Страница 8 из 26
– Приказано впустить, – сказал он так, что ему нельзя было возражать, и распорядился, обращаясь к вождям: – Пойдёте за мной!
Они поднялись, мимо охраны вошли во дворец, и вскоре втроём безмолвно шагали по лабиринту обходящих передние залы дворца боковых проходов. Крылатые львы с подозрительностью следили за ними рубиновыми глазами, в которых плясали отблески факельного пламени. Вождь постарше, вызывающе гордый, узколицый, следовал за десятником, и чёрные глаза его тоже загорались возле факелов колючим, как остриё кинжала, блеском готового прыгнуть волка, чтобы после нескольких шагов потухнуть. С каждым поворотом рокот звуков и человеческих голосов нарастал, словно они приближались к волнению прибоя.
... Пир был в самом разгаре. Зал с масками веселья на стенах преобразился до неузнаваемости, персидская роскошь и нега, казалось, поглотили завоевателей. Мягкие подушки на толстых коврах помогали всем пирующим удобно устроиться вокруг низких столов из красного и сандалового дерева, уставленных золотой и серебряной посудой с всевозможными яствами, фруктами, винами. На стенных выступах красовались дорогие вазы с белыми и красными розами. Рабы сдёрнули покрывала с клеток, подвешенных на золотых крючьях, и освобождённые от темноты соловьи залились нежными трелями. Македоняне, эллины и персидская знать криками и хлопками в ладони приветствовали гордое приближение Александра к поставленному у стены трону. Изумительной красоты шкатулка, украшенная самоцветами, поджидала его на пурпурном сидении. Он кинул на трон меч и с весёлым любопытством взял шкатулку. Два вельможных перса из его нового окружения придворных сановников ответили на вопросительный взгляд в их сторону низкими поклонами. Однако поклон брата погибшего царя персов Дария, Эксатра, был не столь подобострастен, как поклон Мазея, влиятельнейшего советника Дария, который возвысился и при Александре.
– Это для самой дорогой тебе вещи, – сказал Мазей с бархатным, приятным для слуха произношением греческих слов.
Шкатулка не могла не понравиться, и Александр с удовольствием осмотрел её и приоткрыл. Она оказалась пустой.
– И что же мне положить в неё? – обратился он к своему окружению, вскинул правую бровь, ожидая совета от военачальников и философов.
– Царскую диадему, – уверенно сказал Антиген Одноглазый.
Птолемей и Селевк кивнули, без слов выражая согласие с этим предложением. Желая услышать и другие мнения, Александр перевёл взор на философов.
– Диадему, – с лёгким сердцем, не задумываясь, сказал Анаксарх.
– Положи то, чем ты дорожишь сейчас больше всего прочего, – уклончиво заметил Каллисфен.
Александр пальцами тронул внутренность шкатулки, рассеянно, на ощупь оценивая тонкость работы, наконец промолвил вполголоса:
– Слишком мала для моей славы. – И громко продолжил: – Но вполне подходит для Гомера. – Затем протянул шкатулку рабу. – Положишь в неё списки моей личной Иллиады! Она воспитывает героев, а моя слава без героев не расправила бы крыльев!
Разгорячённые винами и его словами эллины и македоняне поднялись с мест, ответствовали ему возгласами здравниц царю.
– Веди нас! – раздавались требования в кружках молодёжи. – С кем хочешь, с теми и будем сражаться! Только скажи!
Он гордо распрямился, блестящими глазами осмотрел волнуемую его волей толпу.
Раб с поклоном взял с сидения трона шкатулку, отступил за придворных, унося подарок знати персов в личные покои царя. Успокаиваясь, Александр опустился на трон. Он безмолвно наблюдал, как успокаивались и возвращались на свои места участники пира.
Присутствие в этом зале персов влияло на общее настроение. Лесть вельмож Дария, их нескрываемое желание угадать любой каприз Александра, подобострастно угодить ему ради собственных целей, заставляли многих греков и македонян склоняться чуть ниже, когда они обращались к царю, высказываться сдержаннее и осмотрительнее. Не все соглашались с такими уступками нравам завоёванных персов, у значительной части они вызывали копящееся недовольство или раздражение.
По‑стариковски всхлипывая от пережитого волнения, к трону подступил Демарет, бывший военачальник и друг отца Александра, царя Филиппа.
– Какой радости лишились греки, – дрожащим голосом вымолвил он и утёр слезу на щеке, – кто не увидел Александра на троне Дария.
– Учись наивной лести, – тихо заметил Анаксарх Селевку.
Селевк чуть заметно кивнул в знак согласия и тоже тихо ответил:
– После таких слов старик может смело рассчитывать на щедрость царя.
Действительно, Александр поднялся с трона, обнял и расцеловал Демарета. Старик расплакался совсем как дитя. Проводив его до мягкого ковра, Александр усадил его на подушки и знаком подозвал казначея Гавтала. Гавтал выслушал сказанное вполголоса распоряжение без одобрения, но благоразумно не возражал.
Птолемей шепнул на ухо Стасикрату, и тот на правах распорядителя пира махнул кубком в сторону возвышения, где расположились артисты. Они как будто заждались этого, – разом зазвучали струны кифар, и грянул хор.
Счастье жизни – пир весёлый,
Чтоб вино ключом бежало,
А рука на мягком ложе
Друга к сердцу прижимала!
Женщины и мужчины развеселились, настроились на продолжение прерванного в греческом зале пиршества. А в оставленном ими зале рабы гасили огонь в нишах, убирали с пола шкуры, уносили сосуды, чаши, амфоры и кратеры, наконец закрыли обе створки дверей.
Взор Александра привлекли другие массивные двери, приоткрытые в пустоту тьмы следующего зала. Пердикка впустил оттуда десятника внутренней дворцовой стражи и ступающих за ним двоих горских вождей. Александр привычно не замечал своих телохранителей и трубача, не обращал внимания на Пердикку. Но при виде горских вождей тень неудовольствия скользнула по его лицу, улыбка стала исчезать с губ, они сжались в полоску. Под его пронзительным взглядом моложавый вождь отвёл глаза к полу, опустился на одно колено, а затем на оба. Лишь после этого такому примеру медленно последовал старший вождь. Мазей внимательно наблюдал за ними. Незаметным движением головы он словно потянул невидимые нити, и пять девушек персиянок сорвались с мест, их голубые накидки из полупрозрачного шёлка запорхали, они устремились к средине зала, побуждая смотреть на них и Александра, и других зрителей. Собравшись в кружок, они присели и укрылись воздушными накидками, образовав подобие лепестков необыкновенной розы.
– Первые красавицы ждут, – склоняясь перед царём, вкрадчиво проговорил Мазей, – когда же ты пожелаешь увидеть их танец.
К губам Александра возвратилась слабая улыбка.
– Позже, – одобрительно заметил он Мазею. Покинув трон, он опустился на предназначенный для него большой ковёр возле низкого, заставленного золотой посудой стола.
– Вид персиянок в танце мучителен для глаз, – посчитал нужным объяснить он. – Их красота способна погубить любого завоевателя Персии.
– Дарию следовало выставить против твоих фаланг армию персиянок, – шутливо подхватил его замечание Анаксарх.
Не имеющие подруг македоняне и греки привлекли на свои ковры персидских красавиц, придворных девушек и женщин. Они забывали о присутствии царя, будто подтверждали высказанные им слова. Казалось, только Демарет оставался верен преданности одному царю, однако, несмотря на усилия противостоять возрастной слабости, веки старика тяжелели, слипались, и он заснул со счастливым выражением на изъеденном морщинами лице. Вокруг него волна разгульного веселья поднималась выше и выше. Мужчины поили разбавленным вином женщин, пили и ели сами. Молодёжь в своих кружках спорила, беспечно смеялась, вставляла в разговор выражения модных авторов, но в общем гвалте трудно было разобрать, каких именно.
На царских коврах близ трона расположились персидские вельможи. По правую руку от Александра сидел Эксатр, который выделялся среди остальных персов сдержанным достоинством.
– Эксатр, – с натянутой насмешливостью обратился Александр к брату Дария. – Я слышал, ты отказался от сатрапии. Я не привык к отказам от своих подарков. – Затем с нескрываемой подозрительностью продолжил: – Ты недоволен сатрапией? Быть может, тебе нужен царский трон?