Страница 14 из 26
Дротики были только у телохранителей и у охранников дворца, но они застыли, не смея нарушить жёсткий приказ Александра не вмешиваться в происходящее. Один из пажей не выдержал, вскинул дротик, и тигр издал такой злобный рык, что Пердикка схватил древко рукой, чтобы это движение не подтолкнуло зверя к нападению на царя македонян.
Александр властно смотрел в зелёные глаза огромной кошки, и готовый к прыжку хищник вдруг нехотя отступил. Затем присел в углу клетки, приподнял лапу, слегка ударил по воздуху. Постояв напротив, пока яростное рычание зверя не сменилось злобным ворчанием, Александр медленно повернулся к клетке спиной, сделал шаг, другой и приостановился. Со стороны казалось, что он не замечал никого, смотрел только на маску смеха на стене над пламенем факела, будто впервые увидал её в этом месте дворца.
Пердикка с мечом в руке быстро рванулся к дверце, ударом ноги закрыл её и вмиг запер большим деревянным засовом. Дрожащими пальцами он отёр пот с побледневшего лица и откашлялся, словно ему в рот попал тигриный волос.
– Сыну Зевса, века! – вскочив с места, воскликнул Птолемей.
– Века, сыну Зевса! – оглушительно заревели все разом.
Вино пенно заструилось в чаши и кубки, а из них – в глотки охваченных внезапной жаждой людей. Иол поднёс наполненную чашу царю, но Александр отстранил её, не в силах оторваться от созерцания маски, поглощённый неожиданными мыслями. Наконец он посмотрел на участников пира, и под холодным бесчувственным взором на властном лице его веселье чахло, как цветок на морозном ветре, у многих сами собой подгибались колени, опускались головы. Кто‑то оступился, не удержался на ногах и, падая, опрокинул столик. Зазвенела драгоценная посуда, раскололась ваза с оливками, но упавший не посмел вставать, притих в лежачем положении. Лишь Каллисфен, Клит и Анаста и стайка молодёжи остались стоять, не опустились, подобно остальным, на колени перед завоевателем, какого ещё не знала история цивилизаций.
Александр приходил в себя, одного за другим отметил пронзительным взглядом троих стоящих напротив близких ему людей, плотно стиснул зубы, так что отчётливо обозначились скулы и желваки, однако промолчал. Позади него неожиданно раздался весёлый смех, который разорвал гнетущее безмолвие. Александр с каменным лицом обернулся. Юный Кассандр, младший брат виночерпия Иола, чья внешность говорила о том, что он только что прибыл из Македонии, беспечно шагал от тьмы за дверями к клетке с тигром. Вид греков на коленях был для него столь непонятным, что он принял увиденное за забавное представление неизвестного ему действа. Смех разбирал его. Даже вновь усиливающееся предупредительное рычание тигра не помешало ему, подойдя к царю, вдруг расхохотаться громко и искренне.
Александр в бешеном приступе гнева вдруг схватил Кассандра за волосы и ударил головой о прутья клетки.
– Над чем смеёшься?! – выговорил он сквозь зубы, потом ударил его ещё и ещё раз.
Зверь взбеленился, тянулся когтистой лапой к голове юноши, словно был царским сообщником. Смех Кассандра помимо его желания продолжался, но уже истеричный, полный смятения.
– Над чем смеёшься?! – прорычал Александр, уже не владеющий собой.
Клит кинулся к царю, обхватил его сзади, оторвал от Кассандра.
– Он только что из Эллады, – внятно объяснял Клит, оттаскивая Александра от юноши, который смотрел на тигра и царя широко раскрытыми от ужаса глазами. – И пока не знаком с нашими здешними нравами.
Кассандр отёр ладонью кровь с разбитого носа, но вид знакомых и друзей на коленях опять вызвал у него непроизвольную улыбку. Чтобы не рассмеяться, он зажал рот обеими ладонями, слегка задохнулся и закашлял. Александр оглянулся, и Кассандр побелел, задрожал всем телом.
Клит подвёл царя к ковру, на котором тот опустился на шёлковые подушки. После чего начали подниматься с колен, торопливо устраиваться на коврах гости. Анаста отошла от трона, подсела к Каллисфену и молодёжи. Она была обеспокоена продолжением этого пира.
– Мне страшно за Александра, Каллисфен, – сказала она. Ей не удавалось унять дрожь, и она схватила руку философа. – Порой он становится безумным.
– Мы все боимся за него, – сумрачно отозвался Каллисфен, искоса глядя на того, о ком они говорили.
Бледный Иол подал Александру чашу, но вино расплёскивалось через край в его трясущихся руках.
– Пусть сначала попробует сам, – мягко предложил Мазей возле уха царя.
Мысль о яде, исподволь подброшенная вельможей, омрачила чело Александра, но он взял чашу у виночерпия.
– Кассандр – твой младший брат, – выговорил он Иолу с внешним спокойствием. – Тебе следует разъяснить ему, что здесь не Эллада. Мы не можем рассчитывать превратить всех персов в греков и не должны подталкивать их к восстаниям неуважением их столетних порядков и обычаев. Полагаясь только на силу армии, мы можем подорвать собственную уверенность в завтрашнем дне. Не так ли, Мазей?
Мазей подобострастным поклоном подтвердил сказанное царём македонян.
– Он прибыл с письмом твоей матери, царь, – пробормотал Иол бескровными губами. – Я не успел встретить его прежде...
Он запутался. Александр медленно пил из чаши и неотрывно глядел на Иола, который бледнел всё больше и, казалось, вот‑вот упадёт.
Пердикка сам подвёл к ним Кассандра. Тот несмело остановился напротив возлежащего на ковре царя.
– Ты привёз мне письмо от матери? – спросил Александр просто, вполне доброжелательно.
Кассандр живо кивнул, передал вынутый из сумки на поясе и подрагивающий в его пальцах свиток папируса, обкрученный шёлковой лентой и опечатанный смолой с оттиском печати царицы Олимпии. Александр распечатал свиток, беглым взором просмотрел содержание и сунул письмо под мягкую подушку. Затем допил вино и протянул Кассандру золотую чашу.
– Она – твоя, – сказал он.
Кассандр невольно забрал чашу, склонил голову, однако не отходил.
– Что ещё? – мрачнея, спросил Александр.
– Я прибыл вместе с… Вернулась твоя жена с сыном, мой царь, – тихо вымолвил Кассандр.
– Я же отослал её к матери, в Македонию! – Александр стукнул кулаком по столу так, что запрыгала и задребезжала посуда.
Кассандр выронил чашу, в страхе отскочил от его ковра.
Глава третья. Маски печали
Стасикрат кинул вверх белую розу, и, когда она упала на столик возле Александра, в третьем зале завыли египетские трубы, возвещая о начале торжественного шествия. Царь отвлёкся, со всеми оживился в терпеливом ожидании необычного развлечения. Кассандр, тихо ступая, отошёл, лишь бы очутиться подальше от глаз царя, но юность брала своё, и предвкушение яркого зрелища развеяло его недавний панический испуг. Он устроился возле знакомой молодёжи, ему тут же предложили ритон с красным вином, а улыбающаяся круглолицая гетера смоченным в белом вине платком стёрла размазанную кровь у него на лбу и под носом, после чего со смехом подарила волнующий поцелуй.
Бронзовые двери в третий зал вновь раскрылись, на этот раз медленно и плавно, и оттуда выбежали десять молодых босоногих египтян в масках павианов. Набедренные полосатые юбки были единственным одеянием на их полуобнажённых поджарых телах, а смуглая кожа бронзового цвета казалась прокалённой африканским солнцем. Подпрыгивая и кружась в наркотическом веселье, они во всю силу лёгких издавали возгласы павианьей стаи. За ними строго в торжественном порядке выступили из полумрака два ряда служителей храма главного египетского бога, Амона, и на груди всех слуг Амона был нарисован скарабей с головой сокола. Выходили они к яркому свету попарно, каждый удерживал на левом плече дубинку с изображением рыжего кота в воинственном настроении. Когда в персидский зал вышла десятая пара, оба ряда разом остановились, расступились, пропуская меж собой выход других служителей, ведомых главным жрецом храма, которые вместо дубинок удерживали на плечах белую ладью, несли её с мерной поступью.
Ладья как будто плыла к середине зала. Напряжённо следящий из клетки за ходом процессии тигр издал предупреждающий рык, но слуги Амона не желали замечать его и напротив царского ковра приостановились, застыли, потом осторожно опустили ладью на пол. Рёв труб разом прервался. Жрец храма в Фивах откинул мостик ладьи и шагнул к царю, чтобы плавным движением руки предложить ему подняться на борт к месту у рулевого весла. Без слов принимая приглашение, Александр начал сам привставать с подушек, но пошатнулся и едва не опрокинулся на столик, однако вовремя опёрся о локоть Клита. Вместе с близким другом он приблизился к мостику, а затем уже один продолжил восходить к рулевому веслу. С лёгкостью, как если бы царь весил не больше пёрышка, слуги подняли ладью на плечи, развернулись и с прежней размеренной поступью, управляемой пронзительными звуками труб, понесли её к выходу из персидского зала. Слуги с дубинками с изображением рыжего кота встретили ладью, окружили её, спереди плотнее, чем сзади, и подстроились к общему ходу процессии.