Цветущий бизнес

На горе, мне это удалось. Простое и понятное слово “взаимовыручка” подействовало на Катерину, как труба на кавалерийского коня: она вытянулась и, с сокрушающей силой обрушив свой бюст на стол, запричитала:

— Уж сколько я сделала людям добра, здесь мне никто не даст соврать, дай бог каждому. Как устроила меня природа, понять не могу, та только жить для себя не умею, только тем и живу, что людям помогаю. Одно скажу, очень хорошая ты девка, Сонька.

— Спасибо, я тронута, — со сдержанным удовлетворением ответила я, недоумевая, как это дело дошло и до меня, когда речь здесь шла лишь о Витьке и самой Катерине.

— Умная и столичная, — не обращая внимания на мое недоумение продолжила Катерина. — И очень вовремя ты приехала, потому как надо мне с тобой посоветоваться, столько всяких впечатлений, не приведи господи, а у Масючки, что через три дома от моей дачи, все время какая-нибудь беда приключается.

— Масючка? Это имя или фамилия? — поинтересовалась я.

— Это баба, — ответила Катерина. — Уж что за несчастная баба, просто диву, порой, даешься. Самая большая радость в ее жизни и та выглядит, как… — Катерина мучительно задумалась. — Ой, как же это мой Витька-то говорит? Умный, сволочь! Красиво как-то говорит, ну, да ладно, уж я и не вспомню… О! Вспомнила! Самая большая радость в жизни Масючки выглядит как тщательно спланированная пакость. Так он говорит, и это очень правильно. Именно так и есть. Бедная Масючка. Уж я ее и к ворожее водила, и к этим, к кстрасенсам, и к гастрономам всяким, к астрологам, — все впустую. Нет ей в жизни этой ни проблеска, такое мое впечатление, и думаю, оно верное.

“Масючка, это, видимо, та миловидная брюнетка, что вежливо поздоровалась со мной на пляже,” — гадала я, с трудом продираясь сквозь дебри Катерининых впечатлений.

— Сонька, дорогая, ты должна мне помочь, а я должна помочь Масючке. Выходит, мы с тобой обе должны Масючке помочь.

Я так не считала. Ведь не для того же я ехала сюда из Москвы, чтобы помогать какой-то Катерине, и уж тем более ее Масючке. У самой дел невпроворот. Я и по магазинам-то еще не разу не прошлась, не говоря о прочих удовольствиях.

— А что ей надо-то, Масючке твоей? — осторожно поинтересовалась я на свою беду.

Катерина аж подпрыгнула на стуле, тот бедный закачался и задрожал.

— Мы должны помочь развернуть ее бизьнес, — выпалила она, снова грохнув своим сокрушительным бюстом об стол. — Я ей дала слово и привыкла свои слова держать. Масючка взялась выращивать растения, ну, комнатные цветы, и их уже у нее жуть как много. Стоят, толпятся, вся веранда в горшках.

— А я-то здесь при чем? — удивилась я.

— Ты даже сама не знаешь, какой полезный ты для бизьнеса человек. Во-первых умная, во-вторых можешь водить машину, в третьих у вас сейчас вся Москва бизьнесом занимается, а значит ты нам подскажешь.

Мне очень не хотелось разочаровывать Катерину, и я промолчала.

— Цветы цветут и их много, — с энтузиазмом продолжила она. — Теперь дело за мной. Я обещала Масючке наладить торговлю, чтобы было ей чем своих детушек кормить.

— И много у нее детушек? — безрадостно поинтересовалась я, с ужасом осознавая, что по всему выходит, будто я уже практически согласилась налаживать “бизьнес” Масючки.

День уже не казался мне таким солнечным и прекрасным, да и море это их Азовское не такое уж и море. Лужа мелкая, не зря же Катерина жаловалась, что пока до глубины добредешь — устанешь. И цветы перед верандой не цветы, а сплошной сорняк. И вообще, зачем я приперлась в глушь на эту дурацкую дачу. Оставалась бы лучше в Ростове. Теперь вот в бизьнес какой-то вляпываюсь. Этого мне только не хватало.

— Детей у Масючки трое, — вывела меня из задумчивости Катерина, — и каждый три раза в день есть просит, а то и чаще. В общем, ситуация такая, что хоть бери топор и вешайся: детей много, а мужа ни одного.

Тут уж я искренне посочувствовала Масючке, потому что никогда не понимала как может молодая красивая женщина добровольно нарожать столько детей. Не иначе приключилась с ней беда.

— Да-а, плохо дело, — вздохнула я. — Но чем же мы можем исправить ее положение?

— Та я ж сказала: Масючка, бедная, все сама сделала, нам осталось только пристроить эти ее цветочки, и баста. Считай бизьнес наладился. Все же подруга она мне. У меня вон: квартира в Ростове, собака, две машины, дача на море, муж, наконец, а у Масючки только дети, дачу и ту арендует вместо квартиры. Завидует она мне, Масючка, а от зависти я худею.

Катерина с гордостью провела ладонями по своему рельефному телу и с жаром набросилась на еду. Я призадумалась. От торговли я всю жизнь стояла так далеко, как это вообще возможно. Покупать — да, здесь я большая мастерица, а вот чтобы продавать… Однажды пыталась продать кое-что из вещей своего второго, но закончилось это так плачевно, что и вспоминать не хочу. “Нет, — окончательно решила я, — помочь здесь не смогу даже советом.”

— И не вздумай отказываться, — словно подслушав мои мысли заявила Катерина.

Она даже бутерброд жевать прекратила. Видимо он застрял в ее горле. Так с бутербродом, торчащим изо рта, мне и пригрозила:

— Смори, останется моя Масючка на твоей совести.

“Вот этого мне совсем не надо,” — подумала я и спросила:

— И как ты мыслишь мою помощь?

Катерина беспечно махнула рукой.

— Ой, та тебе и делать-то ничего не придется, только баранку крутить, — и она кивнула в сторону гаража. — Я ж не сяду за руль под страхом аборта, а ты умеешь. Отвезешь меня к Масючке (здесь рядом, через три дачи), погрузим ее цветы и поедем в Ростов продавать. Не пугайся, я все сама оформлю, уже и как — знаю.

Сказав, Катерина залпом опорожнила бокал с вином, тыльной стороной ладони вытерла губы и как о самом незначительном добавила:

— По пути забросишь меня к портнихе. Платье мое уж готово, думаю.

Хитрость такая была мне глубоко противна. Сама так поступаю, а потому терпеть не могу подобного качества в людях.

— Катерина, — не открывая рта, процедила я, — а почему бы тебе не дождаться своего Виктора и не поехать к портнихе с ним?

Никогда не думала, что столь невинный вопрос может довести человека до такого исступления. Катерины мгновенно взвилась, румянец исчез, глазки сузились, ноздри задрожали, грудь заколыхалась от гнева. Почему она меня не поколотила, до сих пор не пойму.

— Как можно? — завопила она. — Что ты за вредная баба! Я ему клялась! Витька и знать не должен о моем платье!

— Ты что же, милая, не собираешься это платье носить? — спросила я, стараясь влить в свой вопрос как можно больше характерной для меня нежности.

На глупую Катерину реплика моя подействовала умиротворяюще. Убедившись в моей незлонамеренности, она мгновенно успокоилась.

— Как не собираюсь носить? Носить надо, раз сшила, но не сразу, выберу подходящий момент. Это будет Витьке от меня сюрприз.

— Все ясно. Значит ехать к портнихе на электричке ты не хочешь. Но зачем нам тащить с собой Масючкины цветы? Почему бы сразу не поехать к твоей портнихе? — резонно поинтересовалась я.

Ну просто нутром я чуяла: будет мне от этих цветов большая неприятность. В Катерину же словно черт вселился, если, конечно, черт и Катерина вообще не одно и то же.

— А что я предъявлю Витьке, когда вернусь? Вдруг он явится с работы своей раньше нас? А так я скажу, что ездила продавать цветы Масючки. Он знает мою доброту и не удивится, в противном случае — скандал.

Теперь уже я не сомневалась, что вся остальная доброта Катерины имеет примерно те же корни. Сама я обманывала своих мужей, как говорит моя Маруся, налево и направо, поэтому лишний грех брать на душу никакого желания не имела.

— У меня нет с собой прав, — радостно сообщила я, очень вовремя вспомнив об этом.

К моему огорчению, такое сообщение не произвело на Катерину должного впечатления. Она рассмеялась и изрекла:

— Чем меньше у женщин прав, тем больше у нее возможностей.

Мысль мне понравилась, но соглашаться с ней я не имела никакого резона.