Нарвский дьявол

В шведском отряде, который терзал большую прибрежную деревню, на беглый взгляд было около двух с половиной десятков опытных солдат, три унтер‑офицера и старший офицер. Четверо солдат охраняли толпу женщин, детей и молодёжи, оттесняли их к корабельным шлюпам, с явным намерением вывезти кораблём для поселения на другой, шведский берег, остальные грабили и поджигали всё, что им подворачивалось. Сам трёхмачтовый корабль, который привёз солдат для разорения и опустошения русского берега, застыл в утреннем безветрии на расстоянии полутысячи шагов от берега, погасив серые паруса и спокойно дожидаясь возвращения отряда с захваченными животными и пленниками.

Почти треть солдат суетилась вокруг избы с краю деревни. Из неё доносились лязг клинков, яростные проклятья. Двое зарубленных саблей шведов были оттащены от сорванных дверей, а возле сидящего на земле с простреленным навылет плечом опустился на колено товарищ, делал скорую перевязку. Трое солдат с горящими пучками соломы в руках бежали туда от соседних пылающих изб. Они подожгли соломенную крышу, и она сразу же запылала. Огонь скоро расползался по ней, охватывал со всех сторон. Лязг в избе прервался, из дверного проёма отступили один за другим двое пехотинцев, задний хромал, держался ладонью за рану на бедре, от которой по штанине расширялось липкое пятно крови. К ним присоединился унтер‑офицер, и они стали полукругом в настороженной готовности больше никого не выпустить наружу. Остальные рассредоточились под окнами, у одного в руках был мушкет и тлеющий фитиль. Они будто обложили берлогу и выкуривали огромного медведя.

Чтобы не вызывать подозрений, Удача выбежал из леса молча, с холодным бешенством в глазах устремляясь к этой избе, догадавшись, что именно в ней был его друг. Шведский камзол на нём обманул солдат, они не сразу обратили на него внимания. Двоим у распахнутой двери это стоило жизни, он проткнул из, как цыплят на вертел, разом обеими шпагами. Лишь уже раненый в бедро успел шарахнуться от избы, благодаря чему, отделался рассечённой спиной.

– Сашка?! – закричал Удача в дверной проём, изготовившись отбиваться от нападения сбегающихся от окон противников.

Верх горящей крыши провалился внутрь, и вместе с повалившим оттуда густым дымом, как будто выбираясь из преисподней, на пороге возник казак. Рубаха его была изодранной, иссечённой и окровавленной, пораненные руки сжимали измазанные своей и вражьей кровью саблю и кинжал. Он пошатнулся, когда размахнулся для броска кинжала, и кинжал, мелькнув навстречу пехотинцу с мушкетом, который выскочил из‑за угла избы, попал не в грудь, как он рассчитывал, на полклинка впился тому в локоть и распорол предплечье до кости. Солдат взвыл и выронил мушкет. Удача отбивался от четверых, оттягивал их от друга.

– Уходи в лес! – закричал он казаку.

Опираясь об источающие дым брёвна избы, казак послушно заспешил к ближайшим деревьям, и вдруг за углом дома шпага на выпаде пронзила его под ключицу. Он устоял на ногах, попытался развернуться и рубануть унтер‑офицера, который подстерёг его, но тот выдернул шпагу и пронзил уже сердце. Туман начал заволакивать рассудок Удачи, когда он это увидел. Неистовая жажда мести и убийства хлынула в голову, оголила и обнажила чувства и ощущения дикого зверя. Он отдался превращению себя в сгусток нервов, прочувствовал себя королевской коброй и бросился на врагов, вмиг отвечая на малейшие движения противников, сам же не совершая ни одного лишнего и бесполезного.

Он превосходил их в ловкости, в сноровке, в невероятной способности избегать, казалось бы, верных ударов. Они терялись от его гортанных выкриков, ударов и ногами и шпагами. Прорвавшись к спешащему на помощь своим подчинённым унтер‑офицеру, оставив позади двоих солдат смертельно ранеными, он за секунды распорол ему вены кисти со шпагой, отсёк нос и только после этого проткнул через подбородок в голову. Нечеловеческий вид его был страшен, тяжелораненые в ужасе отползали в стороны. Последний способный стоять на ногах противник выронил оружие, попятился и, развернувшись, кинулся от него к сбегающимся со всей деревни солдатам.

– Дьявол! Это дьявол! Берсеркер! – обезумев, завопил он, слыша, как сзади волчьими прыжками его настегает убийца.

Удача прыгнул на него, обхватив за челюсть, рывком сломал шею и подставил под нестройный треск пистолетной и мушкетной пальбы. Выпустив нашпигованный пулями труп, он ринулся к новым врагам. Одна из его шпаг с броска и короткого лета пронзила горло офицеру, другой он рассёк голову солдату, следующего ударом ступни в живот отбросил внутрь пылающей избы. От жуткого воя из огня своего товарища остальные дрогнули.

– Дьявол! – вновь подхватил кто‑то. – Берсеркер!

Найдя столь очевидное объяснение тому, что видели, солдаты кинулись от убийцы врассыпную. Грязный от пота и пыли, измазанный кровью, со сверкающими обещанием смерти глазами, он показался им существом почти сверхъестественным, напоминая привычные изображения хозяина преисподней. Никто больше не думал сопротивляться. Он настигал то одного, то другого из убегающих, как смерть косой, валил их на землю, оставляя позади корчиться в боли и стонах.

Как будто ощутив перелом в сражении, из леса нестройной гурьбой появились угрюмые мужики с кольями, и их становилось всё больше. Преграждая солдатам путь, они набрасывались на них, забивали или поворачивали обратно к пылающим избам, действуя подобно загонщикам разбойных хищников. Они хотели свершить собственную месть, и Удача был им больше не нужен. Точно от сильного удара по щеке, он очнулся от умопомрачения, приостановился. Стал приходить в себя, и несколько волн болезненных судорог пробежали по всему телу. Он больше не вмешивался в происходящее, содрогаясь от бесполезной мольбы добиваемых раненых. Мужики не были воинами, для них не было пленных и чести, они избавлялись от чумы, которая разорила их деревню. И он был бессилен помешать этому.

Убитым сразу повезло в сравнение с теми, кого мужики молча, как глухонемые псы кольями загоняли в ад огня и кипения смолы, густого чёрного дыма пожираемых пламенем изб. Захваченные невольники заволновались у корабельных шлюпов, побежали от охранников, которым было уже не до них. Те забрались в шлюп, но было поздно, мужики ринулись к озеру, перевернули их единственную надежду на спасение, набросились на мечущихся в воде, и их отчаянные, обращённые к кораблю призывы о помощи захлёбывались под водой, пока не стихли.

Расправившись с грабителями, мужики как будто разом позабыли о них. Засуетились у пожаров, принялись спасать утварь, живность. Невесть откуда появлялись старики, женщины с детьми. Им словно и дела больше не было до трупов солдат, до Удачи. Никто не замечал его. Он потерянно присел возле тела друга, в котором не осталось и следа жизни.

– Сашка, Сашка, – проговорил он глухим, срывающимся голосом, и две слезы поползли из углов глаз, оставляя на грязных щеках полоски болотной мути.

Между тем на корабле так и не могли понять, что же случилось на берегу.

– Нарвались на отряд псковской дружины, – вполголоса неуверенно высказал догадку помощник капитана. – А у нас больше нет людей, послать им на помощь.

Мрачный капитан, который один наблюдал в подзорную трубу за избиением доверенных ему солдат и потерей всей добычи, плотно сжимал тонкие губы и, как будто не в силах был их разжать, не ответил на это предположение. Наконец, когда надежда на возвращение хоть одной шлюпки развеялась, как дым на ветру, он обернулся к помощнику и обоим младшим офицерам. Глаза его, казалось, готовы были метать молнии, выискивали, кого ими поразить, и офицеры не посмели попросить у него подзорную трубу, чтобы самим глянуть на берег.

– Мы ничего не могли предпринять, пока там были живые, – проговорил он, процеживая сквозь холодный гнев каждое слово, подразумевая под живыми единственно своих людей. И не терпящим промедления голосом приказал: – Зарядить пушки!

Исполняя приказы младших офицеров, пушкари рассыпались возле бортовых пушек, принялись заряжать их, по настроению капитана ожидая настоящего сражения. Однако он ограничился поочерёдным выстрелом из каждого орудия, как будто желая только огрызнуться и сохранить лицо, а главное наказание откладывая на потом.