Страница 6 из 14
Я, не желая созерцать акт противоестественного соития, снял багаж с обречённой животины, отошёл за ближайший курганчик и достал из сидора Ф-1 с запалом.
— Да, тебя, сука чугунная, рядышком не бросишь.
Впрочем, дальше предстояло идти пешком, и поиск укрытия особых проблем не сулил, а потому "эфка" отправилась на левую лямку разгрузки. К ремню я прикрепил два подсумка по двадцать четыре патрона двенадцатого калибра с картечью и "четырьмя нулями", и повесил на шею дробовик. Ремингтон 870. Отличная штука для душевного разговора накоротке. А ВСС, в виду слабой вероятности предстоящего снайпинга, перекочевал за спину.
Красавчик тем временем закончил отправление базовых нужд и весьма довольный чавкал, пережёвывая вырванный из лошадиного бедра кусок. Кобыла лежала там, где я её оставил, обильно покрытая кровью. Холка была вся покусана, из разорванной артерии натекла большая красная лужа.
— Пойди сюда.
Красавчик послушно подошёл и принял на спину седельные сумки.
— Не туго? — затянул я ремни. — Хорошо. Можешь ещё пожрать. После тебя к этому всё равно никто не притронется.
Ненасытная скотина с треском лопающихся жил выдрала из лошади здоровенный шмат, и побежала за мной, жуя на ходу.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, не оставив и следа. Чуть прояснившееся небо снова затянулось облаками. Жёлтый диск луны едва проглядывал сквозь пелену. При обычных обстоятельствах я был бы рад такому раскладу. Ночь всегда играла на моей стороне. А безлунная — тем паче. Но не в этот раз. Наверное, впервые я ощутил себя неуютно в темноте.
Ветер, нагнавший облака, стих. Кроме шума реки ничто не тревожило покой мёртвого города. Запахи и малейшие звуки слышались так ясно, что я различал стук сердца идущего метрах в пяти Красавчика, чуял его тяжёлый звериный аромат, и больше всего на свете желал, чтобы небо разразилось дождём.
Камская ГЭС уже показалась над поредевшими остовами зданий. Железобетонная махина лежала поперёк реки, словно опрокинутый небоскрёб. Ближе к противоположному берегу плотина была сильно повреждена — два из пяти громадных быков раскрошило вместе с третью тянущегося на всю длину плотины здания ГЭС и проложенным по левой стороне автомобильным мостом. Но, судя по карте, справа имелись железнодорожные пути. И я на них здорово рассчитывал, так как лазать по неприспособленным для этого развалинам над бурлящей рекой очень не хотелось.
Промахнувшаяся ракета оставила после себя большую пойму, расширив русло перед плотиной в два с лишнем раза. Так что пришлось делать крюк по краю нового берега.
Чувствуешь себя дьявольски дискомфортно, когда с одной стороны река, грохочущая протискивающимся через шлюзы льдом, а с другой — чёрные руины, полные неведомых ночных тварей, питающих к гостям отнюдь не радушие. Поэтому шёл я быстро. Так быстро, что не заметил…
Первым на атаковавшую меня тварину среагировал Красавчик. Тот резко обернулся, и только благодаря этому, я успел нырнуть в сторону, пропустив несущуюся с куском арматуры мразь. Она пролетела вперёд и грохнулась плашмя наземь, получив заряд картечи аккурат промеж лопаток. Вторая белёсая дрянь огребла прикладом в рыло и тут же поймала тридцать два грамма свинца, отчего над данным природой ртом образовался ещё один, в качестве компенсации за потерянные нос и затылок.
Чёрт! Люблю дробовик! Даром, что шумный и громоздкий, он куда ближе к ножу, чем пистолет или винтовка. А уж если примастырить к нему штык…! Почти честное оружие. С его восемнадцатидюймовым стволом не шмальнёшь за полкилометра сквозь кирпичную стену, когда цель мирно дрочит на личную безопасность. Не привинтишь глушитель, превращающий убийство в рутинную последовательность навёл-нажал-ушёл. Двадцать метров, прямая видимость, адский грохот. Но что может сравниться с эффектом от снопа картечи, сносящего половину головы, выворачивающего наружу фаршированные осколками рёбер лёгкие, отрывающего конечности? Я не раз видел, как накачанные наркотой или просто взвинченные до предела человечьи особи летели в атаку, ловя пулю за пулей, а замечали это только к концу боя. Но я никогда не видел, чтобы кто-то оставил без внимания точный выстрел из дробовика. С близкого расстояния даже мелкая дробь способна накрутить такого фарша, что не залатаешь. Кучная осыпь в любую часть тела влечёт, если не мгновенный карачун, то чуть более медленный, от потери крови.
Раж пришёл быстро. Адреналин забурлил в сосудах, и мир будто залило вязкой патокой. Всё вокруг замедлилось: летящие на меня пермяки; вспышки пороховых газов, вырывающиеся из ствола, словно жёлтый воздушный пузырь под водой; горячие алые брызги, покрывающие моё лицо; пермяки, летящие уже в противоположном направлении, кувыркающиеся в дымном шлейфе гильзы; Красавчик, разрывающий глотку недоброжелателю. Картины, рисуемые ражем, всегда прекрасны, но нападавших было слишком много, чтобы наслаждаться кровавым полотном. Отстреляв пять патронов, я уже не успевал пихать их в магазин, закидывал прямо в окно экстрактора и, дослав, тут же садил по первой подвернувшейся твари. Цевьё назад, и всё по новой. Я отступал, лавируя между недружелюбной пермской фауной, до того прыткой, что, даже несмотря на раж, не всегда мог поймать момент для спуска, и треть выстрелов уходили в никуда. Один подсумок опустел, а плотина приблизилась не больше, чем на полсотни метров.
— Сюда! — крикнул я Красавчику, добравшись до остатков ближайшей стены, и, разрядив дробовик в рожу очередного злопыхателя, сдёрнул с плеча "эфку".
Магазин успел заполниться патронами наполовину, когда граната, взлетев по высокой дуге, ухнула в паре метров над головами преследователей.
Не давая засранцам опомниться, я выскочил из укрытия и, положив троих, что есть мочи, сиганул к плотине.
Глава 3
Жизнь — прекрасная штука. Никогда не понимал тех, кто утверждает, будто она — дерьмо. Раз так, хуй ли терпишь? Дело-то не хитрое, способов много. Нет, продолжают ныть, как всё херово, как всё заебло, однако же с жизнью просто так расстаться не спешат. Один подобный страдалец как-то сказанул, что жизнь для него — типа гниющей ноги — и носить больно, и оттяпать жалко. Говно вопрос. Колеблющимся всегда помогу. Но если честно, не представляю, какая беда должна случиться, чтобы жизнь стала в тягость. Да, я видел и слышал многих, кто просил о смерти. Такая уж работа. Но мне никогда не удавалось поставить себя на их место. Я пытался, в самом деле. Профессиональный интерес, так сказать. Однако, до сих пор в неведении. Что заставляет разумное существо желать смерти себе ненаглядному? Основных причин три.
Причина первая — стремление защитить близких, единственно возможным в данных конкретных обстоятельствах способом. Не понимаю. Близких у меня было всего четверо. Ни за одного я не отдал бы жизнь. А двое так и вообще — пытались забрать её самостоятельно, даже мнения моего не спросив, за что и поплатились. В общем, близкие — не тот случай.
Причина вторая, более популярная — отчаяние. Встречается, сколь это ни парадоксально, среди особей жизнью как раз таки избалованных. О да, жизнь-кормилица постоянно держит их возле тугой и сладкой груди, ревностно следя за тем, чтобы у баловней ни в чём не было недостатка. Пока однажды это ей не надоест, и сочащийся благодатью сосок с громким "чпок" не выскользнет из слюнявых губёшек. Наверное, это тяжело. Вот у тебя всё, ты как сыр в масле, и тут — бац! Ни денег, ни дома, ни дружков-жополизов… Но ведь ты ещё жив. Руки и ноги на месте. Шансы наверстать потерянное есть, используй их. Хотя бы попытайся. А что они делают вместо этого? Вешаются, топятся, режут вены, вышибают себе мозги. Вот последних особенно не понимаю. Неужто, имея на руках ствол, нельзя найти ему более достойное применение?
И, наконец, причина третья, самая распространённая — боль. Во всём её многообразии. Скажем, рак прямой кишки — неплохая причина сдохнуть? Пожалуй. Во всяком случае, она лучше предыдущих. Но, случись такая неприятность, я предпочёл бы укоротить свой говнопровод, жрать, не отходя от сортира, сбросить десяток-другой килограммов, но жить. Да, быть может, не столь расчудесно, как с целыми кишками, но всё же — жить. А там будет видно, как карта ляжет. Другое дело — боль рукотворного происхождения. Она куда мучительнее той, что порождена хворью. Природа милосердна и причиняет минимум боли. Я — нет. Вот что интересно — когда моя трудовая деятельность только начиналась, в арсенале у меня имелись приемы, сопряжённые с большими потерями для пациента. Тот терял себя по кускам. Это наверняка было неприятно, но самое сильное впечатление производила не боль, а вид собственного мяса, лежащего теперь отдельно. Многие из подопечных проникались настолько, что впадали в глубокую прострацию, и как источники информации становились совершенно бесполезны. Они даже не просили о смерти, попросту утрачивая связь с пугающей реальностью. Пришлось взять на вооружение более скучные методы воздействия. Оголённый нерв, пинцет, иглы, паяльная лампа… И дело пошло. Хотя, казалось бы, урон несопоставим. И потерпеть можно. Я знаю, о чём говорю. Мне рвали ногти, ломали кости, стреляли, кололи, резали, приходилось и негашёную известь на открытое мясо сыпать — терпимо. Жизнь дороже. Люблю её, чёрт подери. Хоть иногда она бывает та-а-ко-о-ой сукой!