Страница 19 из 26
– Вон мои рога, – указал на неё тот, что был пониже, и едва не поперхнулся от смеха.
Товарищ дружески похлопал его по спине, пока он не откашлялся.
– Так ты Вакх? – согласился он. – Твоё здоровье!
Они чокнулись оловянными кружками, допили вино, утёрли щетинистые подбородки и загорланили под игру свирели, стараясь внести весёлую струю в песню женщины. Вдруг высокий остановил приятеля и, указав на женщину в повозке, озадаченно заметил:
– Так моя.. так мои рога остались в Элладе. – И озадаченно поскрёб затылок. – Получается, я тоже Вакх?
– Два Вакха?! – изумился его товарищ. – За это стоит выпить.
Он взял у высокого кружку и полез на повозку, к большому сосуду, чтобы зачерпнуть вина. Но товарищ пьяно схватил его за локоть, чуть было не свалив в пыль на землю.
– Э‑э, гляди! И там Вакх? – Он таращился на огромную повозку, запряжённую восьмёркой белых лошадей, которая их догнала и обгоняла.
На катящей к голове войска повозке был сооружён широкий, видимый отовсюду деревянный помост. На нём, среди бараньих шкур возлежали Александр и десяток его ближайших друзей, все с засохшими венками на голове, которые должны были напоминать лавровые венки победителей.
– Меч! Мой меч! – крикнул Пердикка, пытаясь подхватить оружие, соскользнувшее от тряски.
Но тщетно. Меч упал на дорогу, нырнул в слой пыли, и никто из пеших не обращал на это внимания.
– Это был последний наш меч, – Антиген Одноглазый мёртвой хваткой вцепился в издающий звучные всплески пифос, чтобы сосуд с бесценным вином так же не свалился на дорогу.
Возница попридержал лошадей, и повозка царя замедлила ход, покатила спокойнее.
– А мы, кажется, едем по недруж.. недружелюб...ной стране, – запинаясь подметил Клит. – Ни... никто нас не приветствует.
– Если бы у тебя отбирали столько вина, чтобы утолить жажду такого славного войска… – Анаксарх не закончил свою мысль. – Возблагодари Зевса, что на нас ещё не нападают!
Александр поднял руку, требуя внимания.
– Друзья, не бойтесь нападений. Я укрою вас славой, как самым надёжным щитом, – беспечно произнёс он.
Грудь его под распахнутым из‑за жары хитоном была перевязана. На шее, у челюстной кости была другая рана, от отравленной стрелы, полученная при взятии неприступной крепости в Индии, она заживлялась долго и тяжело и гноилась. Эту рану частично прикрывал жёлтый шёлковый платок.
– Чего вам опасаться, если я с вами? – И он потянулся к поданной Иолом наполненной из пифоса чаше, чеканной и украшенной индийскими изумрудами. – И ты, мой Клит, не бойся. Моя слава укроет и тебя.
– А моя – тебя! – пьяно развеселился Клит.
Александр поперхнулся, а Клит продолжил, улыбаясь и дразня:
– Кто бы сейчас знал о славе Александра, если бы я не спас тебя в первом же сражении с персами? – Он поднял свою чашу, такую же точно, как у царя. – Многие лета тебе, мой Александр.
Александр рассмеялся, и тут же вдалеке на севере прозвучали раскаты грома. Все в повозке быстро повернулись лицами в ту сторону. Там не было видно ни облачка.
– Это Зевс, – негромко вымолвил Иол. – Он тебе завидует. Твоё имя вызывает трепет и уважение даже там, где о самом Зевсе и не слыхали.
Будто в подтверждение сказанному донёсся отзвук ещё более сильного громового раската. Войско останавливалось, трезвело, затихало. Наконец стало ясно, что продолжения громыхания неба не будет, и благословенного дождя они не дождутся.
– Сделай же и ты что‑нибудь подобное, сын Зевса? – с невинной доверчивостью попросил Анаксарх.
Царь ответил ему не сразу.
– Не хочу, – то ли шутливо, то ли всерьёз сказал он. – Зачем мне внушать ужас своим друзьям? Ты ведь предпочёл бы видеть на моём столе не рыбу, а головы сатрапов Дария. А я не хочу.
– Какая рыба? – стряхнув дремоту, заметил Пердикка. – Я уже давно не вижу ничего, кроме вина.
Александр расхохотался. Корчились от смеха и все остальные. Обессилев и успокаиваясь, они откинулись на шкурах. Возница хлестнул лошадей, и повозка тронулась, опять покатила к голове войска.
– А ведь завоёвывать больше нечего, – внезапно сказал Антиген Одноглазый.
Они как будто только сейчас осознали, что это действительно так. Затянувшееся молчание нарушил Птолемей.
– К чему же нам теперь стремиться? – спросил он тихо.
Ткнувшись лбом в плечо Клита, Александр заплакал. Горько заплакал и Клит. Рыдания встряхивали их тела, несмотря на всевозможные увещевания друзей.
Александр стоял на коленях и рыдал, припав к плечу мёртвого Клита, чтобы только не видеть укор на его бескровном лице. Испуг и оцепенение, как холодной водой, отрезвили участников пира. Пердикка хотел было приподнять Александра, но отступил, не смея потревожить царя в его горе... Искреннее оно или напускное? Быть может и то и другое одновременно – кто поймёт нынешнего царя царей? Положение неопределённости для многих становилось невыносимым. Анаксарх бесшумно приблизился, присел рядом на корточки.
– И это Александр, на которого смотрит весь мир! – начал он тихо и многозначительно. – Вот он. Рыдает, словно раб, страшась закона и порицания людей, хотя сам должен быть и законом и мерой справедливости для них. Если конечно, он побеждал и победил для того, чтобы править и повелевать, а не для того, чтобы быть рабом пустой молвы. – Анаксарх выпрямился и, стоя, продолжил: – Разве ты не знаешь, что Зевс для того и посадил рядом с собою Справедливость и Правосудие, чтобы всё, что не свершит повелитель богов, было правым и справедливым?!
Прислушиваясь к нему, Александр начал сдерживать рыдание, потом только судорожно всхлипывал и постепенно затих. Анаксарх почтительно отошёл, с едва заметной усмешкой глянул на Каллисфена, который не скрывал, что подавлен неожиданным трагичным происшествием.
– Мы устроим ему торжественные похороны, как герою и твоему близкому другу, – обратился Стасикрат к царю, избегая упоминать имени Клита.
– И устроим поминальные зрелища, – помолчав, глухо, но твёрдо произнёс Александр.
– Как раз вчера по твоему приглашению из Эллады прибыли тысячи артистов, – Стасикрат показал рукой на боковую стену. – Они своим участием украсят и сделают незабываемым любое зрелище. А сейчас они все обрадуются, если увидят тебя.
Он помог ему подняться и повёл к серому, подвешенному на бронзовых кольцах тяжёлому настенному занавесу. Толпа придворных и гостей расступалась перед ними с покорным безмолвием растерянных слуг, не знающих, что же им делать. Стасикрат отстранил занавес в сторону, и в лицо Александру дохнуло ночной прохладой. Царь шагнул в проём узкого выхода, который вёл к бледно высвеченной снаружи галерее, навстречу шуму беспокойного многолюдства. Выйдя на галерею, по бокам которой присели каменные крылатые быки, он, невольно отвлекаясь и успокаиваясь зрелищем множества огней, подошёл к ограде из резного камня. Ниже удобно обозревалось широкое поле для состязаний на колесницах и для военных игр. У костров пировали неугомонные артисты, – они были приглашены со всех греческих городов, и было их не меньше трёх тысяч. Артисты с факелами и в масках героев популярных трагедий и комедий читали отрывки и создавали невообразимую сумятицу. Они пока не видели его, и, опустив ладонь на прохладную ограду, Александр узнавал по отрывочным строкам, доносящимся из этого столпотворения, и одними губами повторял названия произведений и имена их авторов.
– ... Свидетель Зевс, дремать теперь не время нам... – услышал он.
И беззвучно прошептал:
– "Птицы" Аристофана.
– ... Пусть копья лежат, паутиной, как тканью, обвиты...– долетело оттуда.
И он едва слышно произнёс:
– " Эрехтей" Еврипида.