Русская рулетка

Ответ её вполне устроил.

– Выключите свет и заприте дверь, – распорядилась она строго, будто я намеревался воспрепятствовать этому.

Она, наверное, ожидала, я начну во всём перечить. Но её поведение мне даже нравилось, одному пришлось бы думать об Иване, о наших не сложившихся делах и было б не по себе. Под присмотром Вики я открыл дверь в последнюю комнату. Если эта и отличалась от предыдущей, то только беспорядком и нагромождениями старого хлама у стен. Когда я её запер, Вика стряхнула с рукава пыль и стала решительной.

– Нет, – вырвалось у неё, – не могу это видеть! Пылесос, швабра, резиновые перчатки. У вас они есть?

Я замер, предчувствуя, сейчас меня заставят передвигать мебель, вкручивать лампочки, вбивать гвозди, вытряхивать покрывала и гонять стиральную машину. И сопротивляться не будет сил, так как к глубине души я знал, это отвлечёт от мыслей о событиях вечера лучше спиртного.

– Может, завтра? Я сам, с утра?... – слабое возражение должно было отбить у неё охоту наводить порядок.

Это подействовало не больше, чем писк комара. Она даже не сочла нужным ответить.

– Достаньте пылесос и уберитесь в гостиной и спальне, – потребовала она. – А мне дайте свои джинсы, рубашку. Где перчатки и швабра с тряпкой, которой моете полы, если вообще их моете?

– Ладно, – я решил зайти с другой стороны. – Жаждете лицезреть?... Как соседи повесят меня вниз головой на ближайшей осине? Пожалуйста! Я включу пылесос, буду гудеть, пока не взломают двери. Чтобы развлечь вас, я готов на всё.

Она смягчилась и удостоила одобрительным взглядом, – я бы не возражал, если б она так смотрела почаще.

– Не мелите чепухи! У вас буйное воображение. Возьмите хоть веник, раз лень поработать пылесосом. Только намочите.

– Дело ни в лени, а в соседях…

– Всё! – оборвала она меня. Она сама нашла веник на кухне, где он под раковиной дожидался своего звёздного часа. И судя по всему, этот час для него наступил. – Хотите заработать поцелуй? Делайте, что сказала.

Она меня добила. Не мог же я сказать, не нужен мне ваш поцелуй, я измотан физически и морально и вас не приглашал.

– А нельзя сначала поцелуй?

– Нет, – отрезала она, суя веник мне в руку.

Что ж. Королева требовала жертвы, и я вынужден был подчиниться.

Свистопляска с уборкой продолжалась бесконечно долго. Мне уже не хотелось ничего, лишь бы прикорнуть в тёмном углу с мокрой тряпкой в руках. Но я выдержал испытание до конца, то есть до того момента, когда она полководцем победителем осмотрела поле сражения. Настало время пира и раздачи наград.

Мы, как музыканты на рояле, в четыре руки состряпали яичницу с ветчиной, приготовили бутерброды с сыром и шпротами. В холодильнике оставались три яблока, она разрезала их дольками, разложила в свежевымытом блюдце. Я вскрыл бутылку французского коньяка десятилетней давности. Хранил её до особого случая, а тут что‑то на меня нашло: наверное, и у Ивана были подобные запасы, но теперь они нужны ему, как мёртвому припарки. Мы засели на кухне. Там было теплей, чем в других комнатах, уютней. Я разлил коньяк, предложил выпить на брудершафт. Она не возразила, но уклонилась от моего не братского поцелуя, сама же лишь коснулась губами подставленной щеки. И сразу тихо засмеялась, кухонным полотенцем взялась стирать с меня след губной помады. Я бы погрешил против истины, если бы утверждал, полотенце свежее, и всё ж мне тоже стало весело. Я набросился на яичницу, как на долгожданную добычу, растерзав и поглотив её едва ли не в мгновение ока. Вика отделила часть от своей половины и переложила вилкой на мою тарелку. Я вдруг подумал, можем её, действительно, послала судьба? Отвлечь, помочь забыться. Но за какие, такие мои заслуги?

– Скажи, только честно, – спросил я, зажигая спичку, поднося огонь к взятой ею сигарете. – Как ты догадалась, что на этой странной планете я хотел увидеть только тебя?

– Я телепатка.

Мне понравилось, как она откинула голову, округлила губы и выпустила дым колечками.

– Ага. А о чём я думаю? Сейчас?

Она опять тихо засмеялась. Её глаза волновали, притягивали, наверное, в голову ударил коньяк.

– Что я позволю спать рядом. Но тебе придётся лечь в гостиной, на диване.

Мне не надо было смотреться в зеркало, чтобы понять, какой кислой стала собственная физиономия.

– У меня нет привычки, спать на диване, – пробурчал я. – Будет неудобно, искривится позвоночник.

Она продолжала улыбаться.

– Сделаешь утром зарядку, и он выпрямится. Ну вот, обиделся. – Она провела ладонью по моей щеке. – У тебя щетина. Даже пальцы царапает.

– Побреюсь.

– Будь умницей. Раньше все приличные мужья спали в кабинетах, на диванах.

– Но перед этим они выполняли супружеские обязанности.

– А мы обойдёмся без таких обязанностей. Хорошо?

Я намеренно тяжело вздохнул.

– Жестокая. Ты жестокая.

Она провела подушечкой мизинца по моим губам, убрала руку.

– Нет. Мне тебя жалко…

Однако на диване в гостиной я не смог заснуть. В голову лезла всякая всячина. В конце концов поднялся, надел трикотажные штаны, майку с длинными рукавами и вернулся на кухню. Пока закипал чайник, я успел доесть оба последних бутерброда, которые остались от нашего пиршества. Кипяток быстро превращал заварку пакетика «Пиквик» в густой чай. Смотреть на чай и ждать, когда он немного остынет, было нестерпимо скучно. Я пошёл в ванную комнату побриться и снова почистить зубы. Намыливая щёки и подбородок, я пытался сосредоточиться на том, что мне предстояло сделать утром. Жалел, что не удастся выспаться. Она спала в моей постели, а я по этой причине был выбит из колеи и вот шатался привидением по собственной квартире.

Я выпил чай, погасил свет и поплёлся обратно к дивану. Однако до гостиной не дошёл, остановился у спальни. Постояв в нерешительности, беззвучно провернул ручку, переступил порог, осторожно прокрался к тахте. Вика не шелохнулась. Я снял майку, штаны и тихонько, боясь разбудить её, пролез под одеяло.

Она сама перевернулась на спину. Глаза у неё были широко раскрыты.

– Не могу вспомнить, где ж тебя видел раньше? – надтреснутым голосом прервал я молчание.

Она повернула голову на подушке, посмотрела на меня отрешённым взглядом и негромко проговорила:

– Обычно меня узнают.

В полутьме она была совсем не такой, как при свете. У меня всегда так с женщинами. Как будто ночью кто‑то подменял их. А может, они сами меняются, как хамелеоны. Я наклонился к её губам и жадно поцеловал. И почувствовал слабый, усиливающийся ответный поцелуй. Голова пошла кругом. Неожиданно Вина больно вцепилась мне в волосы и крепко прижалась. Вскоре она пылала, извивалась в моих объятиях, однако не позволяла снять с неё и себя последнюю одежду. Целовала она страстно, с волнами неистовства, но большего не позволяла. Меня это оскорбляло, вызывало подозрения: возможно, она видит во мне кого‑то другого и целует его. Я бы мог такое понять, будь она девушкой, но женщина после двух замужеств… Ведьма. Точно Иван говорил, ведьма…

15

Невозможно описать, в каком отвратительном состоянии духа и тела я проснулся следующим утром. Не выспался, разбитый, словно всю ночь возил дрова для чертей преисподней. Под стать настроению была и пасмурная серость за окнами. Светловолосый затылок спящей рядом женщины совсем не вносил в это настроение бодрящие краски. Циничный здравый смысл выставлял мне счёт за вчерашние сутки, и в строке напротив имени Вики чётко обозначился жирный вопрос – какого дьявола? Ответ на него представлялся столь запутанным и неоднозначным, что я не стал доводить себя до головной боли и предпочёл думать о другом. Мне вспомнился Иван. Неприятная мысль, что он закоченел в том положении, в каком я его оставил, заставила меня выбраться из‑под одеяла.

Надев спортивный костюм, я вышел на лестничную площадку, захлопнул дверь и повесил голубой шнурок с привязанным ключом себе на шею, убрал его под майку. Что‑то подсказывало, пока Вика спит в моей квартире, никакой Серый Волк не будет на меня охотиться. Поэтому во время пробежки до парка, по парку и обратно я не оглядывался по сторонам, не шарахался от собственной тени.