное, уже не вернусь никогда. И - будь что будет! - тут же и отправилась, уже под вечер. Ока­залось, что это самое страшное путешествие за всю ее жизнь.

   Одна только мисс Мэнтрипп видела, как она ушла. Старушка сидела у окна, гордая своей новой блузкой, и поджидала гостей. Она улыбнулась младшей мисс Гринграсс, которая пробежала мимо, и обратилась к своему любимому и единственному собеседнику, с которым толковала дни напро­лет, - к раскормленному дрозду по имени Крюгер:

   - Взгляни, какое славное, прелестное дитя!

   Полл ее и не заметила. Уставясь горящими глазами на дорогу, она бе­жала так, будто черти ее погоняли, пока город не остался далеко позади. Наконец, она перевела дыхание и почувствовала себя легче, будто собст­венную свою ярость тоже обогнала. А вот и городской дорожный мастер сидит на куче булыжников у обочины. Полл окликнула старика:

   - Добрый вечер, мистер, как идут дела?

   Она всегда ему улыбалась, заранее зная, каков будет ответ, потому что ответ бывал всегда одинаков:

   - Да ну, дерьмей дерьма и вообще.

   Похоже, что, кроме этих шести слов, он других и не знал. И нельзя было понять, какое значение он в них вкладывал, потому что, как говорила тетя Гарриет, он употреблял их по любому случаю. К примеру, дождь по­шел, а он глянет в небо, натянет мешок на голову и объявит: «Да ну, дерь­мей дерьма и вообще».

   Полл засмеялась и побежала дальше, держась середины дороги, потому что в глубоких колеях, что по сторонам, можно было и башмаки оставить. При этом не спускала глаз с придорожных кустов - ведь там полно птичьих гнезд, а порой можно увидеть и куницу с детенышами, которые бегут за ней ровной цепочкой: хвостик - носик, хвостик - носик. По словам тети Гарриет, точь-в-точь как слоны в цирке, только помельче, конечно. Нет, сегодня такого везения не случилось, но, как раз когда она подходила к Колодцу невесты, фазан вылетел из-за кустов, хлопая крыль­ями и с таким жутким криком, что мурашки по спине.

   «Удирай, старина фазан, покуда цел!» - подумала Полл, потому что увидела цыганский табор, расположившийся возле пруда. Две крашеных кибитки стояли на пороcшей травою дороге, как раз в том месте, где каре­та молодоженов сорвалась в воду. Всевозможная постирушка была раз­вешана на кустах, кипел котел с варевом. Когда Полл бежала мимо, собаки залаяли и натянули свои цепи, а цыганки только проводили ее наглыми своими глазами, ни одна не улыбнулась. Полл не рискнула здесь задер­жаться, хотя охота, конечно: такая завидная жизнь, трапезы под откры­тым небом, никакой школы... Хоть бы глазком заглянуть внутрь одной из этих кибиток, потому что снаружи они очень заманчивые - поблескивают медью, занавески цветастые, уют и покой...

   После них дом Анни показался сумрачным и нищим: маленький кры­тый соломой коттедж, ставленный сто или двести лет назад и осевший в сырой тени густо разросшегося леса. Сойдя с открытой солнцу проезжей дороги, Полл вступила на немощеную короткую тропу; воздух здесь был заметно сырой, холодный - Полл почувствовала себя совсем неуютно и чуть было не повернула назад, но тут увидела Анни в открытых дверях дома.

   - А я, честно сказать, и не думала, что ты придешь, - сказала Анни.

   И тут же убежала в дом, оставив подружку за порогом. Полл стало со­всем неловко, но тут появилась мать Анни с детишками: один цеплялся за ее ногу, другой выглядывал из-за маминой юбки. Полл подумала, что эта женщина похожа скорее на их бабушку, чем на маму, но, когда она улыб­нулась и пригласила Полл в дом, на лице ее читалось истинное дружелю­бие.

   Весь первый этаж состоял из одной только комнаты. Выложенный кам­нем пол был чисто подметен, на подоконниках горшки с геранью, но ме­бель скудная: стол, да стулья, да кресло с круглой спинкой у огня, а вме­сто каминного коврика - старый мешок. Ни книг, ни одной картинки на стенах, никаких таких безделушек, от которых в доме жилой дух и беспо­рядок. Все это казалось странным, почти пугающим. Ведь и у самых бед­ных людей должны же быть в доме какие-то вещицы, которые просто радуют глаз? Думая про это, Полл побаивалась взглянуть на Анни, а ког­да взглянула, подруга ей улыбнулась. И сказала, обращаясь к матери:

   - Полл любит детей.

   Сама она настолько в это не верила, что у нее это прозвучало, будто «Полл любит саблезубых тигров». Но мать ответила:

   - Вот хорошо, что не все на тебя похожи, Анни. Иначе человеческое племя давно бы вымерло. На-ка тебе, Полли!

   И она сунула в руки Полл того ребеночка, который сидел у нее на ко­ленях. А когда он захныкал и стал тянуться обратно, она покачала головой и добавила:

   - Скажу прямо, это очень кстати - сбыть его с рук хоть не надолго. Он с утра, как проснулся, капризничает, разбойничек эдакий. А ты, Анни, возьми нашего Арчи, и чтобы до ужина я вас не видела.

   Арчи было три года - краснощекий, ясноглазый, весь крепенький и тяжелый, как гиря. Второй - Том - был годом младше и много спокой­ней - через минуту или две он был уже вполне доволен, что эта незнако­мая девочка тащит его куда-то, сунул палец себе в рот и устроился голо­вой у нее на плече.

   - Хочешь взглянуть на нашего поросенка? - спросила Анни.