Страница 28 из 36
Все трое молчали, не смея голосами тревожить покой места, где их не ждали, не желали знать проявившие себя безжалостными и непредсказуемыми силы. Но смотрели во все глаза, и только Борис не испытывал волнения от ожидания увидеть нечто такое, ради чего на камне был выбит знак входа.
Это нечто могло находиться лишь под козырьком противоположного изгиба берега, внизу стены чаши безжизненного озера, где выделялись четыре похожих один на другой небольших свода пещер, ещё недавно скрытых толщью проточной воды. Мокрые своды по грудь мужчины выступали над голубоватой озёрной гладью, и расцвечиваемая солнечными бликами полутьма пещер как будто завлекала внутрь горы, под обрыв ее склона.
– Что это? – тихо спросила Настя, которая, как и Мещерин, неотрывно вглядываясь под эти своды, надеясь там найти объяснение их назначения.
Неуверенный голос ее, казалось, пробудил какие‑то новые гневные силы. За их спинами зашуршали и посыпались камни разделяющей озёра насыпи. Даже Борис вздрогнул, с тревогой в глазах обернулся. Смежное озеро было чуть шире за счёт невидимого, прилегающего к насыпи торца распоротой щелью скалы. С наружной стороны эта скала подпиралась гладким торцом другой, которая образовывала с ней один из углов площадки возле пропасти. Восточное озеро, таким образом, оказывала давление водой не только на насыпь, но и на торец меньшей части распоротой скалы, как будто выталкивало её из тисков насыпи камней и наружной стены площадки. Не выдержав торцового давления, меньшая часть скалы зашевелилась, и сдвинулась, разрушая насыпь, по которой покатились, застучали камни. Затем тяжело скользнула по гладкой и ровной гранитной плите под ней, как будто там были каменные валки, чтобы с грохотом замкнуть щель. В течение полуминуты от щели остался только стыковочный шов.
В месте повреждения насыпи из смежного озера прорвалась вода, сначала неуверенно, сверкающими, будто чешуйчатыми струями, потом, усиливая напор, и вдруг целым потоком. Водная поверхность у ног Мещерина, Насти и Бориса заволновалась, покрылась рябью, начала медленно, но неотвратимо подниматься. Уже в скором времени она обещала поглотить своды пещер, вновь скрыть их под водой.
– Куда?! – воскликнул Борис в спину Мещерину, который ринулся к пещерам, боясь упустить единственную возможность разобраться в смысле собственной жизни.
Борис бросился за ним с намерением остановить его, если понадобится, то и силой. Напуганная пережитыми опасностями и неожиданно возникающими угрозами ещё больших Настя кинулась следом, но споткнулась о камни на дне и с отчаянным вскриком упала, провалилась с головой под воду. Борису пришлось вернуться за ней, подхватить за руку, потащить за собой.
Они уже позабыли о существовании Бату. И тут он им напомнил о себе.
– Стойте! Не сметь! – отчётливо послышались его злобные выкрики. Сбегая от покатого склона двугорбой горы к краю уступа и берегу озера, он с угрозой размахивал обнажённой саблей.
И Борис, и Мещерин оказались перед ним безоружными, для сопротивления могли использовать только камни. Мещерина это мало заботило, он уже пригнулся под ближний свод, преодолевая сопротивление воды, сделал несколько шагов в зеве хода в пещеру. Однако, распознав в дальнем полумраке тупик, быстро выбрался обратно. Похожие тупики оказались и под следующими двумя сводами. И только под четвертым, из‑за особой игры отражаемого водой солнечного света неожиданно ясно увиделось черное пятно какого‑то знака. В первое мгновение Мещерину показалось, знак чудесным образом застыл в воздухе. Не раздумывая и не колеблясь, он ступил вперёд, и сразу провалился в углубление, по шею погрузился в воду, а когда на следующем шаге ноги потеряли дно, поплыл на этот знак. Вскоре он нащупал ступнями подъём дна и стал выбираться из холодной воды под просторный купол, помогая себе руками, подгребая ладонями.
Вода из смежного озера прибывала так быстро, что промежность между её волнующейся поверхностью и верхней частью свода пещерного хода сокращалось на глазах. Борис видел это, приостановился, глянул назад на Бату. Тот на бегу спрыгнул с берега и, пролетев над крутым скатом озёрной чаши, взметнул своим падением водные лепестки, на мгновение исчез за нами. Но как будто выталкиваемый невидимой силой, быстро вынырнул, отфыркиваясь и отплёвываясь от того, что попало в рот и нос. Не выпуская из руки сабли, он с кровожадными угрозами ринулся к нему и девушке. Берега озера были высокими, обрывистыми, скользкими, Насте без чьей‑либо помощи не удалось бы успеть взобраться наверх, и, чтобы не оставлять девушку наедине с враждебно настроенным монголом, Борис дернул её за собой под свод пещеры, куда уже уплыл, где пропал из виду Мещерин.
Расположение солнца было таким, что отсветы его лучей играли в кристально чистой неспокойной воде. Они отражались вдоль свода, бликами уходили внутрь пещеры, и в ней оказалось светлее, чем ожидалось Мещерину. Наспех обработанный купол напоминал объемное полушарие, а под его наивысшей точкой из ровного скального пола торчал столбик из тёмно‑серого камня. Пещера, её стены не пропитались влагой, доступ в неё воды, очевидно, сдерживался воздушной подушкой; подтверждением чему был тяжёлый для дыхания застоялый воздух, который не успел выветриться за короткое время, когда поверхность озера упала и обнажила выход наружу. Пол как будто застилался многовековым слоем грязи, но грязь тоже была не подводной, не липкой. Оставляя на ровном покрове грязи мокрые следы подошв сапожек, Мещерин медленно обошел столбик, на котором некогда укрепили выполненный из черного гранита знак , завлекший его в эту пещеру, и остановился в растерянности. Чтобы идти дальше, понадобилось разобраться, выбрать: какой из двенадцати узких мрачных проходов, с их тревожной и подозрительной темнотой, ведет к сокровищнице? В голове промелькнула тревожная здравая мысль, что придётся возвращаться тем же путём, которым попал в пещеру, но уже проныривая под водой расстояние во всю длину пещерного свода. Так не лучше ли это сделать сию же минуту? Однако он отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи.
Над всеми двенадцатью проходами были выбиты неясные изображения: над каждым своё. Но Мещерину они ничего не говорили. Он еще раз пробежался по ним лихорадочно напряжённым взором и, внезапно догадавшись, посмотрел на черный гранитный иероглиф, вделанный в камень верхней части столбика. Короткая стрелка усечённой перекладины указывала прямо в темноту крайнего справа прохода, и он с осторожностью приблизился к нему. С плеском воды под сводом показались освещаемые пятнами бликов головы Бориса, за ним Насти. Пока Борис помогал девушке и они его не заметили, Мещерин решительно шагнул в темноту. Плита скользкого пола с лёгким шорохом провалилась под ним, увлекла вниз, в мутную грязную жижу; тут же сбоку зашевелилась, начала сползать надгробной крышкой чёрная глыба… От внезапно холодной ясности мысли, что ловушка вот‑вот накроется, и это будет конец, сжалось, на мгновение отказалось биться сердце… Но за многие века ожидания жертвы что‑то испортилось в приводном устройстве, глыба замедлила сползание, неохотно приостановилась. Надежда окрылила Мещерина. Он попытался выбраться, делал это торопливо, неловко, и, едва ухватившись за край обрыва пола, тут же соскальзывал обратно. Проклятая, сделавшая все склизким жижа не хотела отпускать его.
– Помогите! – сам собой вырвался из него сдавленный хрип.
Он прислушался. На зов кто‑то спешил; чье‑то лицо тёмным призраком склонилось над ловушкой… Мещерин отпрянул: это был Бату! Чтобы оказаться в пещере, Бату пришлось уже плыть под водой, он был насквозь мокрым, мокрой была и сабля в его руке. Еще тяжело дыша, он присел над ловушкой, оценил, насколько устойчиво, надежно замерла глыба. Она дрогнула, и он протянул руку Мещерину.
– Хватайся! – приказал он. – Я поклялся, ты умрешь последним!
Он вытащил Мещерина и оставил его, будто зная, что тот прочнее, чем железной цепью, прикован к сокровищнице, и пойдёт следом, чтобы любой ценой узнать её тайну. Затем побежал к другому проходу, где пропал в сплошной тьме, как будто растворился в ней. Приближаясь к тому входу и опять всматриваясь в нечёткое выбитое сверху изображение, Мещерин наконец‑то разобрался, что оно означало, – свинью, похожую на ту, что он столько раз видел процарапанной возле одной из двенадцати граней золотой плашки. Двенадцать граней плашки, двенадцать мрачных проходов, и только проход под изображением свиньи вел к сокровищам. Тяжелое разочарование, казалось, приобрело вещественную тяжесть, грузом навалилось на плечи Мещерина, – не он первым увидит сокровищницу такой, какой ее оставил сам Чингисхан. Первым после Бессмертного ее увидит Борис, который искал его и с ходу разгадал значение и назначение изображений.