Страница 46 из 57
Поглощенный предвкушением, Гул’дан махнул прочим — отойдите, мол, — и те покорно отступили к дальней стене зала. Взялся за тяжелую каменную ручку огромной железной двери, закрывавшей вход в гробницу. Единственное неизукрашенное место во всем храме, дверь эта своей простотой производила впечатление куда более сильное, чем статуи и барельефы. Будто объявляла: здесь не место завитушкам и развлечениям, здесь важное и страшное.
Трепеща от нетерпения, чернокнижник надавил на рукоять всем весом. Та, заскорузлая за столетия бездействия, подавалась с трудом. Пальцы чуть кольнуло — сработало заклятие. Безобидное, даже, скорее, не заклятие, а ключ, запускавший магию посильнее. Гул’дан ощутил ее, ждущую, готовую ударить. Но заклятие-ключ дернулось туда-сюда и остановилось, ничего не запустив. Саргерас предупреждал: так оно и случится. Эгвин закляла гробницу против людей, эльфов, дворфов, даже гномов — против всех рас Азерота. Но Гул’дан был орк, а Эгвин никогда и не слышала о Дреноре. Ее заклятие не подействовало, и чернокнижник смог дожать ручку до конца, до громкого щелчка. Затем толкнул изо всех сил — и дверь распахнулась!
За дверью лежала тьма, и ее не смог рассеять даже колдовской свет. Ледяная тьма — холод в мгновение ока парализовал Гул’дановы пальцы, выморозил легкие. И медленно-медленно тьма слепилась в чудовищ, в копошащихся, ползущих, корчащихся тварей с глазами из зияющей тьмы, столь черной, что было больно смотреть на нее. А еще эти твари смеялись, достигнув наконец порога заточившей их темницы, выбираясь наружу и подступая к ошарашенному Гул’дану и его приспешникам.
Демоны. Но таких он никогда прежде не видел. Думал: всяких уж чудовищ навидался, но по сравнению с этими они лишь детские страшилки, безвредные, легко изгоняемые.
«Не-е-ет!» — взвизгнул Гул’дан немо, не в силах вытолкнуть из глотки слова. Оно не так должно быть, по-другому должно, Саргерас ведь обещал!
Пытался призвать магию, поднять руки, побежать — хоть что-нибудь сделать. Но один лишь вид монстров омертвил тело и душу — и смертный, считавший себя уже хозяином мира, мог лишь наблюдать, дрожа, как ползут смертоносные твари, как их сотканные из тени когти касаются, гладят лицо.
Но первое же касание встряхнуло и пробудило, и Гул’дан припустил со всех ног, стараясь убраться подальше от оживших кошмаров. Драк’тул и прочие, стоявшие раньше у стены, исчезли — наверное, уже удрали. Из подвала донеслись душераздирающие вопли, а Гул’дан мчался, минуя коридор за коридором. От демонского касания лицо горело огнем. Чернокнижник притронулся и обнаружил глубокий порез.
— Сгинь навеки, Саргерас! — проклинал, ковыляя через комнаты и альковы, мимо колонн и пилястров. — Меня не победить так запросто! Я — Гул’дан, я — воплощенная тьма! Моя жизнь не может кончиться так… так нелепо… так страшно…
Остановился отдышаться, прислушался: ничего. И крики затихли. «Ну, проклятые слабаки! — подумал о колдунах, пошедших с ним к гробнице. — Должно быть, все уже передохли!»
Щека пульсировала болью. Прижал к ране руку, пытаясь унять кровь. По телу растеклись дурнота и слабость, голова кружилась.
— Нет, нужно двигаться, быстрее! — приказал себе угрюмо. — Одной моей силы хватит, чтобы… чтобы…
Застыл, прислушиваясь. Что это за звук? Слабый такой, повторяющийся, полный злобного наслаждения, издевки — от него мурашки по коже.
Это же смех…
— Саргерас, ты смеешься? — воскликнул яростно. — Хочешь высмеять меня? Мы еще посмотрим, как ты засмеешься, когда я завладею твоим пылающим Оком!
Завернул за угол — и оказался в большой комнате с удивительно пустыми, чистыми стенами. Побуждаемый странным, непонятным желанием, подошел к ближайшей стене и принялся выводить каракули своей кровью, описывая гробницу и ее стражей. Замирал несколько раз, отдыхая, когда изнемогал, когда уже не было сил поднять отяжелевшую руку.
«Стражи… напали вдруг, — выскреб на стене дрожащей рукой. — Я… умираю…»
Смерть стояла за плечами, и Гул’дан торопился закончить дело, пока она не взяла свое. Уже слышалось позади то самое: сухое, жадное поскребывание, слышанное в гробнице. Демоны близились!
«…Если б только мои слуги не предали меня!» — написал, стараясь разглядеть стену сквозь повисший перед глазами туман.
Глотка пересохла, тело почти не слушалось. Понял вдруг: слуги здесь ни при чем. Сам обманывал себя, считая хозяином, повелителем, могучим магом. А на деле был немногим больше пешки, марионеткой, рабом. Вся его жизнь — сплошной обман, фальшивка, злая шутка по-настоящему сильных. Но скоро она кончится.
«Дурак я был», — подумал горько.
Бросился наутек, зная заранее: слишком поздно. Спустя мгновения сотканные из тени когти коснулись, впились глубоко. Голос вдруг вернулся к Гул’дану, чтобы выпустить из горла страшный, пронзительный крик.
Ренд, перевязанный наспех поясом убитого воина, уже взмокшим от крови, протянул руку, преграждая брату путь.
— Нет, Мэйм!
— Надо за Гул’даном! — прорычал Мэйм, качаясь от слабости.
Грубые повязки на его ноге и плече пропитались кровью.
— Нужды нет, — заверил брат. — Эти… эти твари поработали за нас!
Что-то неимоверно диковинное выбралось из строения перед ними: ног до несуразности много, там и сям натыканы суставы и сочленения, а уж зубов вовсе не сосчитать. За ним выползли другие такие же — и тут же все бросились на орков, грызя и терзая, будто изголодавшиеся хищники добычу. Несколько орков обмерли от страха, но прочие бросились в драку и чудовищ прикончили. Те оказались на удивление выносливыми: чуть не на куски разрубленные, все еще дергались и кусались.
Хоть и простой воин, Ренд умел чувствовать магию — и ощущал ее в древнем строении, откуда выбрались жуткие твари. Чудовищную, исполинской силы магию — и черную, безмерно злую, налитую страшной ненавистью ко всему живому и дышащему. Выпущенные наружу твари были лишь крохотной толикой зла, таившегося внутри.
Земля дрогнула, свалив братьев с ног. Раздался оглушительный грохот, зарокотало гулко, будто раскатился где-то глубоко смех исполина. Вонючий, застоялый смрад пошел от строения, а с ним что-то неназываемое, от чего Рендовы волосы встали дыбом. Обычное зрение ничего не улавливало, но чутье твердило: отсюда растекается древнее зло, разливается но земле под лучами щедрого солнца. Рокот не утихал, земля тряслась. По камням побежали трещины — остров разваливался.
— Гул’дан больше не угроза для нас, — сказал Ренд уверенно, поднимаясь на ноги, — непонятно откуда, но знал: это именно так.
Что б чернокнижник ни надеялся отыскать здесь, нашел он лишь свою смерть. Хочется, чтобы она была долгой и мучительной. Ренд был почти уверен: Гул’данова смерть пришла именно такой.
— Что ж нам теперь делать? — спросил Мэйм, идя вслед за братом прочь от храма.
— Возвращаемся к Молоту Рока. Нам еще войну окончить надо. Теперь, по крайней мере, не нужно тревожиться о предателях, подтачивающих силы изнутри. Пусть Оргрим найдет хоть какой изъян в наших делах, пусть попробует!
Братья пошли к берегу и ожидающим близ него кораблям.
Глава 18
— Мы готовы?
— Готовы, сир!
Даэлин Праудмур кивнул, но не обернулся, по-прежнему глядя за правый борт.
— Отлично! Все — по местам! Атакуем, как только они подойдут на выстрел.
Старшина-рулевой отдал честь и дважды ударил коротко в большой колокол, висевший подле штурвала. Немедленно раздались топот, шорох веревок, шлепанье падающих тел — моряки флагмана ринулись занимать боевые места. Адмирал улыбнулся: обожал порядок и точность, и команда это знала. Ее он отбирал сам, до последнего человека — и никогда еще не ходил со столь великолепной командой. Конечно, в лицо им подобное говорить не собирался, но команда все равно знала мнение адмирала о ней.
Адмирал присмотрелся внимательно к волнам, к небу. Вынул снова большую подзорную трубу, сверкающую полированной медью, заглянул, отыскивая темные пятнышки на горизонте, — там они, никуда не делись. Выросли, и их уже можно сосчитать. Наверняка дозорный с «вороньего гнезда» уже хорошо их видит, а снизу еще минут десять ждать, пока различится форма кораблей.