Страница 35 из 37
И тут пулеметчик на плоту открыл по нам пальбу.
– Беги! – крикнул я Дэвису. Он поколебался, скрючившись за ящиками, потом во весь опор помчался по палубе лодки. Стук его каблуков растаял в треске моего пулемета. Я метился в край плота, подальше от Морин и Логана. Моя стрельба отвлекла пулеметчика, и Дэвис благополучно скрылся в глубине дока, куда не долетали немецкие пули.
Мне тоже предстояло добежать до боевой рубки, и я заставил себя не думать об опасности, подстерегавшей меня на этом коротком пути. Присев на корточки, я резко оттолкнулся и во весь дух понесся по палубе. Пули засвистели слева от меня, за спиной не умолкал пулемет, и его треск повергал меня в ужас. Стрелок был готов к моему рывку, он успел перевести ствол на меня едва ли не раньше, чем я показался из‑за укрытия.
После Морин рассказывала мне, что в этот миг я был обязан жизнью Логану. Ценой нечеловеческого усилия он сумел чуть подвинуться на плоту и локтем сбить прицел пулемета, однако сделал это уже после того, как ствол был направлен на меня: не успев пробежать и десяти шагов, я почувствовал сильный удар в левую руку и резкую боль. Последующие очереди ушли в «молоко», а спустя несколько секунд я уже был за пределами досягаемости, и пулеметчик не мог видеть меня.
Киван с трудом карабкался на палубу лодки. Правая рука у него не действовала. В неровном свете пожарища я видел, как на лбу шахтера блестит пот. Дэвис в нерешительности стоял у самого подножия боевой рубки.
– Лезь внутрь! – завопил я, и он змейкой взлетел по трапу. Подбежал на мгновение опередивший меня Киван. Я попытался ухватиться за поручни трапа, но вскрикнул от резкой боли в левой руке. Сломанная возле самой кисти, она сильно кровоточила. Опираясь на правую руку, я подтянулся вверх по трапу и быстро огляделся по сторонам с мостика рубки. В мрачном свете я едва различал угол плота, медленно подплывавшего к доку. С другой стороны неистово пылала смесь нефти и бензина в нашем импровизированном бассейне. В следующий миг я скатился в люк боевой рубки и закрыл его за собой, задраив изнутри.
Дэвис уже перевязывал плечо Кивана. Рана была большая, возле самой подмышки. Я быстро побежал в сторону кормы, к кладовой, и отодвинул переборку. Плененные нами немцы сидели на ящиках с припасами, но повскакали на ноги, едва открылась дверь. Наставив на них револьвер, я скомандовал по‑немецки:
– Руки за голову!– И добавил, пятясь по коридору: – За мной!
Таким манером мы дошли до люка машинного отделения.
– Открывай! – велел я офицеру. Он оттянул рычаг и распахнул люк.
– Спускайтесь туда,– приказал я.– Все до одного!
Я заметил, что офицер колеблется, прикидывая свои шансы, и завопил:
– Живо!
Похоже, мой крик образумил его, и офицер полез в люк. Остальные последовали за ним. Прикрыв крышку, я надежно задраил ее и вернулся в кладовую. Когда я карабкался по трапу, моего слуха достиг звук вороватых шагов. Кто‑то крадучись шел по палубе у меня над головой. Я крепче задраил люк, после чего отправился в нос лодки проверить тот люк, через который загружали боеприпасы. Когда я долез до него по трапу и задраил, то почувствовал, что вполне могу потерять сознание. Идя по коридору, я видел оставленный мною кровавый след.
В рубке управления Киван накидывал куртку на раненое плечо.
– Ну как, легче? – спросил я. Дэвис повернулся на голос.
– Силы небесные! – вскричал он.– Что с вами, мистер Крейг?
Я показал свою левую руку.
– Сумеешь наложить жгут?
– Чего ж не суметь‑то? – он снял с меня китель, закатал рукав и перетянул предплечье над локтем полоской ткани, оторвав ее от своей рубахи.
– Шина тоже не помешала бы,– сказал Дэвис и разломил пополам толстую штурманскую линейку. Следующие пять минут я провел в жутких муках. Удар пули был настолько сильным, что кость выбило из сустава. Шину наложили на кровавое месиво из мышц и рваной кожи. Пока Дэвис вправлял кость, я терял сознание, должно быть, раза два.
– Ваше счастье, что я шахтер, мистер Крейг,– произнес Дэвис, стягивая шины полосками ткани.– Не всякий знает, как залатать сломанную руку или ногу, верно я говорю?
Я согласился, что не всякий, и присел на штурманский столик, поскольку ноги едва держали меня.
– Что будем делать дальше? – спросил Дэвис.
– Ждать,– ответил я,– ждать и молить бога, чтобы они не ворвались в лодку, прежде чем пламя как следует разогреет известняк. Больше ничего.
Мы просидели в рубке управления довольно долго, прислушиваясь к шагам над головой. Представляю себе растерянность немцев! Они, должно быть, не знали, что и думать. Какую‑нибудь минуту назад мы держали док мертвой хваткой и вдруг ни с того ни с сего исчезли где‑то в кишках подлодки. Наверное, плот теперь снует между нашим и пятым доками, доставляя к месту боя новые и новые подкрепления. А как с пожаром? Попытаются потушить? Даже если им удастся притащить в наш док пожарное снаряжение, это ничего не даст: пытаться гасить такой костер – гиблое дело.
– Давайте посмотрим, как у нас с кислородом,– сказал я. Мне заметно полегчало, но подлодка все больше и больше нагревалась. Страшный жар костра, наверное, уже раскалил докрасна обшивку носа. Если мы застрянем здесь надолго, лодка превратится в настоящую жаровню и станет смертельной западней.
Мы отыскали оборудование для подачи кислорода. Дэвис, похоже, знал, как с ним обращаться, но для меня аппаратура оказалась слишком сложной. На палубе продолжалась суетливая беготня. Сидеть в лодке было по‑настоящему жутко. Каждое движение на палубах сопровождалось глухим стуком, иногда доносились приглушенные голоса. Воздух становился все тяжелее. Должно быть, снаружи просочилось немного углекислоты, которая выделялась из известняка под действием бушевавшего в бассейне пламени: люки становились полностью герметичными лишь при погружении, под давлением толщи забортной воды. Дэвис включил подачу кислорода. Я пошел в минный погреб и взял со стеллажа пять комплектов для эвакуации команды. К великому моему облегчению, кислородные баллоны были полны.
Вернувшись к своим, я услыхал со стороны боевой рубки глухое шипение, и мы отправились туда. На командном пункте шипение слышалось более явственно. Доносилось оно от люка.
– Судя по звуку, автоген,– сказал Дэвис.
– Боюсь, что так,– откликнулся я.– Оставайтесь поблизости, придется отбиваться.
Мы нашли для Кивана револьвер. Карабин мог пустить в ход только Дэвис. Задрав головы, мы уставились на люк. На стали засияла красная точка, в полумраке похожая на огонек сигареты, потом она разрослась и побелела. Мгновение спустя нам под ноги закапал расплавленный металл и показалось пламя резака. Ослепительно‑белое, оно вгрызалось в металл медленно, но верно, и мы смотрели на него, будто завороженные. Это было чем‑то сродни состязанию в скорости. Что победит, пламя или газ? Или огонь уже потушен? Судя по тому, как нагрелась лодка, вряд ли. Но я был слишком измучен, чтобы придавать значение чему бы то ни было, да и мысль притупилась настолько, что я уже почти не соображал и не мог быть уверен ни в чем.
Довольно большой участок люка тускло мерцал красным светом, белый разрез увеличивался, он уже приобрел форму сегмента, потом – полуокружности... Пламя медленно и неумолимо вгрызалось в металл.
– Что будем делать? – спросил Киван.– Драться или поднимать лапки?
И тут я заметил, что пламя резака замерло в одной точке. Добела раскаленная сталь слепила глаза, но постепенно остывала, краснея. Одновременно чернела и вся крышка люка. Шипение резака стихало и вскоре прекратилось совсем.
– Слава богу! – выдохнул я.– Слушайте!
Тишина была полная. Я прошел от кормы до носа лодки. На палубе над моей головой не раздавалось ни единого звука. Вернувшись в рубку управления, я сказал:
– Дэвис, пойдешь со мной выручать Логана и мисс Уэстон.
Киван помог нам натянуть маски аппаратов. Надув воздушные подушки, мы подключили кислородные баллоны, потом Дэвис надел рукавицы, отдраил крышку люка и поднял ее. Я тащил два свободных кислородных аппарата. В масках мы выбрались наружу. Пожар ревел, пламя красными сполохами озаряло стены дока. Мы быстро задраили люк, чтобы сберечь чистый воздух в лодке, при этом тело сварщика опрокинулось на спину. Это была страшная картина: потеряв сознание, немец ткнулся в пламя резака лицом, и теперь оно обгорело до неузнаваемости.