Птица солнца

Танит подвинулась, давая место Айне.

– Посиди со мной немного, матушка. Мне здесь так одиноко… от этого труднее ждать.

Айна испуганно оглянулась на закрытую дверь.

– Мне не велели задерживаться.

– Пожалуйста, – упрашивала Танит. – Осталось так мало времени.

Тогда Айна кивнула, подобрала юбку и села на кровать, хрустнув коленями.

Танит прижалась к ней и прошептала:

– Ты послала вестников, нашла кого послать?

– Я послала двух молодых новобранцев из легиона Бен-Амона. Они преклоняются перед угодным Баалу, как перед богом. Я сказала им, что ты в смертельной опасности и что угодный Баалу должен вернуться как можно скорее.

– Думаешь, они его найдут?

– Он может пойти по ста дорогам, а земля широка. Не стану лгать тебе, дитя мое. Надежда невелика.

– Я знаю, – вздохнула Танит. – А если они его найдут, успеет ли он вернуться вовремя? А если вернется, сможет ли переубедить Великого Льва?

– Если вернется вовремя, ты в безопасности. Я знаю этого человека.

– Жди его, Айна. Если он вернется, тайно пойди к нему и скажи, что царь знает о нас. Ты должна предупредить его об этом, иначе он тоже в опасности.

– Предупрежу, – пообещала Айна.

– О, я молюсь всем богам Опета, чтобы он возвращался поскорее. Я не хочу умирать, матушка. Я многого еще хочу от жизни, но дни бегут так быстро. Уже шестой день праздника. Если за эти четыре дня Хай не вернется, моя жизнь кончена.

– Спокойней, дитя, – сказала Айна и похлопала Танит по плечу, успокаивая. – Будь храброй, дитя.

– Это нелегко, – ответила Танит, – но я постараюсь. – И она высвободилась из объятий Айны и выпрямилась. – Ступай, матушка, иначе Хака снова побьет тебя.

Стражник со стены крепости Занат, к югу от большой реки, смотрел на стоявшего под стеной странного человека. Копье дозорный держал в правой руке под парапетом. Волосы у человека были грязные и спутанные, доспехов никаких, одежда висела клочьями, избитое лицо вспухло. Стоял он, неестественно согнувшись под тяжестью лежащего на плече большого боевого топора, – может, был ранен?

– Как тебя зовут и что тебе нужно? – спросил часовой, и путник поглядел на него.

– Я Бен-Амон, верховный жрец Баала и воин Опета, по царскому делу.

Часовой вздрогнул и поставил копье. Он понял, что чуть не стал посмешищем. Горбатая спина и топор известны во всех четырех царствах, он должен был сразу узнать пришельца… и, ругая себя, часовой побежал во двор, к воротам, выкликая старшего, чтобы предупредить о почетном госте.

Как только боковые ворота открыли, Хай прошел в них и оборвал приветствия словами:

– Довольно этой чепухи.

Военачальник поразился – любимый ритуал легиона прерван столь бесцеремонно! – и сдержал улыбку. Эта история о нищем оборванце станет одной из легенд, которые и так окружают этого замечательного маленького человека.

Хай шел мимо торопливо собранной стражи, на ходу спрашивая центуриона:

– Где легат? Здесь?

– Да, мой господин… избранник богов. Он в своих покоях.

– Хвала Баалу! – Хай с облегчением вздохнул.

Хай проглотил толстый ломоть холодного мяса, зажатый между двумя лепешками, и запил его чашей красного вина, продолжая с полным ртом говорить и отдавать приказы.

Писец Мармона записывал каждую статью, стараясь не отстать от потока слов. Мармон сидел в углу, его седая голова была словно летняя грозовая туча, лицо выглядело обеспокоенным и тревожным.

Он отказывался верить своим ушам, но знал, что сомневаться в словах Хая Бен-Амона нельзя. Он понял, что виноват, что это он обязан был обнаружить опасность, которая так стремительно сгустилась у границы. Может, он чересчур много времени занимался древней историей, а может, незаметно для себя стал слишком стар и слаб. Какое наказание назначат ему Хай Бен-Амон и Великий Лев Опета? Ни тот, ни другой не оставляли промахи без внимания.

Он слушал, как Хай отдает приказы, поднимая по тревоге все гарнизоны, начиная призыв во все расформированные легионы, рассылая по всей империи гонцов с вестью об объявлении военного положения. Мармон удивлялся смелости этого человека – он в одиночку принимал такие решения, за которые ему предстояло отвечать перед царем и Советом девяти. Он будет отвечать за все потери и убытки промышленности и торговли по всей империи. От этих решений зависела вся его жизнь – и жизнь всего Опета.

Он смотрел, как Хай подписывает приказы, и понимал, что у него самого на это не хватило бы решимости. Он послал бы в Опет за приказами и, вероятно, поставил бы победу под угрозу. Им противостоит враг, настолько превосходящий их численно, что победу могут даровать только боги.

Хай закончил. Он подписал последний приказ, и огонь в нем угас. Только тогда Мармон понял, до чего измучен этот человек. Хай пошатнулся. Все его тело, казалось, съежилось под бременем усталости.

Мармон вскочил и подошел к Хаю. Тот отвел протянутую руку и постарался собраться с силами.

– Мне нужно в Опет, – он говорил, как пьяный, и стоял, держась за угол стола. – Какой сегодня день, Мармон? Я утратил счет дням.

– Седьмой день праздника, избранник богов.

– Праздника? – Хай тупо посмотрел на него.

– Плодородия Земли, – напомнил ему Мармон.

– Да, – Хай кивнул. – Я не думал, что уже так поздно. У тебя есть боевой слон, чтобы отвезти меня в Опет?

– Нет, избранник богов, – с сожалением ответил Мармон. – Здесь нет слонов.

– Придется идти пешком.

– Сначала тебе надо отдохнуть.

– Да, – согласился Хай. – Надо. – И позволил отвести себя в спальню. Падая на ложе, он спросил Мармона: – Сколько отсюда до Опета?

– Если идти быстро, шесть дней. Пять, если лететь.

– Я полечу, – сказал Хай. – Разбуди меня на рассвете. – И тут же уснул.

Мармон смотрел на спящего со странным чувством. Он восхищался великим сердцем этого маленького человека, завидовал энергии, которая всегда выделяла жреца среди окружающих, и радовался, что в час такого бедствия их поведет Хай Бен-Амон.

Тут он вспомнил о вестнике из Опета, молодом воине из легиона Бен-Амона, который накануне прибыл в крепость со срочным донесением верховному жрецу. Мармон подумал немного и решил до утра не тревожить спящего.

На рассвете Хай проснулся, перекусил, умастил тело. Через двадцать минут в сопровождении пятнадцати легионеров он пробежал через ворота крепости, и только когда они исчезли в темном и молчаливом лесу, Мармон снова вспомнил о юном гонце.

Он хотел послать вестника вслед за Хаем, но понял, что никакой скороход его не догонит. Резвость ног Хая тоже вошла в легенду.

«Все равно он скоро будет в Опете», – подумал Мармон. И по стенам крепости ушел в дальний угол, к лесу. Здесь он стоял до наступления темноты, глядя на беспокойный север и гадая, скоро ли нагрянет враг.

Божественный Совет явился в комнату Танит на утро девятого дня праздника Плодородия Земли. Первой шла верховная жрица, хрупкая и нерешительная, с виновато бегающими глазами.

– У нас радостная новость для тебя, дитя мое, – сказала она Танит, и та быстро села на ложе. Сердце у нее екнуло. Может, Великий Лев изменил свое решение?

– О угодная богине, – прошептала она, и на глаза у нее навернулись слезы. Утрата ребенка подорвала ее душевные силы, и Танит часто плакала.

Верховная жрица что-то забормотала, не глядя на Танит, не смея посмотреть ей в глаза, и сперва Танит удивилась. Она не понимала этого разговора о прецедентах и законах веры, но взглянула на сестру Хаку – и увидела ее злорадное и похотливое лицо, жестокий огонь в глазах.

И поняла, что отсрочки смертного приговора не будет.

– И вот в своей великой мудрости царь избрал тебя, оказав тебе великую честь: ты понесешь вести Опета богине.

Они пришли не освободить ее, а скрепить приговор. Сестра Хака улыбалась.

– Поблагодари же царя, дитя мое. Он дарует тебе вечную жизнь. Ты будешь жить в славе рядом с богиней, ты будешь вечно принадлежать ей, – говорила верховная жрица, а остальные хором подпевали: